дали волю слезам.
Мисс Грутофф попросила всех вернуться в зал. Там дрожащим голосом она рассказала о том, что услышала по любительскому коротковолновому радио несколько дней назад: Япония напала на США, и Америка объявила ей войну.
— С таким союзником, как Америка, Китай быстро выиграет эту войну, — заявила она и захлопала в ладоши. Все остальные к ней присоединились. Чтобы ее порадовать, все старались улыбаться и делать вид, что это были хорошие новости. Вечером того же дня, когда девочки разошлись по кроватям, мисс Грутофф сообщила учителям и повару еще одну новость, которую услышала от друзей из Пекинского медицинского колледжа:
— Пропали кости «Пекинского человека».
— Разрушены? — спросил Учитель Пань.
— Никто не знает. Они просто исчезли. Все фрагменты костей сорока одного древнего человека. Кости должны были перевезти на поезде в порт, где их ожидало американское судно, направлявшееся из Тяньцзиня в Манилу. Однако судно было потоплено. Кто-то говорит, что коробки с костями так и не попали на его борт. Якобы японцы остановили поезд, они решили, что в коробках находятся вещи американских солдат, поэтому выбросили их на пути, под колеса другим поездам. Никто не знает, что думать. Но в любом случае — ничего хорошего.
Я слушала, и у меня все обрывалось внутри. Труд Кай Цзина, его последний поход на раскопки — все это оказалось впустую? Я представила, как осколки костей плавают на поверхности воды, среди рыб залива, и медленно опускаются на дно. Вот проплывает угорь и присыпает их песком. Или вот они выброшены на рельсы, как мусор, где колеса и армейские сапоги размалывают их в труху, не крупнее песчинок Гоби. У меня было такое чувство, что под этими сапогами гибли кости самого Кай Цзина.
На следующий день японцы вернулись за мисс Грутофф, чтобы отправить ее в лагерь военнопленных. Она знала, что так произойдет, но даже не пыталась скрыться.
— Я никогда не оставлю моих девочек по собственной воле, — сказала она.
Ее чемоданы были уже собраны, и на ней была ее дорожная шляпа с шарфом, завязывавшимся вокруг шеи. Пятьдесят шесть рыдающих девочек вышли к воротам, чтобы с ней попрощаться.
— Учитель Пань, не забывайте уроков апостолов, — сказала она перед тем, как сесть в кузов грузовика. — И пожалуйста, расскажите о них другим, чтобы и они могли распространять Благую Весть.
Мне это прощальное слово показалось странным, другим девочкам тоже. Но только до тех пор, пока Учитель Пань не показал нам, что она имела в виду.
Он подвел нас к статуе апостола, стоящей в общем зале, и открутил ей руку. Внутри оказалась полость, которую они с мисс Грутофф когда-то сами выдолбили. Там хранились золото, серебро и список бывших выпускников приюта, которые сейчас были в Пекине. Весь последний месяц они с мисс Грутофф занимались тем, что поздно ночью прятали ее сбережения. В каждом апостоле была только часть сокровищ, и если бы японцы наткнулись на тайник в одной из статуй, то как язычники не поняли бы, что в других статуях спрятано остальное.
Если обстановка в приюте станет неблагополучной, мы должны были использовать эти сбережения, чтобы перевезти девочек в Пекин, по четыре-пять человек за раз. Там их разместят у себя бывшие выпускники приюта и их друзья. Мисс Грутофф уже связалась с ними по любительскому радио и договорилась о том, что, как только придет время, они им с готовностью помогут. Нам оставалось только сообщить о времени своего приезда.
Учитель Пань за каждым из учителей и помощников закрепил по статуе апостола, чтобы мы получили свою часть средств, необходимых для бегства. И со дня отъезда мисс Грутофф Учитель Пань заставил нас запомнить, кто был кем среди апостолов и где именно в их телах был выдолблен тайник. Я думала, что нам было бы достаточно знать свою статую, но Сестра Юй сказала:
— Мы должны называть их по именам. Тогда апостолы лучше будут защищать наши деньги.
Я так часто произносила эти имена, что они до сих пор остались в моей памяти: Петр, Павел, Матфей, Иоанн, Иаков Алфеев, Иаков Заведеев, Андрей, Филипп, Фома, Варфоломей, Иуда Фаддей, Матфий.
Где-то через три месяца после отъезда мисс Грутофф Учитель Пань решил, что пришло время покинуть приют. Японцы стали неистовствовать из-за того, что не могли расправиться с коммунистами, которые прятались в холмах. Чтобы их выгнать оттуда, они начали вырезать все близлежащие деревни. Сестра Юй сказала нам с Гао Лин, что японцы творили невыразимые зверства по отношению к девочкам иногда не старше одиннадцати, даже десяти, лет. Это происходило в Тяньцзине, Тунчжоу и Нанкине.
— Те девочки, которых они после оставляли в живых, пытались убить себя сами, — добавила она, а все остальное нам дорисовали страх и воображение.
Вместе с четырьмя взрослыми ученицами, оставшимися с нами, у нас было двенадцать наставников. Мы связались с помощью радиостанции с друзьями мисс Грутофф в Пекине, и те сказали, что город оккупирован, но обстановка в нем пока спокойная. Они велели нам ждать от них сигнала. Поезда ходили нерегулярно, и нам не стоило ожидать их на вокзалах. Учитель Пань распределил всех учениц по группам и установил очередность отъезда каждой. Первой на очереди была группа с Матушкой Ван, которая должна была сообщить нам о том, как прошла поездка. Следом шла очередь групп четырех старших девочек, потом жены повара, затем Учителя Вана, самого повара, Гао Лин, моя, Сестры Юй, и последним был Учитель Пань.
— Почему вы должны быть последним? — спросила я его.
— Я умею пользоваться радио.
— Так научите меня.
— И меня, — одновременно сказали Гао Лин и Сестра Юй.
Мы спорили, по очереди набираясь храбрости, чтобы остаться подольше. Для того чтобы отправить кого-либо вместо себя, нам приходилось говорить друг о друге не самые приятные вещи. У Учителя Паня было такое плохое зрение, что его нельзя было оставлять одного, Сестра Юй была глуха, Гао Лин страдала от боли в ногах и боязни привидений, из-за которой она вечно бежала не туда. Со мной тоже было не все в порядке, но в конце мне разрешили уехать последней, чтобы я могла как можно дольше не разлучаться с могилой Кай Цзина.
Теперь я могу признаться, как мне было страшно в эти последние дни в монастыре. Я отвечала за девочек шести, восьми, девяти и двенадцати лет. И хоть мысль о том, чтобы убить себя, меня не пугала, ждать, пока меня убьют, было гораздо страшнее. С отъездом каждой из групп монастырь становился все больше, и шаги оставшихся
