но так и не сделал этого. Беседа вернула всё время, что я провёл вдалеке от людей, от пустых и бестолковых разговоров, когда отсутствует необходимость представлять себя, демонстировать свои намерения, цели. В общем, я вспомнил, что беседа – это не только собеседование, где приходится манипулировать выражениями, как фишками в пятнашках, да и сами выражения не уходят далеко от официально-делового стиля; когда можно без умолку тараторить о том о сём, а если ляпнул глупость, посмеяться, потому что, как и всё сказанное, эта глупость не имеет никакого значения. Наверное, это был флирт; мы оба понимали, чего хотим, во всяком случае, я так думал; вероятно, диалог наш был не более чем разрядкой после тяжёлого экзамена. Мы смеялись; мы не знали, что с нами будет – и смех становился звонче и бодрее; мы находились на грани истерики. Вернулась простота, божественная простота, святая простота, и поначалу я боялся поддаться ей, предчувствуя необратимость подобного шага; неловкие паузы с моей стороны прерывали диалог, делая нагляднее мою скованность, и Валя, внимательнее присматриваясь ко мне, вновь начинала смеяться, наверное, пытаясь с помощью смеха разбить моё смущение, смыть мою оторопь. Тем временем воздух сгущался; пространство наполнялось тёплыми, тягучими оттенками, и в растущих сумерках, подносивших ожидаемую прохладу, её тело приобретало более притягательные, соблазнительные цвета. Сплошная физиология, однако в таком антураже самое низменное, плотское желание принимало черты чудесного, сказочного явления, но, как ты понимаешь, я молчал об этом.
От кабинета коменданта к выходу вёл короткий коридор; лампы были выключёны, и с конца коридора бил поток яркого света. Кристина быстро проскочила через коридор, оказавшись рядом с лифтами. Поглядев в сторону парадного входа, Кристина всё же решила подняться и посмотреть свою комнату – приезжать завтра с утра неизвестно куда она не хотела. Это была спасительная мысль, будто посмотрев комнату, Кристина её приручит, как приручит неизвестную и устрашающую жизнь, которая начнётся вместе с учёбой в университете. Однако подобная задумка являлась обыкновенной реакцией испугавшегося человека. Возникшее в кабинете коменданта чувство имело тотальное воздействие – теперь всё время целиком сместилось за любые пределы. Зря я так сделала. Зря я приехала сюда. Зря подала документы, поступила в этот универ. Это ошибка. Как теперь объяснить это другим? Мама-папа, привет, я попала в лабиринт. Карту потеряла где-то по дороге. У меня есть какой-то ключ, но он, чёрт возьми, ни к какому замку не подходит. Подумай, наверное, всё дело в том, что ключ сломан – поцарапан, сбит, откололся какой-нибудь зубчик или типа того. Замки-то все в порядке. Нажала на кнопку, и длинная вертикальная кишка отозвалась хрипом и скрежетом, словно я ненароком потревожила покой древнейшего из чудищ. Это дух лабиринта. А потом раздался звук – ууууоооп-пщдц-пффф! – и что-то пришло в движение. Лабиринт открывает свои врата. Я уже давно в лабиринте. И карты никогда никакой не было. Кажется, выход прямо за спиной, оттуда бьёт свет, слышится жизнь, чувствуется пульс, надо только шагнуть назад, однако устройство лабиринта таково, что вернуться невозможно даже после первого шага. Я пячусь, пячусь, пячусь. Попятная тактика – тактика каждого, кто очутился в лабиринте. Что-то за спиной. Говорят: «кожей чувствовал чьё-то присутствие». Правда, сколько ни оборачивайся, ничего не увидишь, кроме лабиринта. Мне не поверят. Мама с папой дружно фыркнут и закатят глаза; им по барабану душевные метания. Я вне времени, значит – вне семьи. Я одна в лабиринте. Лифт остановился. Раскрылись скрипучие старые створки, звук такой, будто раздаётся из темнейших эпох, великие мученики, так скрипят сухие костлявые веки слепцов, чьи глаза впервые зрят и прозревают. Глаза зрят лабиринт. Тускло, неприятно, на железной стене нацарапаны имена, ругательства, набор из чисел и символов, будто лифт постоянно остаётся обетованной землёй неизведанной цивилизации. Мама скажет, что я всё придумала, накрутила себя и вообще ни разу не задумывалась о своём будущем отсюда все твои проблемы говорит мать ты не понимаешь что время уходит ты не понимаешь мама что мы в лабиринте у нас нет времени время идёт своим ходом пока мы пятимся пока мы отступаем времени нет. Кабина напоминает гроб; тебя хоронят в небо. Восьмой этаж. Прожжённая кнопка глубоко провалилась в панель и застряла, но лампочка зажглась, и лифт закрылся. Так похоже на то, что я испытала, приехав в Волгоград. Житель лабиринта – логический парадокс. Кабину трясёт, пол подрагивает, будто вот-вот провалится. Разговорчивые механизмы: пшикают, пищат, трещат, улюлюкают. Как бы ни застрять здесь. Я уже в лабиринте. Постоянно пячусь. Дверь открылась, когда я вспомнила про Москву, однако тут нет связи, случайно вышло, что про Москву я вспомнила, когда дверь открылась; мозг пеленает и сворачивает узлами реальность – возникают связи, которых нет; связь и есть реальность, следовательно, реальность есть то, чего нет. Площадку заливало солнцем. Совсем как летом. В Москве сухо и пыльно. В Москве отстойно. Ныне горюем о лете. Наступила осень, и не придётся теперь каждое утро принимать ледяной душ, а днём подыхать от духоты. Да, в Москве было невыносимо. Она меня заклеймила. Всё, что у меня не получилась – это Москва. Та, кем я не стала – это Москва. Та, кем я останусь до конца жизни – Москва. Окутанный мглой город; злой, закрепощённый город; всякая улица, всякий проспект, всякий переулок утопают в тумане – тяжёлом и ядовитом, тумане из самого ада; коптятся торфяники, и пространство осаждают миллиарды кубометров смога; воздух непроницаем и страшен; прозрачность – райское, безвинное состояние, когда видно линию горизонта, и здания, и крыши зданий, когда видно небо и известно, что есть даль; стена, сама идея стены, этот смог, как будто не было никогда проницаемости, это всё фальшь и иллюзия, а на самом деле – заколоченное, залитое дымом пространство, которое всегда было таковым, и люди ходят, как замурованные, через туман, пока само пространство не будет опровергнуто и разрушено, пока не поймёт человек, что он – часть монолитного города. Извини, мама, я провалила экзамены. Не видать мне востоковедческого факультета. Все разъехались по домам, общага омертвела. Не сегодня-завтра вернутся заблудшие души и будут дальше блуждать. С чего мне вообще пришёл в голову образ лабиринта? Кто бы знал. Мысли, как споры, оседают в сознании, прорастают, вьются, точно стебли плюща, закрывая оставшееся пространство. Мысли уничтожают сознание. Надоело искать двери. Сегодня только этим и занимаюсь. Постучавшись и не получив никакого ответа, Кристина вставила ключ. Замок не поддавался. Потянув ручку на себя,
