ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ
Как говаривал великий индийский писатель Рабиндранат Тагор, "все плохо, пора умирать". Какая-то беспросветная полоса наметилась в моей жизни, причем по всем фронтам сразу. Никакого удовлетворения от работы - так, сплошная рутина, ничего интересного. Полный облом с моделями - третью неделю никого не фотографировал! А с личной жизнью у меня давно уже все сикось-накось. В условиях такого кризиса было бы целесообразно совместить ближайший же сеанс фотосъемки с попыткой наладить личную жизнь, но здесь несокрушимым бастионом стоит принцип. Вернее, даже клятва, данная некогда самому себе - никогда не спать со своими моделями. Так что, чтоб не потерять голову от отчаянья, пришлось снова заняться пейзажами. Заодно нашел время и привел в порядок студию. Купил новую кровать. Ну, не совсем, конечно, новую, но поновее того, что было. Содрал, наконец-то, со стены древний постер с улыбкой Вахтанга Кикабидзе. На его место повесил найденную дома репродукцию "Искушения святого Антония" Босха. И пытался, пытался вдохновиться природными и городскими видами, но ничего не выходило, а тоска лишь усиливалась. Пошел развеяться в паб. Хрен с ним, с любимым виски, сегодня пью пиво. Вчера получкин день был, так что финансы позволяют. Сижу в уголке, потягиваю потрер, смотрю клипы по телевизору. В голове пустота. От нечего делать начиная обращать внимание на присутствующих дам. Они, как правило, не одни. Неинтересно. А вот эта, впрочем, вроде бы без кавалера. Слегка полновата, пожалуй, зато с очень красивой шеей, украшенной янтарным ожерельем. С ней можно было бы познакомиться, погулять немножко - погода не самая прогулочная, потом предложить пофоткаться, а потом - а пошли они, эти кретинские принципы! - обновить кровать... Нет, не судьба мне сегодня, видно, согрешить: к ней подходит лысеющий кавказец в дорогом костюме, и знакомы они явно не первый день... Эй, официант, еще пинту, пожалуйста.
Вот уже и вторая пинта подходит к концу, заказываю ещё. И тут входит в зал ОНА. Узнал я ее сразу, хотя не видел лет, наверное, двенадцать. Некогда мы сидели за одной партой. Не сказать, чтоб она тогда была гадким утенком, но и красотой особой не блистала. Только я всегда был ее верным рыцарем. Я навязывался ей в попутчики по дороге из школы домой, я помогал ей писать контрольные и сочинения, я исторгал из себя фонтаны банальной заштампованной любовной лирики и иногда украдкой дарил ей цветы. Все эти знаки моего внимания она принимала, как нечто, само собой разумеющееся. А ей снился голубоглазый блондин из параллельного класса, и никто ей больше нужен не был... После школы я с ней не встречался. Краем уха слышал, что побывала она замужем за каким-то из Новых, через год, не выдержав, сбежала. Но это уже давно. Как там у нее сейчас - без понятия.
Она подошла к стойке, замерла в ожидании своей выпивки. А она здорово изменилась. Похорошела. Расцвела спокойной русской красотой, столь ценимой нашими литературными классиками. Одета не шикарно, но со вкусом. А какая шея! На пять миллионов долларов, никак не меньше! Увидев ЭТУ шею, я моментом представляю себе всё остальное, выбрасывая из головы все детские воспоминания, тут как раз приносят мне пива, я в возбуждении отхлёбываю добрую половину порции, чуть прикрываю глаза, а воображение, какое не снилось и благородному дону Гуану, послушно запускает фильм.
Моя фотостудия. Она стоит у большой репродукции "Искушения св. Антония" Босха, и св. Антоний не в силах устоять перед столь сильным искушением. Он ухмыляется, делает пару неуверенных движений для разминки - и вот он уже в студии. Она чуть отстраняется, слегка смущённая, Антоний что-то говорит ей, она расслабляется, он начинает медленно ласкать её, целовать её лицо, шею. Она подыгрывает ему. Он становится все страстнее, одежда - предмет за предметом - спадает с неё на пол. Она срывает с него хламиду, они оба обнажены, тут начинает проявляться его норов не вполне современного человека - с каким-то звериным рыком он валит её на пол... А я судорожно заряжаю третью пленку. Картина на стене снова оживает, оттуда начинает выползать вся та гадость, что искушала его там столько сотен лет, оставаясь невидимой для нас - это змеи в виде шей, с сосками женских грудей вместо глаз, с фаллосами вместо хвостов, потом вылезает почти нормальная некрасивая женщина, только вместо сосков у неё ещё одна пара глаз. Далее следует сонмище созданий, не поддающихся описанию. И, так как Антоний занят, они решают обратить своё искушающее внимание на меня. Я судорожно снимаю всё это на плёнку, пока этот негодяй Антоний трахается с женщиной моей мечты...
