-Как что?- Она поглядела на него с осторожным любопытством.- Я же доктор.
-Доктор-то ты, конечно, доктор - с этим спорить не станешь, но дело не в этом.
-А в чем?
-В чем?.. Знаешь, почему я хочу хирургом быть? Санитарным врачом у нас вообще быть невозможно: скурвишься в два счета, продашься со всеми потрохами, но и другим тяжело: слишком во все втягиваешься. Увязаешь по самые уши... Чем хорошо хирургу? Приходит ко мне человек: нужно ему какой-нибудь чирей вскрыть, как этому секретарю, или грыжу сделать - я делаю: за государственный ли счет, для нищих, или по взаимной договоренности - это уже не важно, но сделал - и разбежались, я о нем забыл, он обо мне тоже. Есть конец и начало, все понятно, без лишней сентиментальности...- Он глянул на нее значительно и с насмешкой.- Все так живут. Иначе невозможно. Каждый о себе думает и спешит о других забыть. В лучшем случае - о своем семействе печется, а все другие ему не в кассу... Все врозь - вместе только гуляют да дерутся. Сближаются на время, до определенной черты, а дальше соваться не следует: можно и по шее схлопотать и на грубость нарваться. А ты лезешь, куда не просят, хочешь собой все дыры закрыть. Детьми еще прикрываешься.
-А это как?
-Да вот так. Будто дети не те же люди, что все, а какие-то другие. Расстраиваешься потом, что тебя не слушают. А они тебя вокруг пальца обводят - хотя и оберегают, как я погляжу. Потому как хорошо к тебе относятся... Жизнь - грубая штука, Ирина Сергевна, она учителей и профессоров не любит...
-Правда?..- Она искоса поглядела на него.- Зачем преподаешь тогда мне все это?
-Хочу: чтоб ты в разум вошла и за ум взялась... Иди сюда!..- Он снова потянул ее к себе, но, хотя его проповеди и разоблачения и произвели на нее известное впечатление, к любовному сближению не подвинули:
-Перестань... Хозяева...- У нее была скверная привычка подмечать все вокруг себя и ко всему прислушиваться.
-Они телевизор смотрят.
-Выйти могут... Не нужно,- терпеливо повторила она, потому что он был иного мнения.- Задал задачу - думать заставляешь, а потом с глупостями лезешь. Разве так за женщинами ухаживают?.. Вообще ты необычный какой-то. Слова говоришь странные.
-Не говори. Озноб бьет, и сердце колотится. Сильно влюбился, значит.
-Сердцебиения не только от этого бывают... Погоди! Есть тут кто-то...
-Где?- для приличия спросил он, уже пуская в ход длинные, назойливые руки, но тут в кустах по соседству кто-то завозился и шагнул вперед: посчитал дальнейшее свое укрывательство неприличным.
-Отвык в Москве от людей, а они рядом ходят,- выговорила Ирина Сергеевна Алексею, но ему показалось, что и она не рада неожиданному вторжению...
Не оттуда, где послышался шум, а чуть в стороне, как бы по течению реки времени, из темноты вынырнула хозяйская дочь Тоня, невинно оглядела обоих и удивилась:
-Это вы, Алексей Григорьич? И вы, Ирина Сергевна?..- и стала в отдалении, разглядывая то, что не успела увидеть раньше.- Впотьмах не видно...
Ирина Сергеевна преодолела минутное смущение:
-Присели после работы... Что на прием не ходишь?
-Зачем? Я уже к взрослым врачам приписана,- благожелательной скороговоркой, хотя и без особенной уважительности, отвечала та и обратилась, с явным предпочтением, к Алексею Григорьевичу:- Меня мать не искала?
-Не слышал. Сами недавно здесь.
-Мы знаем, когда вы пришли,- успокоила она его.- Надо домой идти: обещалась... Или с вами посидеть?
-Садись. Места всем хватит...
Тоня присела. Тут же от соседнего дерева, неотступной ее тенью, отделился соседский Миша и остался стоять в стороне. Он не считал себя вправе сесть на скамейку рядом со взрослыми и разыгрывал смирение.
-На танцах были?- спросил Алексей.- Оркестр издалека слышно было. Веселая музыка.
-Патруля не было,- сказал Миша.- Играли что хотели. Молодцы вообще ребята.
-Там ударник - хороший мальчик,- подразнила его подруга.- На барабане хорошо стучит.
-Коля Шувалов, кореш мой,- объяснил Миша.- Приглашал меня: учись, говорит, на контрабасе играть - у нас контрабаса не хватает.
-А ты б не смог,- уверенно сказала Тоня.
-Почему?- не понял он.- Может бы, и выучился. Неплохие гроши, между прочим.
