Условия ИК были фактически приняты, но обсуждение не кончилось: всё-таки и у министров же было что-то. А вот что: во вступительной декларации нового правительства должна быть с особой силой подчёркнута – твёрдость новой власти.
Они, бедняги, изголодались по общественному доверию, они единственно просили, чтобы власть была всё же властью, а не куклой. Терещенко, с бабочкой на шее, один среди всех нарядный, говорил с большим волнением:
– Вы видите, мы, так называемые цензовые элементы, согласны на всю вашу программу. Но обезпечьте же хоть новому правительству твёрдое положение, которого не было у нас до сих пор! Ведь так – совсем невозможно работать, вы попробуйте! Как же можно в разгаре войны – и не иметь дееспособной власти? Должно же правительство иметь власть применить и принуждение, вот к анархическим элементам, они же всё развалят.
Большинство исполкомцев улыбалось сочувственно: мольба безпомощных министров доходила до них. Да и каково же самим, вот, завтра очутиться в таком положении? Что-то надо сделать, ещё какие-то фразы.
Что к новому правительству должно быть полное доверие всего революционного народа?
– И – безусловное, без «постольку-поскольку».
– Господа, прямыми словами должно быть выражено: полнота власти!
– Ну, скажем, полнота власти, необходимая для закрепления завоеваний революции.
– Ну, хотя бы так…
А вот эти – принудительные действия против анархических элементов? – это была чёрная тучка, на такое ИК не мог согласиться просто.
Стали высказываться так: допустимо сказать и об энергичных мерах, и даже о принудительных действиях, – но прежде всего против контрреволюционных, черносотенных попыток.
– Но их, к счастью, нет, господа.
– Но и выразиться иначе невозможно. Сперва – против контрреволюционных попыток, а тогда можно добавить – и против анархических насильственных действий, – и то лишь постольку, поскольку они тоже создают почву для контрреволюции. А иначе массы нас не поймут.
Но в декларации, ко всей стране, – это же надо ещё как точно, взвешенно сформулировать! Да-а-а, процедура переговоров оказывалась не такая простая: вот проговорили больше двух часов, а декларации нет, и ещё надо много уточнять.
А правительству – сейчас надо собраться в полном составе, чтобы принять условия ИК.
Да ещё и другая забота у министров: в этот шаткий момент они желают советоваться с Комитетом Государственной Думы (вспомнили призрак!), от которого они формально получили власть 2 марта.
Исполкомцы ехали сюда – думали сразу и портфели обсуждать, ну куда там! – до портфелей далеко не дошло.
Итак, приходилось объявить перерыв. Часа на два? Да может быть, даже и на три. А потом – все снова сюда, господа, милости просим!
Верхушка Исполкома в ресторане. Обсуждение продолжается.«Милости просим!»– это у них тон теперь такой появился, у министров – к нам: добро пожаловать к ним, как дополнение, получите каких-нибудь три-четыре второстепенных придуманных портфеля и защитите от гнева масс.
О нет! о нет! такая снисходительность не пройдёт! Социалисты должны получить в коалиционном правительстве большинство, и несколько ведущих портфелей. Входить – так входить с весом!
Это ещё и вчера на Исполкоме Гиммер горячо доказывал – и сейчас, когда социалисты остались одни, он думал и без формального заседания убедить их – удобный момент!
Вышли на улицу – куда идти? Даже и на три часа не стоит разъезжаться, а потом снова собираться. В ресторанчик какой-нибудь? – посидеть, обсудить.
Но подешевле. Да где ж тут, на такой парадной безлюдной улице?
А на то и Петербург: чуть сойти, завернуть – и будет простейший Чернышёв переулок, а на нём – Щукин рынок, – и тут как раз «кооперативное заведение общества официантов». Самое для нас.
Чхеидзе – разболевался, уехал. С ним же всунулись в автомобиль двое деловых военных, Станкевич и Филипповский, и старик Пешехонов. Зато в последние минуты как раз подоспел Скобелев: только что с вокзала, уже ехал в Стокгольм, с пути вернули его телеграммой на кризис, – вернулся, гордый и тем, что ехал в Стокгольм ото всего российского социализма, и тем, что вернулся в такой важный момент.
Тем лучше! – компания оставалась ещё социалистичней, можно будет чётко поговорить. Каменев? – не будет скандалить. (А писания его не отличались ни большой оригинальностью, ни литературным блеском, хотя Гиммер всё же печатал его в «Летописи», когда тот присылал из Сибири.) Каменев – недостаточно остр, у него нет острых углов и ударных пунктов.
