У Андрея Андреевича замерло сердце, он предвидел, к чему это клонится.
— Не сердитесь на меня, Андрей Андреевич. Я не виновата; видит бог, не виновата, что это так случилось. Я не могу быть вам женой, Андрей Андреевич.
— Как же это, Надежда Львовна, — пробормотал Сорочкин. — Стало быть, вы уже не любите меня, стало быть, я теперича и надежды никакой иметь не могу.
— Не браните меня, не упрекайте. Я вас любила, когда согласилась выйти за вас, но ведь с сердцем не совладаешь; что ж делать, Андрей Андреевич! Вы найдете себе другую девушку, которая будет любить вас, а меня оставьте.
— Не надо мне никакой другой, Надежда Львовна; это я знаю вы почему, только ведь он не будет вас так любить, он не женится на вас, увидите.
— Да кто ж вам говорит, что я хочу за него выйтиe Не трогайте его, он не виноват; он и не обнадеживал меня.
— Так как же это, Надежда Львовна, неужели так-таки и все кончено теперичаe
— Все! Если вы боитесь, что в городе говорить будут про вас дурно, что вот, мол, невеста вам отказала, так вы не беспокойтесь. Пускай на меня все падет. Я сама всем сказать готова, что вы от меня отказались, и вы так говорите, вам поверят: все знают, что Владимир Николаевич часто бывает у нас: многие уж заметили, может быть, что я при нем сама не своя.
— Нет, этого я не скажу, Надежда Львовна, вы не так обо мне понимаете, нет! Уж если так богу угодно, так пусть же я… пусть же вы мне откажете.
Сорочкин не мог долее продолжать. В горле у него стояли слезы, и, схватив фуражку, он опрометью пустился вон из комнаты.
Прибежав к другу своему Горностаеву, Андрей Андреевич дал волю своему отчаянию. Он кинулся на кровать и, уткнув голову в подушку, плакал как малый ребенок целые четверть часа.
Горностаев долго не мог добиться от него, что с ним сделалось, и когда наконец Сорочкин, всхлипывая, выговорил, что Надя ему отказала, учитель, по обыкновению, насупил брови и, зашагав по комнате, продекламировал:
Ты любишь горестно и трудно,
А сердце женское — шутя!
Вечером того же дня Андрей Андреевич, запершись в своей комнате, опорожнил целые две бутылки сквернейшего лиссабонского, вследствие чего и проспал всю ночь на полу как был, в вицмундире, не раздеваясь. То же самое повторил он и на другой и на третий день, уже в обществе Горностаева, а когда в кармане у него значительно поубавилось денег и лиссабонского купить было не на что, прибег к простячку.
VIII СТАРАЯ ЗНАКОМАЯ
Следствие опытного чиновника приходило к концу. Нужно было собираться в дорогу. Владимиру Николаевичу было жаль Нади, которой привязанность к нему росла не по дням, а по часам; и он несколько раз подумывал, не подать ли рапорт о болезни; но потом, обсудив хорошенько свое положение, приходил к заключению, что ведь это ровно ни к чему не поведет, что надо же когда-нибудь расстаться и что даже чем скорее, тем лучше. Ему стоило сказать одно слово, и Надя готова была ему отдаться вполне, беззаветно, но он удерживался произносить это слово, не желая иметь лишний проступок на совести, или, может быть, просто потому, что у него не хватало на это смелости. Он уж и без того боялся, чтобы слух об его отношениях к Наде не дошел до Глыбиных. В уездном городе уже ходили разные толки, не совсем благоприятные для Нади. Никто не мог довольно надивиться, что Андрей Андреевич, такой смирный и трезвый, вдруг начал пьянствовать и буянить, и когда Варвара Кузьминишна по секрету рассказала гостям, что Наденькиному жениху отказали, узнавши о его дурном поведении, гости молчали и как-то недоверчиво покачивали головой, а потом, возвратись домой, задавали себе вопрос, не от того ли жених и с пути-то сбился, что ему отказалиe
Однажды утром, гуляя и проходя мимо почтовой станции, находившейся в полуверсте от города, Владимир Николаевич увидел у крыльца ее великолепную дорожную карету, в которую впрягали шестерку лошадей. Станционный смотритель в форменном сюртуке и без шапки суетился около экипажа, понукал ямщиков и даже сам перелаживал постромки.
— Кто это проезжаетe- обратился к нему с вопросом Пашинцев.
— Отставной ротмистр Гагин, губернатору родственник доводится, на службу в Ухабинск едет.
— А вы почему знаете, что родственникe
— Люди сказывали-с.
— Что ж, семейныйe
— С супругой.
В эту минуту из почтовой станции кто-то сильно застучал в окно. Пашинцев оглянулся и увидел молодую красивую женщину в изящной дорожной шубке.
— Господи! — воскликнул Владимир Николаевич, — Софья Михайловна! — и бросился в станционный дом.
Дама, стучавшая ему в окно, встретила его на пороге.
— Вас ли я вижу, Софья Михайловнаe- с удивлением спросил Владимир Николаевич.
