- Покамест на машинке настругаешь, без машинки уж пообедать успеешь.
Остальные стояли и покорно ждали, когда будет исправлена машинка.
- Ну, это никогда не дождешься,- сказал курьер, повернувшись, несколько человек тоже отошло было, но в это время машинка оказалась исправленной.
- Теперь смотрите, что будет,- сказал продавец.
- А, будь ты неладен,- сказал курьер,- простоишь тут, потом сломя голову бежать придется.- И стал смотреть, как яблоко начало вертеться на машинке и с него длинной полосой сходила кожица.
Иронические возгласы замолкли, повернувшиеся было уходить - остановились опять.
- Ведь что глупей всего,- сказал курьер, покачав головой,- машинка мне эта ни на черта не нужна, самому спешить нужно, а вот стоишь и смотришь. Вишь, сколько народу собрал, а у людей небось дело поважней его машинки. У, сукины дети!..
И он хотел было уходить, но в это время сзади кто-то сказал:
- Старичок, посмотрел,- отходи, дай место другим,- ведь все равно не купишь.
- Тут места не заказанные,- сказал курьер обиженно и упрямо продолжал заслонять собой дорогу хотевшему посмотреть человеку.
- Вот черт-то,- сказал человек, желавший увидеть машинку,- старый человек, а недотрога.
- Они тоже старые всякие бывают,- отозвался кто-то.
Курьер упрямо продолжал стоять, не оглядываясь, не обращая внимания на выпады против него.
- Теперь кладем сюда репу!..
Курьер машинально взглянул на городские часы, бывшие напротив, и вдруг, расталкивая толпу, бросился чуть не бегом по улице.
- Что он, очумел, что ли? Вот чумовой черт! - говорил какой-то человек, прыгая на одной ноге, так как курьер отдавил ему ногу.
- Так и знал, что опоздаю,- говорил курьер сам с собой.- Закрыто!
Когда он через полчаса вернулся измученный назад, служащий в косоворотке стоял в коридоре и с нетерпением поглядывал в окно на улицу. Увидев курьера, он бросился к нему.
- Где тебя черти душили?
- Где душили... нешто их, чертей, на месте найдешь! Один придет, другого нет. А тут два часа подошло - глядь, закрыли.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОСНОВА
I
Лиза Чернышева, красивая тридцатипятилетняя женщина в мехах, артистка одного из лучших театров Москвы, встретила на улице бедно одетого человека, в котором узнала своего прежнего жениха, когда-то сына богатого владельца многих домов, по фамилии Болховитинов.
Встреча эта всколыхнула в ней прошлое, казалось, давно позабытое, и поразила ее восприимчивую душу жестокостью жизни, которая из богатого и в то же время чудесной души человека сделала бездомного, безработного бедняка.
Она взяла с него слово, что он непременно зайдет к ней сегодня.
Придя домой, Лиза Чернышева сказала прислуге Насте:
- Когда придет господин, по фамилии Болховитинов, впустите его, а для остальных меня сегодня нет дома.
Раздевшись, она прошла в спальню и целый день плакала на диване.
Она плакала от невыразимой, бессильной жалости к человеку, с которым она встречала весну своей жизни, к человеку, когда-то молодому, красивому, нежному, беззаботному и теперь так униженному.
Его фигура в стареньком осеннем пальто, несмотря на сильный мороз, всунутые в рукава руки, покрасневшие от холода, и на ушах суконные наушники поразили ее.
В особенности эти наушники.
И она, примирившаяся было с новым строем с того времени, когда получилась возможность жить и одеваться по-прежнему прилично, вдруг опять почувствовала всю бездушную жестокость этого строя, который мог так унизить, так заставить страдать и, в сущности, обречь на медленную смерть людей, виноватых только тем, что они прежде были богаты. Этот строй берет только тех, кто ему нужен.
И нежная душа этого человека с его былым культом Парижа, всегда философски созерцательно настроенного, конечно, не нужна этой жизни, которая выше всего ценит не личность человека, а его полезность. Для нее выше всего хлеб, ситец и грубые мужицкие руки, производящие "необходимые для жизни предметы".
Поистине, человек становится животным с того момента, как только перестает ценить не необходимое, когда он ограничивается только "насущными потребностями".
Во главу угла теперь поставлена "экономическая основа".
Это называется, что они строят жизнь на основах справедливости: сначала одних переморят, как крыс, а среди других разведут справедливость и братские отношения.
Пятнадцать лет тому назад они были вместе в Париже женихом и невестой. Это была ее первая любовь.
И теперь, как дорогое воспоминание, хранятся в ее душе образы далекого Парижа: и красные сквозь деревья бульваров ночные огни Монмартра, и возбужденная сутолока, и раскрытые двери кафе, залитые ярким светом, и ночной блеск нагладившегося, как зеркало, асфальта, в котором отражаются экипажи, фонари, огни.
Помнит ту нетерпеливую, приподнятую жажду жизни и ощущений, какие рождались от этой всегда возбужденной толпы, от этого ослепляющего света, от завидной доступности женщин.
Помнит она свои именины, 8 августа, и поздний обед в Булонском лесу на островке, в ресторане с разноцветными бумажными фонариками, где они ели огромного лангуста и пили шампанское. А потом переезжали в большой лодке на берег. В этой лодке ехало много народа - мужчин и женщин,- и она со смутным, преступным любопытством чувствовала близость чужих мужчин в тесноте лодки. Преступным потому, что то чувство, какое, она думала, может пробуждать в ней один он, шло к ней со всех сторон, а не только от него.
Помнит она прогулки на пароходе по Сене, синюю дымку утренних улиц, цветы на окне своей комнаты. Много цветов.
"О Париж, Париж! Припасть бы сейчас с тоской к подножию твоих памятников и статуй и целовать их священные камни"...
Лиза остановилась у окна своей комнаты и долго неподвижно смотрела на снежную улицу. Прошло пятнадцать пустых лет с тех пор, как дороги их разошлись, потому что его родители были против нее, молоденькой, начинающей актрисы без положения и состояния.
Она сейчас жила одна. Было несколько легких связей, увлечений в своей актерской среде. Но это все в прошлом. И все они не оставляли после себя ничего, кроме горького осадка от сознания, что вся нежность и доверчивая еще душа отдавалась внутренне пустым и ничтожным людям. У нее на глазах проходила вся их будничная жизнь, вся изнанка их души, наполненная мелкой завистью к более успевшим товарищам, их продажность и полное отсутствие в них какой-либо серьезной большой мысли.
Это была не жизнь, а мелкая, неразборчивая и жадная торговля собой на разовых и по сезонам.
Не было ни одной связи, о которой бы она вспомнила, как о чем-то светлом, чтобы у нее осталось уважение и благоговение к тому мужчине, с которым ей пришлось встретиться. Не было ни одного человека, была какая-то моральная слякоть.
И теперь, возвращаясь одна после позднего спектакля домой, в пустую комнату, она чаще и чаще чувствовала холодную пустоту, гнетущее одиночество.
О, это одиночество, когда немые стены молчат, давят, и нет ни одной родной души, которая бы тебя ждала! И подходя по двору к своей комнате, видеть пустые темные окна... Кто испытал это, тот знает, что это значит.
А там сорок лет... нет, сорок еще ничего, а вот сорок пять... когда появится почтенная полнота, и когда ты, как женщина, будешь уже никому не нужна, даже тем ничтожным людям, ухаживания которых теперь она отклоняет самым решительным образом.
И из всей ее жизни была только одна светлая точка,- это встреча с ним.
Теперь, когда она увидела его в таком положении, это поразило ее, и во всей силе вспыхнуло вновь возмущение против этой жестокой жизни, отметающей все хрупкое, не умеющее приспособляться.
II
Лиза Чернышева с волнением ждала того часа, когда он должен был прийти. Кто знает, может быть, эта нечаянная встреча соединит опять ту нить, которая порвалась пятнадцать лет тому назад. Для его родителей тоже экономическая основа жизни была на первом плане, и они ради денег пожертвовали человеком, потому что она не была богата.
Как деньги и богатство портят человека: он ставит их выше души, выше любви! А вот деньги-то их пропали, а она уцелела, и они переменились ролями.
Ее волновал вопрос, что теперь может быть между ними? Если она продолжает с нежностью вспоминать о их прошлом, значит ли это, что в ней еще живет то чувство к нему, какое было тогда? Или между ними начнется совершенно новое?
Или они встретятся совсем чужими людьми?
Но ведь ни он, ни она не могут вычеркнуть из памяти того, что было. И как они будут себя держать друг с другом - делать вид, что они не помнят о том прежнем, или мимоходом в разговоре вспомнят то невозвратно ушедшее время!
Она надела лучшее платье и долго массировала кожу под глазами, чтобы ему не бросились в глаза чуть заметные морщины, которых, конечно, не было пятнадцать лет назад.
Ей приятно было показать ему, что у нее много денег, но она ни одной минуты не заставит его почувствовать себя неловко. Для нее будет только величайшим моральным удовлетворением оказаться для него в его тяжелом положении волшебной феей. И, кроме того, приятно будет ей, которую его мать когда-то оттолкнула от своей семьи, явиться перед ней женщиной с именем, с деньгами, спасающей их от гибели и нищеты.
