Игорь не возвращался. Раз в два дня Таня звонила в пароходство - там отвечали туманно.
Даже погода и сезоны здесь как будто не менялись - на дворе стояло идеальное нежаркое лето с одинаковой температурой.
Уходили последние деньги.
Первое время - первые дни - это бездельное бессмысленное опасное ожидание выматывало страшно. Но вскоре я и сам впал в какую-то заторможенность, оцепенение умственное, эмоциональное и двигательное. Таня, по-моему, пребывала в нем с Севильи.
Мы спали на одной бордельной кровати, избегая прикасаться друг к другу, и по-прежнему практически не разговаривали. О чем было разговаривать? Нам. Теперь и тут.
Бежать было больше некуда. Делать - без Игоря - нечего. Да и внутренних ресурсов никаких давно не осталось - ни у меня, ни у нее.
(Изредка косясь на Таню, я видел страшно измученную молодую девчонку с жутковато запавшими глазами. Видел определенную - не знаю, насколько осознанную ею самой, - неприязнь ко мне. Жалел я ее? Наверное. Все чувства были не то заморожены, не то высушены…)
Два дня. Три. По-моему, только на четвертый между нами состоялся первый более-менее продолжительный и сравнительно абстрактный разговор.
В тот раз мы впервые вышли в город вместе - и я показал Тане совершенно случайно найденный кабак в Альфаме, самом старом, почти уже совсем трущобном районе города, лепящемся к боку холма, придавленного местной крепостью (которой все равно ниоткуда в Альфаме не видно из-за крутизны и узости улиц). Даже не кабак - футбольный клуб.
Мы свернули в сильно обшарпанный подъезд без всякой вывески. Лестница: пятна, потеки, наполовину оббитые голубые изразцы. На втором этаже - коридор меж каких-то дверей, большая комната с алюминиевыми столами и стульями. Одну из стен тут закрывал флаг с узкими синими полосками сверху и снизу белого поля и надписью: «Futebol clube de Lisboa». Немолодые потертые смуглые аборигены, не обращая на пришлых иноязычных никакого внимания, в голос, но негромко общаясь между собой, как бы смотрели по видаку (на здоровом настенном экране) голливудскую экранизацию «Илиады» - не «Трою» с Брэдом Питтом, другую…
- Так, значит, эксперимент этот твой все-таки был настоящий? - спросила несколько неожиданно Таня.
- Слышь, Серега, - вдруг вспомнил я, - что касается технической стороны дела - эксперимента, я имею в виду. Ты, помнится, говорил, что это невозможно в приниципе…
- Ну, я и сейчас так считаю, - неопределенно ухмыльнулся Мирский. - Правда, я слышал слух. Когда Белянина убили, в разных более-менее научных компаниях стали говорить разные более-менее странные вещи…
Я закурил последнюю Танину сигарету. В черном окне пролетали редкие огни.
- … Ну, ты понял, в чем принципиальная засада? Чтобы обработать массив информации, необходимый даже для построения куда более скромных социологических и прогностических моделей, нужны огромные компьютерные мощности, машины класса «Крэя». Что до твоего, в смысле белянинского эксперимента - насколько я понял суть, - то тут информмассив был вообще гигантский, непосильный ни для одного из созданных на данный момент компьютеров (тем более что даже «Крэев» всего несколько штук, причем ни одного - в Европе). Так вот, я услышал байку, звучащую вполне фантастично - но не более фантастично, чем идея моделирования интуиции… - Он хмыкнул, дернул бровями и развел ладони, как бы снимая с себя всякую ответственность. - В общем, за что купил. Ход, придуманный Беляниным и его ребятами, - это было развитие давней идеи. Они задействовали для обсчета своей прогностической модели не один суперкомпьютер, а компьютерную сеть. Идея упиралась в то обстоятельство, что с усложнением каждого отдельного элемента (каковым в данном случае становится не чип, а целый компьютер) возрастает - причем в геометрической прогрессии - и уязвимость системы в целом, ее подверженность сбоям, ошибкам; коммуникация между элементами - тоже уязвимое звено… Только не спрашивай, как именно Бэ энд К о якобы преодолели эти принципиальные препятствия. По крайней мере, была сделана ставка на количество. Согласно слуху, они разработали программный продукт, действующий по принципу «червя», сетевого вируса, оккупирующего определенную рабочую часть каждого пораженного компьютера и использующего его для непредусмотренных владельцем целей. Причем обсчетом белянинской модели должны были заниматься вообще все компьютеры, подключенные к Сети… Добавлю от себя в скобках, что если вдруг что-то подобное и впрямь было создано, то интерес этих, как ты их называешь, «заговорщиков», может быть, не в меньшей степени, чем в разработке суперпрогностической программы, состоял в возможности такого вот тайного овладения Паутиной… Еще раз: лично я, как человек, компьютерам не чуждый, вижу здесь вполне фантастическое допущение, и, боюсь, ни один самый безумный посторонний специалист не скажет, как в принципе может работать такая система. Но поскольку все, что произошло, - произошло, значит, что-то все же было придумано. - Рыжий вновь фыркнул - даже как бы всхрапнул. - Более того, я слышал, что этот «вирус» Белянин таки успел запустить в Сеть…
- То есть она вот сейчас там - считает, считает…
- Ну да. - Он уже откровенно заржал. - Белянина нет, Фонд разбежался, «заговорщики» мочат друг друга и всех подвернувшихся - а каждый компьютер в мире, подключенный к Интернету, работает себе потихоньку над идеальным безошибочным предсказанием будущего…
- По-моему, это все-таки была какая-то научная… или околонаучная афера, - пожала плечами Таня. Неожиданно неуверенно улыбнулась. Это была ее фирменная улыбка невпопад, из тех, на которые я обращал внимание в Греции, - сейчас я видел ее впервые.
Батальная сцена на экране закончилась, пошла знойная полураздетая лирика - один из мужиков вырубил видак и включил телик: на футбол, естественно. Все принялись азартно обсуждать ход игры.
- Не знаю, - говорю. - Мэй би. Только боюсь, что это было неизбежно. Рано или поздно кто-нибудь что-нибудь в этом духе придумал бы обязательно. На тему прогнозирования случайностей. Каким бы бредом это ни выглядело… Один раз начав, мы уже не остановимся.
- Начав?
- Замахнувшись, - я хмыкнул, мимоходом балдея от несоответствия темы и ситуации, - разумом на неразумную реальность.
- Один раз - это когда?
- Вот был у меня знакомый, - я хмыкнул повторно - в адрес cобственного воспоминания, - он страшно любил на эту тему погрузить…
- Это к Вовке, к Вовке. - Славка замахал рукой в сторону Володькиного закутка. - С ним вы найдете общий язык. Он тоже считает, что про историю нам все наврали.
Я, глядя на провокаторски оскалившегося Славку, за Андрюхиной спиной молча постучал себя костяшками по лбу: ты представляешь, дубина, что сейчас начнется, если Вован запустит свою пленку?..
- Чего это там на нас клевещут? - притворно оскорбился расслышавший-таки все Володька.
- Ты, говорят, не веришь в исторический материализм? - угрожающе прогудел Крепин, нависая бородищей над обернувшимся через плечо и уже жмурящимся при виде жертвы Вовкой.
- Вован, но истории же нет! - продолжал подзуживать Славка.
- Нет в принципе? - уточнил Андрюха.
Вот и нашли друг друга два одиночества, обреченно подумал я. Андрюха (метр девяносто, пузяка, очки, борода веником) был главой местного военно-исторического клуба, археолог-любитель и самогонщик-виртуоз; на общественных началах он искал неизвестных солдат Великой Отечественной (для нормального захоронения), а на коммерческой основе - их оружие (для реализации). А когда он всем этим не занимался и был относительно трезв - трепался с любым встречным за альтернативную историю…
- Скажем так, истории как единого поступательного процесса. - Вовка развернулся к нему на стуле. - Ну, совсем наглядно. - Он вдруг схватил ручку, первую попавшуюся распечатку и размашисто начертил на обороте крест - систему координат. - Если по горизонтали расположить время, а по вертикали - что угодно (технические навыки, развитие гуманистических представлений - любой «цивилизационный» параметр), история в целом никак не получится кривой - никакой конфигурации. Получится - ломаной. Причем такой: незначительные колебания почти по всей длине, а в самом конце - резкий скачок. Такая внезапная эрекция. Еще раз: что бы ни было по вертикальной оси - картина выйдет одинаковая. И вот на этом маленьком эрегированном отрезке будет Европа Нового времени.
- В смысле европейцы - круче всех? - не понял Андрюха. Он подтянул к себе свободный стул. Стул крякнул, но выдержал.
- Что значит «круче»? Дело не в оценках, а в том, что наш мир - он качественно иной (повторяю: качественно!), нежели тот, в котором жило человечество подавляющую часть своей истории. И история наша - это совсем другая история. И она никоим образом не венец предыдущей. Скорее - скачок сильно в сторону.
Андрюха что-то буркнул, не очень, видимо, понимая, куда собеседник клонит.