-Ты в институт сначала поступи! Не занимается совсем!- пожаловалась она старшим.- Ему готовиться надо, а он ко мне ходит! Что тебе от меня нужно? Слышь?..- Она поглядела на него с пристрастием.- Не попадешь в институт, я с тобой встречаться перестану. А что? Интересно с парнем ходить, который в институт попал или в рок-группе выступает, а так что? Сосед - и ничего больше! Никакого интересу!- заключила она, полностью в этом убежденная, и подвела итоги:- Домой пойду.
Миша не выдержал, взроптал:
-Что у тебя там, блины на сковородке?!
-Фильм кончается. Посмотреть хоть, кто играет. С тобой не увидишь ничего - одни ухи твои... Мать вон - меня, небось, ищет...
Она первая высмотрела Марью Егоровну, вышедшую на крыльцо и близоруко, со света, всматривавшуюся в темноту.
-Тонька!..- негромко, чтоб не привлекать внимания соседей, позвала она и ругнулась, тоже вполголоса:- Чертова девка! Нет ее и нет, а обещалась к десяти прийти, шалава этакая!.. Иди, Сема, домой - не дождешься ее, видно...- На крыльцо, не дожидаясь повторного приглашения, вышел Сема: как всегда степенный и преисполненный чувства долга.- У подруги она - телевизор глядит: фильм хотела посмотреть, а наш плохо работает... А за книжку спасибо. Я и эту прочту. И она со мной тоже,- прибавила она - уже не так уверенно.
-Вы ей скажите: она как эту прочтет, я новую принесу.
Марья Егоровна даже испугалась:
-Откуда ты берешь их столько?
-У меня отец "Библиотеку военных приключений" выписывает. Ценные книжки очень. Я тогда завтра вечером приду. Скажете ей?
-Скажу, непременно скажу... О корень не споткнись... Дошел, не споткнулся? Ну и хорошо: привыкать, гляжу, начал...- прибавила потише: - С худой овцы, говорят...- и полистала наскоро новое позаимствование.
Сема услышал, приостановился:
-Вы про меня?
-Да господь с тобой! Какая ж ты овца? Про нее сказала... Оступился все-таки? Хозяин виноват: не спилит никак...- Она дождалась, когда он закроет калитку, проворчала:- Телевизор она смотрит, жди!.. С Мишкой где-нибудь сидят, целуются...- и ушла в дом.
-Почему это именно с Мишкой?- приревновала себя же Тоня.- Может, еще с кем?
-А потому!..- и Миша, выведенный из себя ее нарочитым небрежением, взбунтовался, шагнул к ней и схватил за руки: сжал как клещами или наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище:
-Адзынь, салага, третий сорт, щас как звиздну по организму, тресну по одному месту!..- и поскольку он не отпускал ее, повторила то же более доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило?
Алексей встревожился: у него были на то свои основания.
-Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете...
И в самом деле: на крыльцо снова вышла Марья Егоровна - на этот раз сопровождаемая хозяином. Миша все держал Тоню за руки: в своего рода объятиях на расстоянии.
-Да пусти ты!- прикрикнула она и вырвалась на волю.- Схватился, как механик за трактор!..
Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал.
-Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь.
-Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого?
-Твои же грядки потопчут?
-Мои грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше завидуешь.
-Чему?..- Он все вглядывался в темноту, но идти в кусты и шарить там ему не позволяло нравственное чувство.- Этому-то?.. Вчера одна на ферме глаза строила.
-И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она.
-Да вот - не сразу понял. Недогадлив стал. Утром укусят, к вечеру почешусь... Не Тонька там?
-Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься.
-Какими?- не понял он.
-Да такими... Доктор, наверно. Хлеб с колбасой понес кому-то... Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел.
-Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им.
-Дыши - кто не дает? Умирать, что ль, собрался? Тебя ж никто не торопит?
-А она всегда рядом.
-И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет.
-Думать не думать, а помнить следует.
-Зачем?- Они привыкли спорить по этому поводу.- Что этим изменишь? Не ты первый, не ты последний.
-А мне до других дела нет. Я сам по себе.
-И я тебе никто?
-Почему? Ты вроде свой кусок... Ладно, захочет, сама придет. Пошли...-Хозяин вернулся в дом, а за ним - Марья Егоровна: воровато оглянувшись напоследок в непроглядную черноту сада.
Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга.
-Побегу! Надо и совесть знать. Прощай, Мишенька!..- и на полпути, обернувшись, пропела: -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у нас ступеньки на крыльце скрипучие!..
Она скрылась в доме. Ирина Сергеевна покраснела, но этого в темноте никто не заметил: у молодых людей были свои заботы. Алексей посочувствовал Мише, заметно приунывшему:
