дотронулся до моего локтя и сказал:
– Иларий, проснись. Пора.
С тяжелыми тенями, залегшими под глазами, передо мной стояла Мария.
– Аля уходит.
Едва сбросив с себя сон, я поднялся с дивана и, еще плохо соображая, накинул на себя пальто. Аля стояла в дверях уже одетая, и безразлично смотрела на нас.
– Подожди нас, прошу, – скорбно проговорила Мария ей, – мы хотим проводить тебя в последний путь.
Я протянул Але свою шляпу и сказал:
– Возьми ее, тебе она в дороге пригодится. На улице холодно. Ты же пока чувствуешь холод? Вдруг далеко придется идти…
На мгновение она задумалась, разглядывая шляпу, и осторожно взяв ее своей сухой, морщинистой рукой, надела на себя. Теперь она была полностью похожа на сотни обычных стариков – низенькая, слегка сгорбившаяся и тщедушная.
Втроем мы вышли в туманное, синевато-серое утро. Аля встала посреди улицы, втянула в себя холодный воздух и, словно почуяв только ей понятный запах, двинулась вниз по склону, туда, где бежала река. А мы поспешили за ней. Мария, сжавшись и дрожа, крепко сжимала мою руку, и тяжело переступала по снегу, который хрустел под нашими ногами, как пирог с поджаренной коркой.
Когда мы дошли до большого деревянного моста, перекинувшегося на другой берег, где заканчивался город, Аля остановилась и, обернувшись к нам, сказала:
– Дальше я иду сама.
Мария еще сильнее задрожала и в отчаянном порыве обняла ее.
– Девочка моя, я знаю, что ты меня слышишь. Я не прощаюсь с тобой, я найду тебя. Обещаю, ты вернешься, моя милая, ты вернешься, – шептала она, будто заклиная. – Знай, твоя Мария всегда с тобой, я еще буду крестной матерью твоих детей. А сейчас, только не погибай…
– Она не слышит тебя, – вязким голосом, будто из сырого подземелья, ответила Аля, отстраняя ее и, развернувшись, двинулась вперед через мост. Ее одинокая, сутулая фигура исчезала в сером зыбком тумане, а я и Мария, обнявшись, еще долго стояли, словно чего-то ждали, будто верили, что это был просто страшный сон, что туман вскоре рассеется вместе с последней утренней звездой, и мы проснемся.
Оставшееся время дня мы провели в забытье: лежали, не раздеваясь, под одеялом, пытались согреться, спали, просыпались, пили горячий чай и просто смотрели в пустоту. Несколько раз звонил телефон, но мы не поднимали трубку, нас не раздражал его звук, мы просто слушали его как обычную мелодию, такую привычную и естественную, как и стук собственного сердца. Вокруг нас была пустота, мы были потеряны и отрешены от этого мира. Мы не знали что делать, как жить, как существовать и что предпринимать, поэтому мы просто молчали, словно произнеся хоть слово, мы превратились бы в камень.
Утром я проснулся с бешено колотящимся сердцем.
– Мария, я знаю, что нужно делать! – вскрикнул я.
– Что? – бледная, с взлохмаченными волосами, она подняла голову с подушки. С воротника платья, в котором она заснула, оторвалась маленькая жемчужная бусина.
Я подскочил с кровати и нервно заходил по комнате, руками хватаясь за волосы.
– Боюсь, если я скажу, ты не поймешь. Это трудно понять. Очень трудно. Но, прости, тебе придется это понять, потому что это наш выход.
– Что же это? Говори! – нетерпеливо воскликнула она, горящими глазами наблюдая, как я лихорадочно ходил от угла комнаты к двери.
– Мне нужно умереть, – выдохнул я, и в комнате повисла жалящая, как смертельная оса, тишина.
– Ты шутишь? – ее лицо недоуменно исказилось. – Это что, глупый и жестокий розыгрыш?
– Нет, я не шучу. Прости, я хотел бы, чтобы это было шуткой, хоть и жестокой, глупой, но это не так. Я сейчас постараюсь тебе все пояснить. Только выслушай, пожалуйста, не перебивай… Я говорил тебе раньше, что мне часто снится брат. Когда мне было тринадцать, я заболел, заснул и будто умер… И там, во сне, я встретил моего брата. Он рассказал мне, что ушел к тебе. Он, правда, не называл твое имя, но я понял, что это была ты. И там он мне сказал, что я могу с ним разговаривать, когда умру, что он придет снова ко мне, когда узнает что-то о старике, что позволит вызволить его из ловушки… Понимаешь, я все время думал, что это был сон, но нет, я на самом деле тогда умер. Моя душа отделилась от тела, и я смог увидеть брата, ведь в теле, которое захватил старик, еще теплится душа прежнего человека… Я не знаю, как это объяснить, но это правда.
– И как ты понял, что это был не сон? – спросила она с еще более искаженным лицом, в котором читался страх, что я сошел с ума.
– Сегодня мне опять снился брат. Он был подо льдом, смотрел на меня и потом он открыл рот и отчетливо сказал: «Иларий, ты должен умереть». И я проснулся.
– И это все? – глаза Марии яростно заблестели. – И ты, поэтому решил, что тебе нужно умереть, потому что тебе во сне об этом сказал брат?! Иларий, я не знаю, как это назвать, но это… это просто абсурд, это чушь, это сумасшествие! Ты спятил!
– Мария, я тогда в тринадцать лет тоже умер, но потом вернулся. Брат говорил, что у меня есть эта способность.
– А если нет? Что тогда? Ты просто умрешь, а как мне жить потом? Мне тоже сразу умереть?!
– Нет, я вернусь. Я не оставлю тебя одну.
– Вранье! – закричала она с безумным отчаянием и швырнула в меня подушку, а потом швырнула еще одну. – Все это вранье! Ты не вернешься!
– Нет, это я не лгу, это наш единственный шанс спасти Алю. Брат должен сообщить мне что-то важное, и я вернусь, – с трудом мне удалось обнять ее, так как она яростно сопротивлялась и била меня кулаками. – Милая моя Мария, я вернусь. Я должен рискнуть.
– К черту! К черту все эти обещания! – закричала она и, с силой оттолкнув меня, вскочила с кровати. – К черту эту проклятую жизнь! К черту всю любовь! Зачем она нужна? Чтобы причинять такие страдания? Вся моя чертова жизнь состоит из одних страданий! Лучше бы меня убил отец в детстве, чем чувствовать всю эту боль в душе! У меня нет сил… Я хотела жить нормально, хотела иметь семью, но я не могу, потому что я проклята! Ты, – она вдруг резко остановилась и исступленно прошипела, – ты не оставишь меня одну в этом чертовом мире. Я запрещаю тебе! Слышишь, запрещаю! Как мне жить, если все мои любимые люди покинут меня? Моей
