библиотекам. В одной из таких церквей я и обратил внимание на занимающуюся реставрацией женщину. Вернее было бы даже сказать, что первым предметом, не вписавшимся в обстановку церковной роскоши, был респиратор, надетый на её лицо. На него я и обратил внимание. Женщина разрисовывала в нем золоченую одежду одного из настенных персонажей, в нимбе, больше напоминающем прозрачный шлем скафандра. Тогда мне показалось, что медленные кропотливые мазки на стене так малы и незначительны, что на разрисовку только одного этого святоши уйдет вся её жизнь. Время от времени я стал приходить туда посмотреть, насколько продвигается реставрация и как капля за каплей растворяются мазки в океане ещё не сделанного объема работ.
Женщина хоть и усердно занималась таким кропотливым трудом, но со второго посещения обратила на меня внимание, а впоследствии мы уже обменивались жестами приветствия друг с другом. Я подавал одобрительные знаки, когда был закончен воротничок или проявились яркие украшения на рисунке. Она махала мне рукой и, наверное, улыбалась внутри своего респиратора. Мы только пару раз перекинулись фразами, когда её лицо было свободно для разговора.
– Зачем вам это? – спросил я, ткнув пальцем в респиратор.
– В золотой краске очень ядовитые пары, нужно себя защищать, – ответила она как-то смущенно, почти оправдываясь.
Молодая тучная женщина, возрастом немногим больше тридцати хорошо вписывалась в рабочую обстановку, но начинала выглядеть очень неуверенно и неумело, как только отрывалась от труда. Весь её организм казался собранным из разрозненных частей. Голова не совсем подходила к телу, нос – к полному овалу лица. Даже невероятно чистые и глубокие глаза почему-то казались слегка раскосыми.
– Вам не скучно заниматься такой монотонной работой? – попытался я как-то удовлетворить своё любопытство.
– Нет, нисколько. Она мне очень нравится.
– Тогда не буду вам мешать.
– Спасибо. Удачного вам дня! – Она расплылась тогда в улыбке ещё более неловкой, чем вся её внешность, оголив неровности зубов.
И вот, держа в руках билеты на автобус и имея в запасе несколько свободных часов, я почему-то захотел хоть что-то узнать об этой женщине. Когда-то на перрон железнодорожного вокзала из моего купе вышла маленькая красивая девочка Оксана, о которой мне тогда тоже хотелось хоть что-то узнать. Но тогда желание знакомства было вызвано пьянящей, полной молодости внешностью и подавленным сексуальным подтекстом. Наш с ней разговор мог быть разве что о куклах. В данный момент желания были диаметрально противоположными. Это было любопытство, интерес к профессии, интерес к личности, которая добровольно избрала такую профессию, да ещё и может спокойно эту работу выполнять. Любопытство вызывал сам человек, заключенный в настолько рассинхронизированном теле.
Не имея ни малейшего желания видеться с Христиной или Александром, я решил забрать реставраторшу с её боевого поста и пригласить в кафе. Перерыв в разрисовывании дорогой рясы какого-то там святого Онуфрия или Агафона никак не сказался бы на их святости. И я, без лишних сомнений, направился в уже известный мне собор.
– Добрый день! – начал я, помахав рукой золотой труженице. Она кивнула в ответ.
– Вы не могли бы спуститься? Я хотел бы с вами поговорить.
– Хорошо, минутку, – сказала она, приоткрыв респиратор, и, закончив пару мазков, через несколько минут спустилась вниз.
– Меня Филипп зовут.
– Очень приятно, а меня – Татьяна.
– Я завтра уезжаю, далеко и навсегда. Хотелось бы с вами познакомиться. Не хотите сходить в кафе или пообедать?
Татьяна посмотрела на время, что-то прикинула в голове. Глаза её растерянно забегали.
– Я не уверена, есть ли в этом смысл. Мы не знакомы, да и рабочий день у меня ещё не закончился.
– Да, перед вами стоит непростой выбор, хотя визуально мы давно знакомы. У меня сейчас есть окно во времени только этих пару часов, и к тому же я очень плохой собеседник, который, ко всему прочему, мало говорит. Но я готов компенсировать своё невежество вниманием и вкусной едой. Решайте.
Несвязанные части её тела наполнились мотивационными конфликтами, глаза нервно бегали по кисточкам на рабочем месте, часам и всему окружению, периодически натыкаясь на меня. Всё же стоит отдать должное скорости принятия ею решения, оно пришло секунд через пять.
– Хорошо, Филипп, мне нужно прибраться на рабочем месте, переодеться. Через двадцать минут я подойду к выходу из храма.
– Отлично, я подожду, – кивнул я, довольный собой, и уже через полчаса мы сидели в кафе неподалёку.
Татьяна, как оказалось, была вегетарианкой и совершенно не употребляла алкоголь. Но делала это не по причине беспокойства о своем здоровье, а из-за того, что не смогла бы заниматься реставрацией святых вещей, будь иначе. Так получилось, что разговора об архитектуре и реставрации, который я планировал изначально, не вышло. Были постоянные неловкие моменты в общении из-за того, что мы всё время путались, обращаясь друг к другу то на «ты», то на «Вы». К тому же её одежда оказалась такой же блестящей, как и у церковнослужителей на Рождество, только без вышивок и драгоценностей. Это, как и разница в возрасте, придавала общению неловкий момент. Периодически я ловил на себе косые взгляды других посетителей.
Но данное неудобство с лихвой компенсировалось интересным общением. На редкость разговорчивая, Татьяна осталась такой даже после моих скептических высказываний в сторону христианства, церкве́й и разукрашенного духовенства. За два часа она без утайки рассказала почти всё о своей жизни. Мне оставалось только уточнять нюансы и время от времени высказывать свое мнение по этому поводу.
Было понятно, что случайные обстоятельства не зря познакомили меня с человеком из совершенно иного мира. Нежеланная дочь в сельской многодетной семье, в которой отец, горький и беспробудный пьяница, открыто хотел её смерти и периодически пытался отрубить голову топором. Мать, всю жизнь преданно терпевшая от него регулярные побои, полностью содержала его, никчемного и старого. Совершенно другой, неблагополучный образ жизни ворвался картинками в мое сознание, породив массу вопросов.
– Зачем же сейчас его терпеть? – спрашивал я, узнав, что её отец, на полном женском содержании, горько пьёт и дебоширит.
– А кому он ещё нужен такой, приходится терпеть, – отвечала Татьяна с христианской покорностью.
Такое положение вещей плохо укладывалось в моей голове, особенно когда я узнал, что она, хорошо зарабатывая на реставрации, строит большой новый дом, где и продолжит жить их семейство под пренебрежительным командованием отца-алкоголика. Но на том чудеса этой нескладной личности не заканчивались. Почти вся её родня каким-то образом была завязана с церковью и религией Она сама несколько лет жила при монастыре в молодости, а в будущем планировала пойти в монахини. Все мои брезгливые выпады на религиозные темы Татьяна воспринимала очень спокойно.
– Человек вправе иметь своё собственное мнение. Я его принимаю, просто моё отличается.
– Но как можно, имея маленький достаток, нести последние сбережения в лопающуюся от сытости церковь! –