- Игорь, ты что, не узнаёшь меня?
- Стоп. Реальность. А вот и она, за моим столиком, сидит напротив, обращается ко мне и даже спрашивает, не узнаю ли я её?
- Здравствуй, Света. Сто лет не виделись.
- Смотри-ка, узнал... А ты все такой же. Узнать легко. Только заматерел. Здравствуй, мой верный Ланселот. - она как-то печально ухмыльнулась и пригубила свой коктейль.
- Как жизнь?
- Как у всех - бьет ключом, и, что характерно, все время по голове. Работаю в инофирме менеджером по сбыту ковровых покрытий. Звезд не хватаю, но заработок стабильный. Шестой год, как одна. А ты?
- Фоторепортер в центральной газете. В свободное время - фотохудожник. Напрочь свободный. В смысле, один.
- И не пробовал?
- Да как-то не получалось. Выпьем за встречу?
- Выпьем.
Мы сидели, вспоминали школьные годы расчудесные, я рассказывал детские анекдоты, бывшие в ту пору в ходу. Света не смеялась, лишь изредка вежливо приподнимала уголки губ в усталой улыбке.
- Ты знаешь, я на днях разбирала свой архив. И нашла твои стихи. Мне было так приятно их перечитать... И помечтать, как все могло бы быть, вернись то время. А сегодня зашла в этот бар - вообще-то, я по барам редко хожу, - а здесь ты... Я тоже сразу тебя узнала. Что ты смеешься?
- Ты мне поверишь, если я скажу, что машина времени лежит у меня в кармане?
- Да, поверю.
- Тогда позвольте ваш портфель, сударыня. Я готов вас проводить в любое указанное вами место.
- А студия твоя далеко?
- Десять минут пешком. Официант, счет!
В студии, едва успев скинуть верхнюю одежду, мы приникли друг к другу в бесконечном поцелуе. Я начал было ее раздевать, но Света мягко отстранила меня:
- Подожди... Сначала фотографироваться!
Я заскрипел зубами. Света успокаивающе чмокнула меня в щеку и терпеливо дождалась, пока я настроил аппаратуру. А потом она медленно начала раздеваться, а я снимал. Каждая вещь, которую она снимала с себя, почему-то облегчала мою жизнь: видать принципы рассасывались. Я сделал превосходную серию кадров на фоне св. Антония, а потом неожиданно даже для себя сорвал этого старого развратника со стены и со звериным рыком набросился на женщину своей мечты...
ТЕЛЕФОН ДОВЕРИЯ
Без предисловия не обойтись. Алкоголик Афоня очень редко пользовался телефоном. В целом мире он общался только с Антоном Павловичем, дворником, реже - с двумя-тремя "братьями по разуму", сиречь такими же алкашами, также проживающими на Закрепленном Участке, с почтальоншей, приносящей пенсию раз в месяц, да с Ужасом, котом. С Антоном Павловичем он традиционно общался почти каждый день, собутыльников иногда встречал во дворе за "козлом" и бормотухой, а с котом по телефону говорить не о чем. Родственники у Афони имелись, причем в достаточном количестве, но они давно перестали ему звонить и существовали где-то там, далеко, исправно оплачивая за Афоню коммунальные услуги и терпеливо ожидая его смерти, чтобы наложить лапы на квартиру. И еще: телефон Афони бы спарен с соседским. По соседству же со старым пропойцей проживал юный любитель высоких информационных технологий компьютерщик, попросту говоря. И оный компьютерщик решил распарить телефон для более устойчивой связи с сетью Интернет. И распарил. Афанасий обалдел, когда услышал, что его телефон в первый раз за несколько лет зазвонил. Звонила женщина, представившаяся Телефонной Станцией, сказала, что номер изменился и продиктовала новые семь цифр. Афоня прилежно их записал и отправился к ларьку за водкой. И последнее примечание: телефонный номер, полученный Афоней, лет пять назад принадлежал службе психологической поддержки при некоем молодежном центре, в просторечии именуемой "телефон доверия". Просуществовав полгода, служба приказала долго жить вместе с обанкротившемся центром...
Антон Павлович, вернувшись со своей тяжелой ответственной работы, переоделся и поднялся к закадычному другу. Дверь, как всегда, была не заперта, хозяин отсутствовал. Дворник сел в облезлое кресло и принялся ждать. Сначала он просто ждал. Потом вытащил из-под стола газету "Труд" за 1988 год и погрузился в чтение. Узнав последние новости десятилетней давности, убрал газету на место и включил телевизор. Афоня все не появлялся, хотя было уже одиннадцать вечера. Антон Павлович пожал плечами, сходил к себе вниз и вернулся с початой бутылкой водки из заначки и банкой кильки в томате. Вскрыл банку, налил полстакана, приготовился...
