и Кейт выключает телевизор. Она идет за зятем на кухню, словно зомби.
– Хочешь кусочек, Кейт? – спрашивает Ангус.
Она качает головой и наливает себе водки.
Утром звонит Дэвид, новостей по-прежнему нет. Семнадцать жертв на тропе Хо Ши Мина, рядом со Свайриенг.
– Мы не знаем, кто из солдат там был. Не знаем, Кэти, – убеждает Дэвид.
Но Кейт знает. Она ощутила сына. И совсем не так, как раньше, когда думала о нем. Чувство было моментальным, интуитивным.
– Приезжай сегодня, – просит она.
Сегодня пятница. Дэвид забронировал место на шестичасовой паром вместе со всеми остальными адвокатами, врачами и бизнесменами Бостона.
– Приезжай прямо сейчас. Пропусти работу. Пожалуйста, Дэвид. – Если Тигр мертв, они пошлют кого-нибудь в Бруклин. – Оставь записку на входной двери. Чтобы нас могли найти.
– Хорошо, – шепчет Дэвид.
Кейт не может рассказать девочкам, потому что не хочет, чтобы те разнервничались.
Вся семья наслаждается августом. Все, кроме нее, счастливы. Джесси и Экзальта вернулись из клуба. Сегодня у Джесси был последний урок, дочь получила сертификат и записку от тренера Сьюз: «Я очень рада, что этим летом познакомилась с Джессикой. У нее задатки отличной теннисистки. К тому же Джесси – чудесный человек». Кейт улыбается:
– Какое милое письмо! – Но голос звучит неискренне.
– Надо это отпраздновать! – восклицает Экзальта. – Может, поужинаем в саду ресторана «Шантеклер»?
– Я не могу, мам, – отказывается Кейт.
– Почему?
– Следующим паромом приезжает Дэвид.
– Так рано? – Экзальта вовсе не рада.
– И я подожду папу! – поддерживает Джесси.
– Нет-нет, отправляйся с бабушкой! И Кирби захватите! – спешно говорит Кейт.
Дэвид заходит в дом. Она сидит на краешке кровати, сжимая прошлогоднюю фотографию всей семьи.
Кейт боится спуститься и поприветствовать мужа, вдруг у того плохие новости. Они встречаются на середине лестницы, и Дэвид сразу говорит:
– Ничего.
Ничего. Прошлой ночью никто не приходил в дом, никто не звонил.
«Сколько же так будет продолжаться?» – мучается Кейт.
– Пойдем со мной в церковь, – просит она. – Мне надо помолиться.
Дэвид вздергивает бровь.
– В церковь? – Он кивает. – Катарина Николс, пусть это послужит подтверждением, что для тебя я сделаю что угодно.
Они выходят и направляются вниз по Фэйр-стрит. Дэвид – еврей, а евреи, как правило, не молятся в христианских церквях. Кейт и Дэвид женились в Государственной резиденции штата Массачусетс. Брак скреплял судья, с которым Дэвид был знаком по работе. Родители жениха, Бад и Фрида, прилетели из Флориды, чтобы быть свидетелями, а после пригласили молодоженов на ужин в «Локе-Обер» [60]. Экзальта отказалась присутствовать и не разрешила пойти Пенну, хотя отец тайно организовал лимузин, чтобы доставить Кейт и Дэвида в гостиницу в Беркшире на трехдневный медовый месяц. Все понимали, что Экзальта против брака, потому что зять – еврей.
То, что Дэвид еврей, никак не влияет на их супружескую жизнь. Кейт водит детей в церковь на Пасху и Рождество, а раз за лето они посещают вечернюю службу в церкви Святого Павла.
Вначале Кейт думает пойти именно в церковь Святого Павла. Это красивый собор с органом и настоящими витражами от Тиффани. Семья Николс уже несколько поколений состоит в приходе церкви Святого Павла, хотя Кейт признает, что это скорее социальное, чем религиозное мероприятие. Она преклонит колени на вышитую подушечку, будет смотреть на свет, проникающий через роскошные окна, и молиться – и Дэвид станет молиться вместе с ней. Но в последний момент Кейт передумывает и переходит улицу к Квакерскому дому собраний. Дэвид расслабляется.
