- Учиться мне неинтересно.
- Глупости говоришь, - промямлил Костя, и Роман понял его так: далеко, мол, мы с тобой, старик, зашли, еще, чего доброго, скоро заплачем, как девчонки.
И они замолчали, встревоженные и настороженные. А Роману так хотелось рассказать этому простому говорливому парню о своих теперешних печалях, о своих тревогах, которые теперь приходят к нему часто, почти ежедневно.
В это время поднялся Миронович:
- Сбегай-ка, Костя, в лабораторию, пора уже.
Костя тут же исчез.
Роман остался один на один с Мироновичем.
На высокие, почти десятиметровые окна надвигались сумерки; окна темными, суровыми квадратами врезались в белые стены. Роман отметил это подсознательно. А сам думал: спросить бы старика об отце. Кто-кто, а Миронович наверняка на заводе всех знал и знает, работает ведь не один десяток лет...
"Нет-нет! Еще повторит то, что сказал Хома... Нет!"
Миронович поковылял от своей скамьи к столику, за которым только что сидел Костя, просмотрел записи, потом обратился к Роману:
- Ты чей будешь, хлопче?
Роман почувствовал, что бледнеет: вопрос - как выстрел в его мысли...
- Любарца... - ответил неуверенно, потом посмотрел старику в глаза, словно в них можно было прочитать все об отце, и повторил: - Ивана Любарца, который на вестонках стоял.
Ничего не изменилось на суровом, расчерченном морщинками, бледном лице Мироновича, и в глазах не изменилось, хотя... тень едва заметно промелькнула в них. А может, показалось?
- Ивана Любарца?
- Угу.
- Так тебя Романом зовут?
- Да, - удивленно подтвердил Роман.
Миронович молча кивнул и спросил:
- В класс какой ходишь?
- В десятый.
Заводские окна тем временем совсем почернели, на темных прямоугольниках рельефно выделялись рамы...
- Что-то сердито отвечаешь, - продолжал Миронович. - Наверно, школу надумал оставить.
- Нет, что вы! - засмеялся Роман. - Кто же позволит, сейчас среднее образование... знаете...
- А я подумал, может, хочешь на завод перебежать. Да и Костя что-то плел. Неправда, значит?
- Не-е-ет...
- Вот и хорошо. Учиться, дружок, надо. Учиться... - Миронович как-то жалобно вздохнул, подсел к столу. - По-настоящему учиться... У нас теперь инженеров много развелось. Придет такой, скажем, ко мне, взгляну я на него и сразу же решу, по-настоящему он ученный или не по-настоящему. Пусть он завод знает от резки до трясушки как свои пять пальцев, а я ему все равно скажу: не по-настоящему ты ученный. Веришь, нет?
Роман передернул плечами, потому что не знал, куда клонит старик.
- Не знаю, что вам сказать...
- Так не может быть. Подумай и скажи.
Роман засмеялся и сказал:
- Верю. Но... не знаю, правильное ли ваше мерило.
- Не знаешь или сомневаешься?
- Гм... наверно, сомневаюсь.
- Почему?
- Все же их учат профессии и ученость присуждают в... м-м... в заранее определенном кругу, давно определенном. Вы же как смотрите? На поведение. Как человек шагнет перед вами, как слово скажет. Я так думаю?
- Правильно думаешь! Только вот не пойму, почему сомневаешься... Интеллигент - какое слово! Вдумайся: ин-тел-ли-гент... Какая душа должна у него быть, какое сердце! Интеллигентность, дружок, не присуждают за знание профессии. Интеллигентность - это не профессия. А если только профессия грош цена нашим институтам. Верно, Константин?
Костя вышел из-за спины Романа, положил руку ему на плечо:
- И не спорь, старик. Наш Миронович в этих вопросах - сила! Там, внизу, тебя товарищ ждет. Домой уже собрался... А это возьми. Чайку выпьешь и нас с Мироновичем вспомнишь. - Костя засмеялся и ткнул Роману в руки небольшой газетный сверток.
Роман отклонил рожок газеты и заглянул внутрь: там сверкали кусочки белого-белого сахара. И он вспомнил: когда-то такими кусочками угощал его отец. Когда-то... семь лет назад...
- Спасибо, - тихо сказал Роман и взглянул на Мироновича. И догадался вдруг, что тот с умыслом затеял разговор об интеллигентности. Нарочно! Боялся вопросов об отце! Значит, все правда... отец умер позорной смертью, умер как последний пьяница!..
- Что тебе? - услышал Роман голос Кости.
- Ничего... До свидания!
- Будь здоров! - приветливо ответил Миронович, а Костя пожал руку.
- Заходи ко мне. Заходи, старик, расскажу тебе подробнее о нашей профессии...
Когда возвращались домой, Роман думал о своем отце, и Митька, наверно, тоже о своем... Но Митьке, конечно, легче: его отец жив. Можно прийти, посмотреть в глаза и спросить: "Что у тебя, батя?"
Да, Митьке, конечно, легче...