— Вас ли я вижу, Владимир Николаевичe- смеясь, повторила проезжая. — Что вы тут делаете в этом захолустьеe Неужели служитеe
— Нет, я служу в Ухабинске, а здесь на время по поручению; но вы, вы как сюда попалиe
— А вот я вам все сейчас расскажу. Но сначала пойдемте, я вас представлю мужу.
— Мужуe
— Да, мужу, я опять замужем. Наскучило вдоветь. George, George! — кричала мужу Софья Михайловна. — Поди сюда, я тебе отрекомендую старого знакомого, un ancien ami a moi {Моего старого друга (фр.).}, monsieur Пашинцева.
Из-за перегородки, разделявшей комнату на две части, показалась толстая фигура с головой, обстриженной под гребенку, с круглым, добродушным лицом и густыми бакенбардами.
— Charme {Очень приятно (фр.).},- произнес сиплым голосом отставной ротмистр, протягивая Пашинцеву руку.
— Он тоже служит в Ухабинске, — сказала Софья Михайловна, движением головы показывая на Пашинцева, — chez votre oncle {У вашего дядюшки (фр.).}.
— Да, я чиновником по особым поручениям при Федоре Федоровиче, — подтвердил Пашинцев. — И вы хотите тоже к немуe
— Да, он звал меня, но не знаю, есть ли вакантное место. Покуда поживу так, ознакомлюсь с городом. Вот боюсь за Софи, она у меня к провинции не привыкла. Мне-то все равно. Я пошлялся по свету довольно.
— Расскажите, monsieur Пашинцев, что такое Ухабинскe Что там за людиe Есть ли обществоe
— Как вам сказать. Можно найти дома два-три порядочных.
— Что там, веселятся, танцуют, есть балы, маскарады, театрe
— Театр плох, маскарадов и в заводе нет, а танцевать любят.
— Ну, что ж, есть хорошенькие женщиныe Уж вы, верно, тут разные конкеты делаете.
— Пока еще ни одной не сделал. Вы слишком много мне приписываете. Женщины есть недурные, но с страшными претензиями ка комильфо, которого они в глаза не видали. Одеваются сносно.
— Ну, послушайте, вы мой кавалер на первую мазурку, которую я танцую в Ухабинске.
Пашинцев поблагодарил Софью Михайловну поклоном.
— Я думаю, какие вы туалеты везете с собой, Софья Михайловна! Вы ведь всегда славились искусством одеваться, как и многим другим.
— Ну, ну, ну, без комплиментов.
— Что ж, разве это неправдаe Воображаю, как наши барыни взволнуются, узнав о вашем приезде. А что с ними будет, когда вы затмите их и красотой и туалетом! Они все перебесятся. Особенно есть там одна, Карачеева, qui fait la pluie et le beau temps {Которая задает тон (фр.).} в Ухабинске, презавистливая персона! Нетерпеливо желаю быть свидетелем ваших дебютов в этом милом обществе.
И Владимир Николаевич начал подробно описывать всех ухабинских дам, почти в таких же чертах, в каких ему описывал ухабинских мужчин Выжлятников. Софья Михайловна заливалась самым искренним и веселым смехом, слушая его болтовню, от которой у ней вдруг возгорелось живейшее желание поскорее явиться в ухабинском обществе и возбудить зависть тамошних дам.
— Вы еще долго останетесь в этом городишкеe- спросила она Пашинцева, когда он кончил. — Вы, я думаю, здесь умирали с тоскиe- прибавила она, прежде чем он успел ответить.
— Да, скучал-таки порядком. Сначала мне все это было ново, но потом опротивело страшно. Теперь мое поручение кончено, и я могу ехать.
— Ах, боже мой, Жорж! Так возьмем его с собой в карете. Ведь у нас места много. Вы не в своем экипажеe
— С удовольствием, — отвечал ротмистр.
— Нет, я на перекладных. Mersi за вашу внимательность, — сказал Пашинцев, — но только нам бы пришлось долго ждать меня, я не собирался.
— Ну, что ж такоеe Мы, пожалуй, подождем час-два, сколько хотите. Жорж еще будет очень рад. Он хотел непременно пить чай, но я его торопила ехать. Мне, признаюсь, ужасно наскучила дорога.
— Я, право, не знаю…
— Да что не знаетеe Allez chercher vos effets {Идите за своими вещами (фр.).}, и дело с концом.
Владимир Николаевич колебался еще несколько секунд. Ему жаль стало Нади, которая была не приготовлена к такой скорой разлуке с ним. Но потом он подумал, что оно и лучше, коли поскорее уехать: во-первых, сцен разных избежишь, да притом и наскучило, по правде, играть добровольную роль платонического вздыхателя; пожалуй, еще как-нибудь увлечешься. И наконец ехать в великолепном дормезе с хорошенькой женщиною лучше, чем трястись на перекладных, рядом с опытным чиновником, от которого всегда несет гадчайшим табаком и водкой. И он решился.
