Оказалось, Амбал и Ассоль, удовольствовавшись низшими чинами, пришили погоны полковника, подполковника, майоров, капитанов и старших лейтенантов шибздикам, которые и в четвертый отряд-то попали по недоразумению. Их место в пятом, даже в шестом.
– А где же командир «синих»? – спросила удивленная Анаконда.
– Вот! – Федор, торжествуя, за руку вывел к столу золотушную пигалицу с косичкой, напоминающей крысиный хвостик.
– А заместитель? – уточнил ошарашенный Виталдон.
– Пожалуйста! – Ассоль гордо вытолкнула вперед мальчика-рахита с зашуганным взглядом.
И у полковницы, и у подполковника погоны (они выглядели огромными на узких плечиках) оказались целехоньки, даже не помяты. Вздох недоумения пробежал по рядам, а Юра-артист, чтобы получше рассмотреть «чудо природы», сдвинул черную повязку, обнародовав свой ячмень, похожий, скорее, на клюкву. Вот хитрость так хитрость! Коварство, достойное профессора Мориарти. Заподозрить в этих заморышах Ставку «синих» было невозможно…
– И где же вы прятались, стратеги? – задумчиво улыбаясь, спросила Анаконда. – Не слышу? Глухие, что ли?
– В изоляторе… – пролепетала, наконец, девчушка.
– Гениально! – воскликнул, оторвавшись от счетов Захар Борисович.
И в самом деле, разоблачить симулянтов было некому: медсестра носилась по полям и лесам следом за воюющими армиями, врачуя пострадавших пионеров йодом, зеленкой и свинцовой примочкой. Наши, кстати, забегали на всякий случай в изолятор, но им даже в голову не пришло, что два недомерка, закрывшиеся до глаз одеялами, это и есть Ставка «синих», уничтожение которой сразу дает преимущество в 19 очков! Мало того: «язык», жутко боящийся щекотки, оказался засланным казачком и сдался специально, чтобы вывести наших на засаду возле шалаша. Услыхав такое, бывший маршал окончательно сник, пробурчав:
Кругом позор хохочущих гиен!Глумление глупцов неутолимых…
– Что-о-о? – нахмурилась Анаконда.
– Шекспир, – промолвил в ответ Юра-артист.
Зато Голуб не успокоился, он потребовал дисквалифицировать «синих» за нарушение санитарной стерильности изолятора. Наблюдатели с его доводами согласились и сняли с наших соперников пять штрафных очков, но разрыв был слишком велик. Воодушевившись, бывший генерал напомнил, что шалаш расположен на границе, а это явное нарушение.
– Но вы же напали на штаб «синих»? – спросила Анаконда.
– Напали…
– И таким образом согласились с этим нарушением де-факто!
– Но не де-юре! – возразил Голуб, метнув гневный взгляд в бывшего маршала.
– Отклоняется! – отрезала директриса.
Тогда сквалыжник Коля витиевато намекнул на то, чем Ассоль и Амбал занимались в шалаше, а это не совместимо с целями и задачами детской военно-спортивной игры «Зарница». Ставка «синих», покраснев, объяснила, что делала это нарочно, чтобы деморализовать противника.
– Смотрите сами не деморализуйтесь! – строго предупредила Анаконда.
Тем дело и кончилось. Победители получили переходящий вымпел, а мы – обидное прозвище «желтопузые»…
29. Пионерская ночь
Тьма за окнами загустела. В палату вливался ночной аромат, пряный и дурманящий – его испускают, наверное, какие-то очень душистые цветы, изнемогая от лунного света. Разбуженные запахами, заметались снаружи огромные белые мотыльки и угловатые тени летучих мышей. В начале первой смены одна такая тварь с перепончатыми крыльями залетела как-то в девчачью палату и зацепилась в углу вниз головой. Жуть! Что тут началось! На визг прибежала растрепанная Эмаль в байковом халате, накинутом на ночную рубашку. Пока она отчитывала паникерш, Голуб, оказавшийся поблизости, исподтишка изучал ее женские округлости, обтянутые тонкой материей. Воспитательница потом Колю неделю пилила за «бесстыжие глаза». А мышь, пока девчонки вопили от ужаса, выпрыснула в дверь.
Как я люблю пионерскую ночь! Ее нельзя сравнить ни с чем. Затихли на дальних путях электрички, до утра они не будут прострачивать огненными стежками кружевной мрак леса. Затаились на Домодедовском аэродроме, налетав за день тысячи километров, огромные дюралевые птицы, Семафорыч называет их по старинке аэропланами. Настоящие птицы с подросшими птенцами тоже, смолкнув, попрятались в гнездах, гомонить они начнут на заре, тревожа сладкий сон перед подъемом. А сейчас тишина, покой, даже ветер, шатавший вечером ветки, словно затаил дыхание, ожидая, когда из-за зубчатого ельника высунется в рыжем зареве малиновый край солнца…
Я, кажется, начал задремывать…
– Не спи, замерзнешь! – взбодрил меня Пашка словами из кинофильма «Порожный рейс».
Пферд по приказу Аркашки долго вслушивался, приложив ухо к стене, но в каморке воспитательницы было тихо, как в морге. Неужели все-таки ушли на Дальнюю поляну? Для надежности Засухина снова послали в разведку, он вернулся нескоро и доложил, что дверь в Эмминой комнаты заперта, и в окно тоже никого не видно.
– А чего ты так долго? – сварливо спросил Аркашка.
– В «белый домик» бегал…
– Молодец! Как обстановка в лагере?
– Тихо. Две парочки в Поле гуляют.
– Кто такие?
– Кажется, из первого отряда.
– Еще что видел? – допрашивал тираннозавр.
– К Званцевой муж приехал.
– С чего ты взял?
– Она с ним на лавочке возле клуба сидела.
– Как он хоть выглядит?
– Темно. Я хотел поближе подойти… Но они услышали и сразу ушли в корпус. Муж-то у нее хромой… Вот почему она его ото всех прячет…
– Хромой? – Мы с Лемешевым удивленно переглянулись.
– Зассыхин, – ласково позвал Жаринов. – Иди, придурок, ко мне!
– Зачем? – помертвел несчастный разведчик.
– Сейчас узнаешь.
Бедняга, еле переставляя ноги и готовясь к худшему, приблизился к тираннозавру, низко нагнул голову и получил такой сокрушительный американский щелбан, что отлетел на метр…
– Жар, за что-о-о?
– За вранье. Ты сказал, что ходил в «белый домик», а сам пол-лагеря успел обежать. Дурной собаке семь верст не крюк. Мы тебя ждали, волновались. Ты, между прочим, забыл кое-что сказать! Сам вспомнишь или?..
– Сам, сам… Спасибо! Спасибо! Спасибо! – залепетал пострадавший, опасаясь повторного удара.
– Ну вот – другое дело! – самодовольно похвалил Аркашка. – Ложись! Стой! Пятку мне почеши!
– Какую?
– Правую. Нежно!
Палата наблюдала за экзекуцией с тяжелым, молчаливым неодобрением. За вторую смену тиранозавр народу осточертел, он ко всем привязывался, доставал, без повода вспыхивал какой-то непонятной злобой и лез на людей с кулаками. Лида называет таких – «псих-самовзвод». Вот уж точно сказано! Наверное, в отряде не было ни одного пацана, кого бы он не пнул, не унизил, не обозвал, не ткнул, не избил… В первой смене его держал в берегах Шохин, но теперь Аркашка распоясался. Нашу троицу он постоянно задевал, но до рукоприкладства не доходило: все вместе, сообща, мы смогли бы ему навешать или хотя бы отбиться. И злыдень это понимал, рассчитывая чужими руками устроить Козловскому за Альму темную. Сорвалось. Теперь же, после бегства Вовки, в отряде не осталось такой силы, которая могла бы остановить мстительного и злопамятного гада. Жаринов буквально изнемогал от своего всесилия, явно готовя в последнюю ночь какую-то пакость…
– Хватит, хватит… Даже почесать толком не умеешь, урод! Иди ложись! А ты, Шляпа, давай теперь тарахти, как межпланетные корабли бороздят просторы Большого театра! – зевая, приказал тираннозавр. – У нас сегодня какой по счету подвиг?
– Шестнадцатый, – не сразу вспомнив, ответил я: рассказанные истории слипались в моей голове, как вермишель, забытая в дуршлаге.
– Подожди, а пятнадцатый подвиг когда закончился?
– Вчера.
– Почему я конца не помню?
– Уснул, наверное. А что ты помнишь?
– Ничего. Жиртрест, быстро – краткое содержание предыдущей серии! Или тебе сначала голову встряхнуть?
– Не надо, Жар! – Толстяк аж
