временем пространство, да пронзать себе подобных: мужчин мечами, а женщин фаллосами, испытывая при этом не наслаждение, не радость, а одну лишь неуемную гордость. Вряд ли сегодня они привлекли бы внимание художников.
***
В Египте человека называли скотом бога Солнца, а в священной корове Хаттор греки и римляне признали Афродиту и Венеру. Отголоски этой веры донеслись и до России, где жриц богини любви называют телками. Точно так же на наших кладбищах цыганские мавзолеи не что иное, как осколки величественных египетских пирамид. И вообще о стройной геометрии древнеегипетского мироустройства, как земного, так и загробного, у нас напоминают сегодня лишь спорадические потуги по восстановлению государственности да спорадические мысли о душе и смерти. На России угасала не одна древняя культура. Как птица Феникс, они потом делали попытки возродиться, и возрождались более-менее удачно, но снова успокаивались на ее безграничных просторах, на которых не раз и не два можно возродить Землю и спокойно похоронить все человечество.
***
Древние египтяне считали, что они – слезы бога солнца Ра. Над каждой страной ее главный бог пролил немало слез, но, видно, лишь над Русью их было пролито столько, что хватило и на людей, и на всю их историю. Но кто ж еще над ней так много смеялся?
***
Видимо, курс Всемирной истории (а уж тем более, Российской) станет самой смешной книгой, которую на Страшном суде прочтет Создатель.
***
Не правда ли, странно, на крыльце дома на сороковой версте от губернского города думать о пирамидах, мудром боге Тоте, о двух руслах Нила, в пустыне и на небесах? Думать черт-те о чем, когда под боком своя, не менее древняя, разве что более дикая река, дачники, ничем не отличающиеся от бедуинов и египетских рабов, дымящаяся городская свалка, не уступающая никакой пирамиде, барахолка, в которой не разберется ни Тот, ни этот, которого звать Меркурий.
Любой афоризм, любое меткое слово, не рожденные сами по себе, а вырванные из контекста, банальны и даже глупы. Как и каждый из нас, каким бы он остроумцем или умницей не был, вырванный из общности людей, – глуп, пошл и банален. Верной себе остается одна лишь мудрость, но ее так мало в мире, что можно даже сказать, вообще нет. Во всяком случае, она скрыта от мира, а если мир узнает о ней, она очень быстро превращается в общее расхожее (так и напрашивается другое слово: отхожее) место.
Почему женщины примеряют шляпки не к голове, а к туфлям или сапогам?
***
Как измерить мир, когда даже в душе не можешь измерить свое одиночество?
***
Кто же это сказал: «После меня хоть потоп»? Ной или Генрик Сенкевич? Или слесарь-сантехник?
***
Проверить свое самочувствие на других – не это ли основное занятие человека?
***
Зачем люди хотят так много знать, если истинное знание скрыто всего в нескольких словах, составляющих скелет сущего: свет и тьма, добро и зло, любовь и ненависть?
***
Почему русские не ищут среди предков Авраама, Кафки и Эйнштейна русских корней?
***
Неужто мусульмане считают и всех жен гяуров неверными?
***
Стоит ли доказывать эту формулу: СМЕРТЬ = Я – МИР?
Пара замечаний о женщинах
Спящая Красавица – не самое худшее состояние женщины.
***
Женщины были бы ангелами, если б не их пол.
На платформе электрички можно увидеть общество равных возможностей: помимо граждан, голубей, воробьев, иногда ворон. Никто не мешает друг другу, всем хватает места.
Голубь, подзакусив, бросает взгляд на голубку, прохаживающую вблизи, кружит вокруг нее, то в одну сторону, то в другую, прижимая ее к бордюру. Хвост веером, вздыбленный хохолок, даже угол наклона туловища меняется – не голубь, а просто МиГ-истребитель – шажки становятся упругими, быстрыми, бормочет себе под нос: «Сейчас. Сейчас. Сейчас, голубка, станешь ты моею!» Девушка уже и согласна на все. Но тут через две скамейки бросают на асфальт хлеб, и кавалер от барышни перелетает к еде. Голубка – следом. И крылья ее рыдают: «А я?! А я?! А я?!»
И все повторяется…
Сидишь на веранде дачного домика в июле, закрыв глаза и подставляя восходящему солнцу лицо. Видишь и ощущаешь золотое тепло в прожилках света и тени, из которого доносится треньканье птиц, гудение мух, далекий лай собаки. Пока не проснулись соседи – это самый упоительный час.
***
В стене дома и дереве больше жизни, чем в человеке. Той основательной, неторопливой жизни, которая единственно и должна быть. Потому что ни стена, ни дерево не озабочено следующим мгновением, им безразлично, что будет завтра, да даже через час. Они знают это.
Основательность всего, что не является тобой, даже в том, что третий день не прекращается дождь. И когда на горизонте в узком просвете появляется, наконец, голубой цвет, кажется, что через пять минут он зальет все небо. Но после это дождь идет еще пять дней. Это один из примеров надежды.
***
Ромашки, ласточки, стрекозы придают жизни смысл.
В рваном бесшумном полете белой бабочки трагедии не меньше, чем в стройной симфонии Шостаковича, – и, прежде всего, потому, что он беззвучный, что уже говорит о начале, прологе трагедии.
***
Сидит птах на верхушке столба, и крики его слышны даже там, откуда его и не увидать. Он, как птичий поэт, поет – и далеко разносится его голос, не искажаясь пространством. Кому поет, зачем поет? А, поет и поет, как всякий поэт. Знать, нужен самой природе.
***
Красное небо заката в городе размыто грязью испарений, грязью мыслей, грязью дорог.
Все больше хочется скрыться в переулках, в зоопарке или возле реки. Все меньше хочется огней и змеиного шипения автомобильных трасс. Совсем не хочется людей, магазинов, театров. И очень хочется грозы, которая отгремела уже.
***
Осенний день за окном. Крапает дождь, неумолчно урчит, переваривая тысячи машин, проспект, колышется на ветру веревка с тремя прищепками на пустом балконе… Когда на сером дворе мелкий нескончаемый дождь, все кажется таким же серым, мелким и нескончаемым.
***
Время не течет, время прыгает. Только что сеял дождь, и вот из-за столовой ползет тонкая гарь. Морозный воздух особенно чуток к ней. Вдоль дороги стынут прозрачные шары деревьев, как сердца, вмерзая в воздух капиллярами и обрубками сосудов.
***
Зимний вид за