Он распахивает деревянную дверь, и они входят в простой молитвенный дом. По обе стороны прохода стоят деревянные скамьи, впереди возвышение с сиденьями; четыре простых окна на двадцать четыре стекла. Помещение излучает святость, чистоту и свет, которые так нужны Кейт. Она знает, что квакеры ценят молчаливое сосредоточение. Церковь для них – это когда два или больше людей молятся вместе, ничего общего с кирпичами и раствором.
Кейт садится. Дэвид садится. Кейт склоняет голову. Дэвид берет ее за руку.
Они и есть церковь.
Ричард Пеннингтон Фоли. Тигр. Кейт закрывает глаза и видит его пухлые младенческие ножки и круглые щечки. Слышит хихиканье сына, когда того щекочут сестры. Видит, как он дуется из-за бобов в тарелке, – позже Кейт найдет их расплющенными под ковром в комнате Тигра. Она помнит, как сын гонялся за чайками на пляже, скакал по камням, хватал крабов за задние лапы и размахивал ими – клешнями и всем остальным – перед сестрами. Вспоминает, как Тигр тщательно застегивал пуговицы на рубашке и смачивал волосы перед ужином с Экзальтой в «Юнион Клаб». Вспоминает, как от него пахло после футбольной тренировки – потом, травой, гордостью. Кейт видит Тигра в прыжке за мячом, как сын прокладывает себе путь в конечную зону. Он был таким превосходным игроком, что мать почти смущалась. Она видит сына с Мэджи в ночь перед отправкой, его подбородок лежит на голове подруги, а глаза закрыты, как будто он запоминает ощущения. Кейт тогда отвернулась, решив, что их отношения ненастоящие, ведь те завязались так недавно. Мэджи бросила бы Тигра ради первого попавшегося свободного мальчика. А вот Кейт никогда не оставит сына.
И Тигра никем не заменить. Она его мать. Навсегда.
Если сын погиб, думает Кейт, она никогда не оправится. Все будет кончено.
В доме собраний под защитой простых белых стен она чувствует себя в безопасности. Снаружи доносится пение птиц, а через окно видны зеленые листья дуба и пронзительная синева безоблачного неба. Бог там, наверху, полагает Кейт. По крайней мере, надеется.
«Береги его», – мысленно молит она. Это самая настоящая окопная религия. Единственный человек, который желает солдату жизни больше, чем сам солдат, – его мать. Кейт хотела бы молиться с чистым сердцем, с достойным прошлым. Хотела бы быть более набожной, верующей, раскаявшейся. Она осознает себя. Понимает свои грехи, признает недостатки, раскаивается в ошибках.
Так много грехов.
Так много недостатков.
Так много, слишком много ошибок.
Если Тигр погиб, это ее вина.
Кейт встает.
– Пойдем.
– Уверена? – спрашивает Дэвид.
– Да. Спасибо тебе.
Они подходят ко «Все средства хороши», на дорожке стоят Экзальта с Кримминсом.
У Билла в руках конверт.
«Телеграмма, – думает Кейт. – Дорогая миссис Левин, с великим прискорбием сообщаем, что…»
Она кричит. Воет, сгибается вдвое, наклоняется посреди Фэйр-стрит, задыхается, вырывается, всхлипывает. Дэвид хватает ее за талию, пытаясь поднять.
– Катарина! – одергивает Экзальта, хмурясь.
Кейт все равно, как она выглядит. Все равно, кто ее видит и какую сцену она устраивает. Ее сын мертв.
Билл Кримминс бежит к ним, сжимая в руках конверт, но Кейт не хочет, чтобы тот приближался. Она размахивает руками и кричит:
– Уходи! Убирайся! Ты обещал помочь ему! Обещал, что вернешь его домой!
– Кэти, – говорит Билл, – я тоже видел репортаж, но это не то, что ты думаешь. Это просто письмо. Письмо от Тигра. Просто прочитай его, посмотри, что там написано. Оно от Тигра.
Дорогая мамуля,
когда ты получишь это письмо, я буду сидеть на пляже Гуама. У меня неделя увольнительной. Гуам – это американская территория посреди Тихого океана. Ты, может, и так об этом знаешь, а вот я совершил открытие. Наверное, стоило лучше учить географию.
Увольнительную мне дали за участие в перестрелке, в которой погиб почти весь взвод.
