упреком.
— Я просто хотел все объяснить тебе, Эстер. Я, разумеется, отец Тирзы, я практически исключительно отец Тирзы, это самое главное, но помимо главного у меня есть еще и второстепенное, разные маленькие, не очень важные дела. И я — человек, которому нравится твоя компания.
Конечно, он мог бы выразиться и получше, но мог и намного хуже. Так что она должна была остаться довольной и такой версией.
Он уже не испугался собственных слов. Этот разговор принес ему облегчение.
— Мне пора, — сказала она. — Мне нравится много быть одной. Когда я просыпаюсь, я сначала сажусь на пол и глажу себя. Полчаса. — Как тогда в сарае, она погладила себя пару раз по руке, сосредоточенно и старательно. — Я надеюсь, что вас не разочаровала.
— Может, мы уже перейдем на «ты»?
— Я надеюсь, я тебя не разочаровала.
— Вовсе нет. Я просто хотел сказать тебе то, что сказал. Вот и все.
Она поднялась.
— Я еще кое-что принес тебе. Просто мелочь. — Он открыл портфель и достал маленькую черную книжку в мягком переплете. — К сожалению, я смог найти ее только на немецком языке. Это «Was ist Kunst?», рассуждения писателя Толстого, но тебе можно просто заменить слово «искусство» на слово «любовь». Это на самом деле его прощание с искусством.
— Я по-немецки не читаю.
— Может, когда-нибудь потом.
Она взяла книжку, один раз поцеловала его в щеку и вышла из кафе. Он посмотрел ей вслед, как она идет в сторону Концертхебау. Только сейчас он увидел, что дедушкина рубашка ужасно велика ей.
Потом он рассчитался, купил в магазине деликатесов три бутылки чилийского вина и отправился домой.
— Тебе дали отгулы? — спросила его супруга, лежа на кровати, пока Хофмейстер выбирал жакет для поездки.
— Я сам их взял, — сказал он. — Никто не должен мне ничего давать.
На пару секунд он вдруг вспомнил своего начальника, как тот говорил, что скоро путь к книге найдут не очень образованные люди и не обязательно этот путь будет лежать через книжный магазин. Он удивился, что до сих пор ни разу не заскучал ни по своему рабочему месту с видом на дерево и сад, который называли двором, ни по коллегам, рутине и совещаниям по понедельникам.
Было довольно холодно и дождливо для середины июля.
Он достал темно-синий жакет, немного потертый, но он всегда носил его с удовольствием.
Хофмейстер отправился на кухню и с довольным видом оглядел инструменты, которыми собирался приводить в порядок запущенный родительский сад. Он достал из холодильника продукты, которые специально купил, чтобы побаловать Тирзу вкусным ужином перед тем, как она улетит путешествовать по третьему миру.
В багажник своего «вольво» Хофмейстер загрузил садовый инвентарь, хлеб, четыре вида французского сыра, кусок зрелой голландской гауды, стейки, салат, малину, черешню, яблоки, молоденькую редиску и огурчики. И там еще осталось достаточно места для вещей Тирзы и рюкзака, который непременно притащит с собой ее друг.
С тех пор, как у Хофмейстера появились дети, он ездил на «вольво». Он считал, что эта машина прекрасно подходит к его адресу. Как и он сам подходит своему адресу или, точнее сказать, подходил.
Он постучал в дверь комнаты Тирзы. Она как раз упаковывала вещи в рюкзак, который специально купила для путешествия.
Хофмейстер тогда высказал мнение, что ей стоило бы купить приличный чемодан достойной фирмы, но она подняла его на смех.
— Я еду в Африку, папа, — сказала она, — а не на Лазурный Берег.
Хофмейстер содрогался при мысли о молодежных хостелах и туристах с рюкзаками. Незащищенность частной жизни, которая была написана на таких туристах, вызывала у него нервную дрожь. Это не был снобизм. Это был глубинный, почти животный страх перед общими спальными залами, набитыми двухэтажными кроватями.
Из воспоминаний о своей студенческой жизни, и в основном о тех нескольких месяцах, которые ему пришлось провести в общежитии, ему в голову приходил только момент, когда другие студенты после веселого вечера пришли его «посвящать». Его перевернули лицом вниз вместе с матрасом и стали топтаться сверху, как будто в странной версии тайского массажа. Другим студентам эта затея очень понравилась, а ему — категорически нет. Он сопротивлялся, как только мог, кусался и царапался, но это их только раззадорило.
— Ты уже собралась? — спросил он и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь.
В комнате Тирзы все было вверх дном. Повсюду разбросаны одежда, косметика, книжечка-сертификат о прививках, айпод, блокноты для записей, белье, шапочка и маска для плавания.
— Никак не могу выбрать, — сказала она. — Ничего не умещается, пап. А где-нибудь в Африке ведь наверняка может стать жутко холодно, да?
— Наверняка, — кивнул он. — В каких-то частях Африки могут быть сильные холода. Там и до Антарктиды ведь рукой подать.
— Но теплый свитер займет так много места.
— Я же говорил тебе не покупать рюкзак.
— Перестань уже! — возмутилась она. — Ты понятия не имеешь, как люди сейчас путешествуют. Когда ты в последний раз по-настоящему путешествовал? Чтобы не на два дня на книжную выставку, а по-настоящему?
Она выбросила что-то из рюкзака и запихнула туда свитер.
— Или лучше тот, что с горлом? — спросила она.
— Тот, что с горлом, ужасно колючий.
Он развернулся и пошел на кухню. Кофе, который он поставил минут пятнадцать назад, как раз был готов. Хофмейстер налил себе чашку и крикнул наверх:
— Тирза, будешь кофе?
Она не ответила.
Ему показалось, что Африка начиналась прямо здесь, у него на кухне, что Тирза уже была где-то посреди Африки, а вместе с ней и он сам.
В овощной лавке пожилая дама, которая работала там целую вечность, сказала ему:
— Я слышала, ваша дочка собралась путешествовать? Мой сын год назад отправился в Азию, но каждую неделю присылает мне длинные мейлы. Так что я всегда точно знаю, где он и что он там делает. Получается, я наслаждаюсь вместе с ним.
Хофмейстер кивнул и потом добавил: «Да-да, конечно». После чего вежливо улыбнулся и расплатился. «Наслаждаюсь вместе с ним». Эта фраза преследовала его потом полдня.
Хоть она так и не ответила, он все равно налил для Тирзы чашку кофе. По утрам она любила пить кофе, который готовил Хофмейстер. Прежде чем она уезжала на велосипеде в школу, они всегда завтракали вместе на кухне. Точнее, он смотрел, как она ест. Для него в этом была эссенция отцовства: смотреть с одобрением. А иногда к ним приходили ее подружки: слегка прихвастнуть, показать себя с лучшей стороны. Но теперь ему осталось только смотреть с поддержкой и одобрением во взгляде. И с этим ему нужно