Зато Гиммер только из них и состоит.
Сунулись в ресторан – закрыто, рано им, ещё недалеко за полдень. Но находчивый Брамсон – сразу скрылся через чёрный ход, с кем-то договорился, – блюд пока нет, а впустить – впустили. И снова входную дверь на замок. И даже отвели им кабинет. Сколько нас? – десятеро. Да нам ещё удобней! – настоящий социалистический клуб. Сели за один длинный стол, поместились. А блюда – подоспеют.
Союзников у Гиммера, в общем, не было, хуже, чем вчера на ИК. Но не числом побеждают, а уменьем, остротой ума, напряжёнными усилиями даже одиночного духа. Вчера ночью так и остался недоголосованным вопрос: входить ли в правительство в большинстве или в меньшинстве? Сейчас был момент попытаться! – тут союзники будут эсеры, хотя, жаль, нет Чернова. Политический опыт говорит в пользу тактики изматывания: даже при ничтожных шансах пытайся убедить и предлагай поправки!
И едва уселись за пустым ещё столом, но под белой скатертью, – ни разу ещё так не заседал ИК, – Гиммер завёл сразу и спор, и начал с критики: как неосторожно социалисты соглашаются взяться за подавление анархии. Так нетрудно скатиться и под знамёна контрреволюции. Конечно, анархия явление нежелательное, но и: надо же защищать право революционного народа на свободный коллективный организованный почин – как в разрушении старого, так и в творчестве новых форм жизни. И в каком-то смысле эти новые формы – новое отношение к собственности – надо видеть и в захвате домов Лейхтенбергского и Дурново. И подобные вопросы будут возникать перед коалиционным правительством то и дело, и надо иметь в правительстве уверенное социалистическое большинство.
И покосился на Гоца: насчёт анархистов он так не согласится, но – большинство? но большинство в правительстве?
Как Гиммер и рассчитывал, Гоц, тряхнув длинными чёрными густыми волосами:
– Не просто большинство, но занять наиболее боевые посты! Не коалиционное правительство, а – революционное! Трудовая демократия должна быть хозяином в государстве.
А тут – любители поспорить, только спичку поднеси. Войтинский, по своему темпераменту, тоже:
– Мы должны дать не статистов, для авторитетности кабинета, а истинных работников.
Каменев ловит:
– Но если хотеть в правительстве большинства – почему тогда не просто взять Совету всю власть в свои руки?
Однако на этот большевицкий край тоже нельзя переклониться, это Гиммер всё время имеет в виду.
Богданов: – Опыта соправительства буржуазии и социалистов ещё нигде в Европе нет, тут есть над чем задуматься.
– Но и опыта диктатуры пролетариата тем более нет.
– Если буржуазия уйдёт из правительства – Европа откажет в кредитах.
Кротовский: – Какое ж может быть революционное правительство, если даже у социалистических министров все исполнители и департаменты будут буржуазные? Революционных администраторов у нас нет, потому и есть над чем задуматься.
А холодный твердочелюстный Дан – без Чхеидзе самый тут старший. Хоть решение и принято (впрочем, конференция меньшевиков впереди), он не верит в него и отвергает всё равно:
– Буржуазия потому так настойчиво нас приглашает, что хочет переложить все возникшие осложнения на плечи демократии. Вот наша обстановка: справа – враждебная буржуазия и вся обывательская масса, потенциально контрреволюционная, затаившая ненависть к демократии. Слева – подавляющее большинство справедливо настороженного пролетариата. Впереди – империалистическая буржуазия Англии и Франции, со всеми их подголосками, и они уже начали поход на русскую революцию. Добровольный уход крупной буржуазии от власти, Гучкова, Милюкова, – это рассчитанная ловушка. Эта одна из форм наступления на демократию: «пусть возьмут власть и сломят себе шею!» Надо очень ещё подумать. Сейчас гораздо большее мужество требуется – не войти в правительство, чем войти.
Брамсон убеждённо:
– Нет-нет. Решение принято, проголосовали, это не пересматривается. Да, вот так парадоксально: опороченный за время войны бургфриден сейчас необходим русской революции. Не в ловушку нас зовут, а буржуазия не может не видеть, как стремительно организуется демократия, – и этому процессу она ничего не может противопоставить.
Церетели, даже мимо ушей пропустив мрачный монолог всегда мрачного Дана, отвечает Гиммеру:
