Самоубийство -- это поступок.
5
Между тем -- тоска по родине давила.
Достоевский "с ужасом стал замечать"(291, 228) (стон души из письма к Яновскому), что он уже безнадёжно, как ему мнится-кажется, отстаёт от российской действительности, теряет связь с Россией. Как мы помним, для такого писателя -- "хроникёра" текущей действительности и "почвенника" -разрыв духовной связи с родиной был равносилен самоубийству. Тем более -- в разгар работы над самым своим злободневно-фельетонным романом из текущей российской действительности.
В конце июня, получив от Каткова очередную денежную подачку, Достоевские начинают собираться в дорогу. Именно в эти дни совершается своеобразное преступление писателя по отношению к будущим исследователям своего творчества -- он, опасаясь задержек-осложнений на границе, сжигает-уничтожает в камине бесценные рукописи романа "Идиот", написанной части "Бесов", повести "Вечный муж", вероятно, какие-то письма. Ещё слава Богу, что Анне Григорьевне удалось отстоять от огня рабочие тетради...
В жаркий летний день, 8-го июля 1871 года, Достоевские, отмучившись почти трое суток в дороге, ступили на петербургский перрон -- землю обетованную. В своё время за границу они ринулись от кредиторов и удушающей тотальной нищеты. Через четыре года они возвращались разбогатевшими: один ребёнок на руках, второй буквально на подходе, два чемодана с бумагами и бельём, да 60 рублей наличными в семейном портмоне... Дома их встретили радостно и с распростёртыми объятиями: пасынок Паша, успевший обзавестись юной женой, тут же вознамерился жить в одной квартире с Достоевским и по-прежнему за его счёт; кредиторы, прознав о возвращении писателя из газет, ринулись стервятниками на добычу, вновь угрожая-запугивая долговой тюрьмой; все заложенные и оставленные на хранение вещи, в том числе и вся бесценная библиотека Фёдора Михайловича, пропали без следа; не было пока возможности снять приличную квартиру, обустроить быт и засесть за продолжение "Бесов" -- единственный источник дохода... А тут ещё сперва счастливое, но и чрезвычайно хлопотное обстоятельство -- рождение через неделю после возвращения сына Фёдора, а вскоре, в начале августа, простужается и заболевает "довольно серьёзно" сам Фёдор Михайлович...
Но, с другой стороны, эмигрантский период жизни действительно и без всякой иронии был богат и на приобретения. Во-первых, там окончательно укрепилась-связалась навек через преодоление общих трудностей и рождением детей семья Достоевских; во-вторых, там появился на свет самый любимый роман автора "Идиот" и большая часть самого пророческого его романа "Бесы", и в-третьих, жизнь на чужбине окончательно как бы сформировала-отшлифовала характеры супругов: Фёдор Михайлович стал "мягче, добрее и снисходительнее к людям", больше того, "именно за границей (...) в нём совершилось особенное раскрытие того христианского духа, который всегда жил в нём..." Ну, а всё ещё юная Анна Григорьевна "из робкой, застенчивой девушки... выработалась в женщину с решительным характером, которую уже не могла испугать борьба с житейскими невзгодами, вернее сказать, с долгами..."212 И, действительно, у Анны Григорьевны теперь достало характера поставить зарвавшегося Павла Исаева на место, взять на себя все тяготы общения с кредиторами, вести хозяйство семьи твёрдо и приумножать её благополучие...
О том, что значила в жизни Фёдора Михайловича его жена, можно въяве понять-представить по следующему сравнительно короткому, но насыщенному драматизмом эпизоду-отрезку из их семейной хроники. Весной 1872 года маленькая дочка Достоевских Люба сломала руку, которая срослась неудачно. Ей сделали в Петербурге операцию, и Анна Григорьевна вынуждена была жить с ней некоторое время в столице -- поближе к докторам. Фёдор Михайлович с грудным Федей оставался в Старой Руссе, где они впервые в тот год сняли дачу, и напряжённо работал над окончанием "Бесов". Но работа шла туго. Фёдор Михайлович тосковал. Практически, впервые он расстался с женой на такой длительный срок.
