Новый храм возник при студенческом русском общежитии, помещавшемся в старом особняке в глубине двора. Тут же во дворе стояло несколько бараков. Один из них и решили приспособить под церковь. Особенность барака состояла в том, что при его строительстве плотники сохранили старые деревья, пронзавшие крышу. Так что при переоборудовании барака в церковь одно дерево оказалось в алтаре, а другое - в центре храма.
Священником в новой церкви, посвященной памяти преподобного Серафима Саровского, Евлогий поставил отца Дмитрия Троицкого. Во время гражданской войны отец Дмитрий служил священником среди казаков. Старые "казацкие связи" помогли ему и здесь, в изгнании, привлечь в приходский совет кое-кого из видных деятелей казачества, в том числе атамана Богаевского. Новой церкви повезло и в том, что среди активистов приходского совета оказался бывший директор Московского художественного (Строгановского) училища Н. В. Глоба он и расписал весь барак иконами и орнаментом, придав неказистому сооружению вид старинного русского храма. Консультировал его другой прихожанин Калитинский, один из известных русских специалистов по древнерусскому искусству. Со временем при храме на улице Лекурб открылась церковно-приходская школа, организовалась касса помощи семьям неимущих прихожан, собрался прекрасный хор. Популярность церкви еще больше возросла, когда один из прихожан подарил храму хранившуюся у него частицу мощей Серафима Саровского. В храме стало тесновато. Стали собирать деньги на расширение и через год соорудили пристройку.
Священник отец Дмитрий Троицкий принадлежал к типу так называемых священников-бытовиков, которых было немало в эмиграции. Он знал почти всех прихожан, бывал у них дома, знал все семейные тайны и трудности. Такие священники, простые и непритязательные русские люди, сделали очень много для спасения эмигрантов. Жили они чаще всего скудно, не требуя воздаяний. Во Франции, особенно в отдалении от столицы, существовали приходы, где священники буквально бедствовали, но всячески скрывали свою нищету, не желая быть обременительными для прихожан. Небогато жили и "заводские" приходы, ведь русские работали на заводах чаще всего на низкооплачиваемых местах чернорабочими, подсобниками, и им едва хватало на содержание семьи. В железнодорожном поселке Сен-Пьер-де-Кор, неподалеку от города Тура, имелась небольшая церковная община русских, во главе которой стоял бывший афонский инок иеромонах Варнава. Месячный доход церкви составлял всего 150 франков при прожиточном минимуме 300 франков. Варнава, однако, никогда не жаловался на нищенское свое положение, оно обнаружилось случайно во время утверждения смет расходов центральной церковной управой в Париже.
С ходом времени большинство периферийных церковных общин, в том числе и "заводских", прекратили свое существование. Русских все-таки тянуло в Париж - к центру "русской" жизни, и, скопив тяжким трудом необходимую для обустройства "парижской" жизни сумму, люди покидали временные пристанища. С их уходом хирели и церквушки. Чаще всего при них оставалось несколько стариков и старушек, которые по возрасту или ограниченности средств уже не могли сдвинуться с места. Такие крохотные общины обслуживались разъездными священниками. В иных случаях обязанности пастыря брал на себя кто-нибудь из оставшихся на месте русских интеллигентов - доктор или инженер, работавший на заводе.
Роль русских церквей в эмиграции не ограничивалась организацией духовной жизни прихожан и церковной службой. Во многих приходах, особенно на периферии, где не имелось больших культурных сил, русских университетов, клубов, собраний, они были единственным центром общения. При таких храмах возникали школы, библиотеки, кружки самодеятельности, курсы шитья. Новые скромные храмы возникали, как правило, там, где селилась эмигрантская беднота, чаще всего в рабочих поселках. Роль священника здесь была особенно велика. Ведь ему нередко приходилось быть не только проповедником, носителем успокоительного слова, но и судьей в спорах, советчиком или ходатаем по делам, казначеем скудных благотворительных сумм. При некоторых "рабочих" храмах создавались детские ясли и сады, курсы по изучению профессий, курсы сестер милосердия. В церковных помещениях не только вели службу, но и устраивали лекции, вечера, собеседования.
Всего в епархии, возглавляемой митрополитом Евлогием, имелось свыше ста приходов.
Центром церковной жизни русского зарубежья был кафедральный храм Александра Невского на улице Дарю, неподалеку от Триумфальной арки. Внешне храм представляет собой типичную русскую церковь, каких много разбросано по русским городам и селам. Но в его истории имеется нечто, что делает его особенно дорогим для памяти русских, и не только верующих.
Дело в том, что, подобно взорванному храму Христа Спасителя в Москве, парижский собор Александра Невского построен на народные деньги, на собранные в России пожертвования. Сбор средств проходил в 1859-1861 годах. Построен он был в царствование императора Александра II и освящен в год освобождения крестьян. Стоит церковь в дорогом, престижном районе возле аристократического парка Монсо. Земля в этом квартале уже в те годы ценилась очень дорого, да и район сложился давно. Разрешения же на снос старых зданий во французской столице получить практически невозможно: к сохранности архитектурного фонда там относятся очень ревностно. Церковь со всех сторон зажата типичными для Парижа пяти-шестиэтажными домами, и увидеть ее можно, лишь подойдя совсем близко.
Получилась церковь тесноватой. Но для жившей в Париже до революции небольшой колонии русских ее вполне хватало. Сложности начались с 1923-1924 годов, когда русское европейское рассеяние потянулось в Париж. В церкви на улице Дарю стало совсем тесно, желающих помолиться не вмещал даже церковный дворик. Нужда в новых храмах стала очевидной.
Начало новому церковному строительству было положено созданием Сергиевского подворья. Оно и поныне считается вторым по значению храмом "русского" Парижа.
Нужно сказать, что на устроение храмов, и в частности Сергиевского подворья, наложило отпечаток широко бытовавшее в эмигрантской среде убеждение в скором возвращении на родину. Жизнь на чужбине казалась временной, никто не хотел обосновываться окончательно. Это сказывалось и на обустройстве храма: полагали, что он будет временным, для удовлетворения нужд резко возросшей русской колонии. Исходя из этого настроения паствы, которое разделяли и духовные лидеры, митрополит Евлогий обратился к французскому правительству с просьбой предоставить русской общине во временное пользование одно из бывших немецких зданий, реквизированных после войны. В ходатайственном письме митрополит Евлогий напоминал о жертвах русского воинства, понесенных на фронтах первой мировой войны, в частности во время операции по оказанию помощи Франции. Однако просьба эта результатов не дала. Пришлось уповать на собственные силы и средства. Нужны были пожертвования. Трудно оказалось и подыскать подходящее место. В центре столицы строить было немыслимо - к этому времени цена на землю резко возросла. Стали искать подходящее место ближе к предместьям. Сейчас, когда Париж разросся, Сергиевское подворье, разместившееся на рю Криме (Крымская улица), уже не кажется таким отдаленным от центра. Но в те времена купленная усадьба представлялась дальним углом Парижа. Однако выбора не было. Можно сказать, что и с этим местом повезло.
Присмотренный участок находился на небольшом холме, неподалеку раскинулся парк. До войны 1914 года здесь было немецкое благотворительное евангелистское общество. В двухэтажном здании прежде размещались немецкая школа и кирха. Место оказалось тихим. Привлекали и старые деревья. Усадьба понравилась. Сложность покупки состояла в том, что точной цены не было. Правительство, продававшее реквизированную у немцев усадьбу, вознамерилось устроить аукцион, назначив начальную цену 300 тыс. франков. В епархиальном фонде имелось лишь 15 тыс. - сумма, которой едва хватало для внесения залога при участии в торгах. Дело было опасным, чреватым потерями. Возникли разногласия. Товарищ председателя церковного совета граф В. Н. Коковцев, лицо в эмигрантских кругах влиятельное, был против покупки, полагая, что нужных денег собрать не удастся. Трудность усугублялась тем, что сроки платежей назначались короткие. Вызванный для консультации из Берлина архимандрит Иоанн Леончуков, имевший обширный опыт ведения хозяйственных дел за границей (до революции он состоял председателем правления свечных заводов и часто бывал за границей с деловыми миссиями), тоже призывал к осторожности. Скептически отнеслись к покупке и финансовые круги эмиграции. Против был влиятельный Торгово-промышленный комитет. Но потребность в новом храме была столь велика, что митрополит решил рискнуть.
