Русалочка. Нет, он говорил слово. Христос, говорит, любил людей… Я не поняла.
Ведьма. Ну-ну, ты мне Того… Человека-то… не называй. Вот старик глупый! Такого слова не объяснил. Придется мне с тобой толковать. Слушай. Любить – это ежели другой для тебя дороже самого себя сделается. Смотришь на него – и радостно тебе, а если ему хорошо и весело – так и тебе хорошо и весело.
Русалочка (слушает с жадностью). Да, да!
Ведьма (продолжая). И ты, если любишь кого, ничего для него не пожалеешь, от себя возьмешь и ему дашь. А если больно ему – тебе от его боли еще больнее. А если смерть к нему идет – ты сама за него смерть примешь, чтобы ему не умирать.
Русалочка. Тетенька! Милая! Спасибо тебе! Все я поняла! Все я знаю, вот точь-в-точь… Только слова и не знала! И еще, тетенька… (тихо и внятно) – еще, если я люблю кого, и слышу – Он зовет меня, хочет меня… не могу я не идти к нему!
Ведьма (замявшись). Ну это… Это уж ты… опять про Того. Я тебе про человечью любовь говорила. Так вот теперь ты знаешь, ну и скажи, любишь ли старика? Потому если не любишь, – вот как я тебе говорила, чтобы от пылинки, если сядет на него, было тебе больно – тогда средство не годится.
Русалочка. Дединьку я не люблю? Знаешь ты, тетка Ведьма, зачем спрашиваешь! Ведь я в озеро пойду, коли без моего озера душа у него умрет. Я все назвать его хочу, как сижу с ним и слушаю, отрадно мне с ним и тихо, и только вот назвать не умею, и от этого больно. Я вся в нем, точно родилась от него, и худо у нас с ним одно, и благо одно. А если случится, что от моего худа ему будет благо – так неужели не возьму на себя худа, и не будет оно мне благом?
Ведьма. Ну, ладно. Обрадовалась. Отворила я тебе плотину. Ишь ты, прижилась с людьми-то, любить стала! Да это тебе на руку. Вот средство-то, девонька.
(Вытаскивает, не торопясь, из мешка нож с очень длинным и тонким лезвием. Лезвие гибкое, стальное, с красноватыми, яркими отблесками.)
Русалочка. Что это?
Ведьма. А нож. Такой нож славный. Просто даже удивительный. Ты вот его возьми, да после вечерен и ступай к часовне. Старик-то тебя когда, – после вечерен хочет крестить? Он, значит, на паперти поджидать будет. Он тоже старик упорный. Ты его не уговоришь. Сказал – хочет крестить – ну и покрестит, и не оглянешься. И душу – кто его знает – может, и потеряет из-за тебя.
Русалочка. Сказала я, – не буду от него креститься! Так что же, тетенька, не пойму я…
Ведьма. А ты не перебивай. Слушай. Подойдешь к старику своему – не давай ему заговорить, и сразу его этим ножом и ударь. Вон у тебя руки-то какие сильные. Ударь его, да чтоб поглубже нож вошел, и как брызнет на тебя кровь его, так сразу в тебе все переменится, станешь, как люди, теплая, и войдет в тебя душа. Ну, поняла? Чего глядишь? Экая бестолковая!
Русалочка (медленно). Это… чтоб я… дединьку убила?
Ведьма. Ну, да. Чтоб его кровь, твоей рукой пролитая, тебя коснулась. Душу ведь его ножом убить нельзя. Душе его от этого еще легче будет. Твоей, может, тяжело. Люди говорят, что… Он не прощает тому, кто прольет кровь. Он и будет мучить твою душу в наказание. Так люди говорят.
Русалочка. Нет… Верно не так. За что мучить? Ведь была пролита Его кровь ради людей… А если человеческая – ради Него?
Ведьма. Ну, я этого ничего не знаю. Люди говорят. Я тебе сказала, – а там не мое дело. Выбирай, что хочешь. Крестись, а то в озеро иди, без души. Тебе виднее.
Русалочка (глядя в сторону). Ну хорошо… А только… тетенька! Пожалей меня! (Почти кричит.) Как же убью его, когда его боль – мне своей больнее? Как сама пойду на такое мученье? Ведь люблю я его, точно я в нем живу, точно родилась от него, точно его кровь – моя кровь! Да нет, не то! У меня слова такого нету, какое нужно для этой боли! (Бросает нож, он тихо звенит.) Нет, я лучше в озеро. Уйди ты от меня! Я в озеро пойду. (После минутного молчания.) Вот и легче стало.