Было ли тогда в ходу слово-термин "депрессия", но именно им можно точно обозначить то состояние, в каковое впал Достоевский в разлуке с Анной Григорьевной. Уже через полторы недели он с отчаянием пишет ей: "Мне нестерпимо скучно жить. Если б не Федя, то, может быть, я бы помешался. (...) Что за цыганская жизнь, мучительная, самая угрюмая, без малейшей радости, и только мучайся, только мучайся!.." И он просто просит-умоляет жену вернуться поскорее к нему, в Старую Руссу. В следующем послании он вновь восклицает-жалуется в письме: "Если б не Федя, совсем бы умер с тоски..." А в письме от 12 июня и вовсе договаривается в отчаянии до странностей, до абсурда -- буквально гневит Бога: "...мне так скучно, что, поверишь ли? -- досадую, зачем нет припадка? Хоть бы я разбился как-нибудь в припадке, хоть какое-нибудь да развлечение. Гаже, противнее этого житья быть не может..." (291, 246--250)
И Бог прогневался -- в ту же ночь с Достоевским случился сильнейший припадок. И в следующем письме он вынужден был сообщать жене не об эфемерно-романтической тоске, а о том, что у него "до сих пор темно в голове и разбиты члены", а уж о том, что он находится в настоящей эпилептической неизбывной тоске-депрессии после припадка -- жена и сама могла догадаться.
А вскоре после этой первой и, казалось, столь невыносимо долгой разлуки со своим ангелом хранителем Анечкой Достоевскому предстояло испытать доподлинный ужас ожидания вечной разлуки. Анна Григорьевна, за короткий срок перенесшая и несчастье с дочерью, и разлуку с мужем и крохой сыном, и смерть своей старшей сестры, и опасную болезнь матери, не выдержала напряжения и вскоре, простудившись в разгаре лета, опасно заболела. Так опасно (температура 40о, нарыв в горле), что врач предупредил мужа -- готовиться надо к самому худшему. Вот как Анна Григорьевна вспоминает тот драматический эпизод в их жизни:
"Услышав это, Фёдор Михайлович пришел в совершенное отчаяние. Чтоб меня не встревожить, он не стал плакать при мне, а пошел к о. Иоанну, присел к столу, закрыл руками лицо и залился слезами. (...)
- Умирает Анна Григорьевна! - прерывающимся от рыданий голосом сказал Фёдор Михайлович. - Что я буду без неё делать? Разве я могу без неё жить, она всё для меня составляет!..
(...) Мне страшно жаль было умирать, тяжело было оставить дорогих моих мужа и деток, будущее которых мне представлялось вполне безотрадным. Без матери, при больном и необеспеченном отце что могло их ожидать? (...) Страшно жаль было моего доброго мужа: кто его полюбит, кто о нём будет заботиться и разделять его труды и горести? Я звала к себе знаками то Фёдора Михайловича, то детей, целовала, благословляла и писала свои наставления мужу, как ему поступить в случае моей смерти..."213
Восклицание Фёдора Михайловича -- "Разве я могу без неё жить!.." -воспринимается вполне риторически. Страшно представить, но ведь даже "Бесы", вероятно, так бы и остались незавершёнными, умри действительно Анна Григорьевна летом 1872-го. Слава Богу, этого не случилось, жена выздоровела, сам писатель вернулся к жизни и творчеству, завершил-таки самый свой спорный роман. Но вот тут-то и взялись-принялись буквально хоронить и произведение, и самого автора ретивые критики-современники, келлеры и ракитины тогдашней журналистики. Во 2-м номере "Сына отечества" за 1873 год анонимный автор передовой статьи включил "Бесы" в число новых произведений текущей российской словесности, кои, по его мнению, "состряпаны на скорую руку", и им суждено "пройти без следа", то есть -благополучно кануть в Лету. Кроме романа Достоевского, знаток-провидец включил в этот ряд и "Вешние воды" Тургенева, и "Не было ни гроша, да вдруг алтын" Островского -- но впечатлительному Фёдору Михайловичу от этого вряд ли было легче. Впрочем, это были только ягодки. Вскоре в № 16 "Нового времени" он смог увидеть-прочитать приговор себе, безапелляционно вынесенный рецензентом А. С. (Сувориным), который выглядел-звучал пострашнее, может быть, чем приговор следственной комиссии по делу петрашевцев: "После ?Бесов? нам остаётся только поставить крест на этом писателе и считать его деятельность законченной". А уж прохаживаться-намекать насчёт болезненного состояния духа автора "Бесов" -стало в тогдашней либеральной журналистике общим местом. Особенно изощрялись сотрудники журнала "Искра". К примеру, небезызвестный в те времена поэт-сатирик Д. Д. Минаев шутил на эту тему не мудрствуя лукаво:
"Две силы взвесивши на чашечках весов,
Союзу их никто не удивился.
Что ж! первый дописался до "Бесов",
До чёртиков другой договорился"214.
Под "другим" кандидатом в "жёлтый дом" подразумевался князь В. П. Мещерский, издатель журнала "Гражданин", редактировать который с января 1873 года взялся-согласился Достоевский. И у владельца-издателя, и у самого еженедельника с таким патриотическо-прогрессивным названием репутации были, на взгляд тогдашних демократов, самые что ни на есть реакционнейшие.