- Я ничего тебе так и не сказал после всего, что произошло сегодня в школе, - произнес Митька. - Я...
- Я все понимаю, Митя! - прервал его Роман. - И не будем об этом.
- Но я хочу, чтобы ты знал...
- Я знаю.
- Нет, ты не знаешь...
- Знаю, что твой отец - честный человек.
"Его тоже мучают мысли об отце! - думал Роман. - А впрочем, что тут удивительного? Каждый хочет иметь отца, достойного подражания..."
- Скажи, почему ты не заступился за своего отца?
- Я?.. не смог. Не знаю...
Уже совсем стемнело, во тьме ярко светил окнами Дом культуры. По асфальтовой дорожке прогуливались стайки девчат, кое-где стояли парни; их лица нет-нет да и высветит огонек сигареты.
Роман подумал о Нелле: где она сейчас, что делает? "Странно, я не вспомнил ее сегодня ни разу. Во всяком случае, после школы..." Отыскивая причины такого неслыханного факта (последние недели он и во сне видел Неллю), Роман вернулся к событию в школе, к разговору в учительской, и тихие вечерние сумерки сразу же стали неприятными, огни вокруг померкли. И опять всплыло: "Жаль, что отца твоего нет... Хотя, впрочем, и отец твой был..." Что он хотел этим сказать, что?.. Вспомнил лицо директора - не сердитое, не ехидное, а презрительное.
- Эй, малышня, а ну-ка, подойдите!
Роман и Митька остановились. Кажется, это к ним.
Справа под красными гроздьями рябины стояли полукругом ребята. Ага, вон и Хома Деркач. Ясно! Остальных, кроме Василия, Ульяны Григорьевны сына, Роман не знал. Василий сидел на скамейке, развалившись, как царь среди придворных. Он, видимо, здесь верховодит. Небрежно, одним пальцем Василий поманил Романа и Митьку к себе.
Роману даже смешно стало:
- Посмотри-ка, Мить, какой царь!
- Ты что лыбишься? - угрожающе крикнул Василий. - А ну-ка, подойди!
- Твоя мать - учительница, - напомнил Василию Роман. - Должен бы знать хотя бы элементарные правила...
- Ты смотри, какой умница! Хома, он?
- Он.
Митька дернул Романа за рукав:
- Идем отсюда! Идем...
- Подожди, - раздраженно бросил Роман. - Пусть этот хам утолит свою жажду...
Василий поднялся. Высокий, широкоплечий.
Роман почувствовал, как задрожали у него колени. Нет, он не боялся, ему даже хотелось драки. Пусть его изобьют здесь, пусть ему поломают ребра, разобьют голову... Пусть!..
И он, усмехаясь презрительно, лил масло в огонь:
- Представляешь, как начиналось, Митька? Хома принес пол-литра и стал умолять... ха-ха-ха! Умолять отомстить, потому что сам он трус... Может, "царь" и не трус, однако угадай, Митька, что их связывает?.. Царя-бога и Хому-труса...
Василий надвигался, словно туча, глаза сверкали, будто стекла очков. Вот он уже совсем близко. Лицо у него белое, как стена.
- Ну?
Митька не выдержал, отступил. Роман услышал его шаги позади себя - они вскоре растаяли, исчезли в черной тишине. Хотелось оглянуться, но он словно прикипел взглядом к глазам Василия, метавшим в него молнии.
- А ты сам покрути шариками, что вас связывает, - сказал спокойно Роман. - Может, тогда и прибавится ума в твоей большой голове... Мать у тебя вон какая! Все ее уважают...
Роман запнулся, потому что глаза, метавшие только что в него молнии, вдруг помутились, в них появились тоска и боль. Даже фигура Василия как-то померкла, уменьшилась.
"У него ведь тоже отца нет!" - мелькнула у Романа мысль.
Пока он раздумывал над этим фактом, Василий пришел в себя. Злость перекосила его лицо, опять наэлектризовала тело...
Только на два удара кое-как ответил Роман. Потом упал, как подкошенный, на асфальте рассыпались кусочки сахара. Разъяренный Василий стоял над ним. Едва Роман пытался подняться - кулак Василия безжалостно валил его снова на асфальт.
Вокруг них кружил, как шакал, Хома Деркач и громко смеялся. Смех его испуганно дрожал, часто срывался, и казалось, что он плачет, обезумев... Под его ногами похрустывал сахар, как снег после первого мороза.
- Дружинники! - крикнул вдруг кто-то. Может, пожалел Романа, а может, испугался, зная характер Василия: он и до смерти способен забить...
Все разбежались кто куда.
Роман с трудом поднялся.
- Сволочь! Гадина! - шептал он, собирая кусочки сахара. - Ненавижу, ох ненавижу!..
Кто-то подошел, спросил, что случилось, покачал головой, видимо, подумал, что перед ним пьяный. Роман ссыпал в карман сахар и, пошатываясь, побрел домой. Сразу же за заводским парком ему встретились Митька и мать. "Только этого мне не хватало".