Ведьма (тихонько смеется). Я знаю, рыбка, что легче. Куда легче в озеро-то. Я тебе ведь это так сказала, насчет ножа. Я знаю, какой тут труд; его еще ни один из людей, да и никакая другая тварь, не смогли на себя принять. Твари-то, вот как ты в озере была, не могли, потому что они любви не знают. Люди знают – да от муки не могут. А без любви средство-то не годится.
Русалочка (повторяя). Не годится?
Ведьма. Нет. Хочешь жизни вечной – заслужи ее мукой черессильной. Да, может, как люди говорят, и будет она, мука, – вечная, коли нет прощения за кровь.
Русалочка. Это мне все равно. Я не знаю. И если Он хочет моей бессмертной души, чтобы мучить ее – не все ли равно? Он хочет.
Ведьма. Да сил не дал. Потому, что нет таких сил ни у кого, чтобы исполнить. А средство есть. Справедливое средство. Кровь за кровь. За тебя кровь не пролилась, и нет у тебя ни крови, ни жизни. Прольется кровь – и сожжет твою смерть. А только сил на это нет у земных тварей.
Русалочка (медленно поднимает нож и смотрит на него. Говорит тихо, почти про себя). Благословил меня… Крещу, говорит, тебя, дитя. И но надо п такать. Радоваться, говорит, будем…
Ведьма. Ну, давай-ка нож. Я ведь, признаться, так только его принесла, поглядеть на тебя хотела. Видала я тоже таких-то. Давай. Коли в озеро пойдешь, так нам по дороге. Сестрицы да тетки, никак, уж выходят. (Присматривается.) Месяц ранний. (Помолчав.) А то креститься иди. Давно уж звона-то не слыхать.
Русалочка (не слушая и делая несколько шагов по сцене с ножом в руках). И еще что-то сказал, на прощанье. Сказал, а потом сейчас и благословил. Ручка у него такая худенькая, старенькая… Как это он сказал?
Ведьма (хохочет). Ну, и забава! Совсем ты, девушка, не в себе. Бормочешь невесть что. Давай, говорю, нож-то сюда.
Русалочка (радостно вскрикивает). Вспомнила, вспомнила, что он сказал! «Да свершится святая воля Его!»
(Убегает направо. Ведьма глядит на нее с изумлением и перестает хохотать.)
Ведьма. Вот непутная девка-то! Чего ее разобрало? Посеет там нож где-нибудь, тут не до забавы. Хороший такой ножичек. Подождать, не вернется ли. Да куда! Теперь старик ее непременно крестит. Уж сразу в озеро не пошла, так не пойдет. А ведь тоже, хорохорилась. (Садится на кочку.) Отдохнуть. Не подойдет ли. Ножичка жалко. Хороший ножичек, недержанный.
(Не смеется, вздыхает. Иногда кутается в тряпки. Небо сильно темнеет, но на земле светло от золотистого, со свежими тенями, молодого месяца. Видно, как вдали, над озером, мелькает что-то белое. Чуть слышно, с ветром, доносится не то пение, не то шелест листьев.)
Песня (очень тихо).
Вставайте! Вставайте!
Спешите! Спешите!
Над озером небо.
В озере небо.
Где конец небу верхнему?
Где конец небу нижнему?
Спешите! Спешите!
(Едва существующие звуки заглушаются голосом Никодима, тоже очень издалека, но немного яснее, и с противоположной стороны. Никодим почти не поет, а говорит.)
Голос Никодима.
Ты милостив, Господи,
долготерпелив и многомилостив,
но придет час гнева Твоего,
падут перед лицом Твоим незнавшие Тебя,
и прольется на них ярость Твоя.
Прострешь десницу Свою
и разрушишь землю и небо…
(Умолкает. Тотчас же слышно, как шелест листьев, пение с озера.)
Где конец небу нижнему?
Где конец небу вышнему?
Ведьма (сердито кутаясь). Тут покою кругом нет. И эта нейдет. Чего она, бешеная? Просто опаска меня взяла. Забава, нечего сказать! И шум кругом. Совы, что ли, кричат. (Молчание.) Плетется. Чтоб ей разлететься, каверзной!
(Ведьма встает. Из глубины, справа, очень медленно, выходит Русалочка. Лицо ее спокойно, руки опущены.)
Где нож? Нож отдай!
(Русалочка молчит. Ведьма всматривается в нее и пятится назад.)
Ты…
Русалочка (спокойно). Я не могу говорить с тобой. Уйди. Ведьма. Уйду. Уйду. (Кутаясь в тряпки и отступая.) Победил… Человек.
(Отползает за дерево и там сразу пропадает. Русалочка стоит неподвижно, слегка прислушиваясь. Когда входит Никодим, она оборачивается к нему. Никодим идет быстро, но останавливается вдруг, в правом углу сцены, далеко от Русалочки.)
Никодим (громко, срывающимся голосом). Ты… свершила злодеяние? Ты пролила кровь?
