- С чего начнем? - растерянно спросил Петя. - С этого, что ли, Чука с Геком?
- Да тебе все едино, - пошутила Оля. - Лишь бы брюхо набить!
- Не обижай, мамочка! - говорил Петя, приступая к набиванию брюха. - Я очень даже разбираюсь в разных кухнях. Пицца, к примеру, гамбургер, хот-дог, пельмени в пачках. А как, бывало, почую шоколад с перцем, так весь трясусь. Я, мамуля, если по большому счету, гурман!
- Петр, не смеши! - вдруг как-то странно хрюкнула Оля. - Ты можешь мне сказать, что сейчас ешь - свинину или курятину?
- Мамочка, это не играет значения! - хрюкнул и Петя. - Главное, чтобы вкусно и питательно.
- Думаю, мы едим свинину, - предположил я, тоже немного подхрюкивая.
Вскоре мы нахрюкались вдоволь. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.
- Что будем на десерт? - поинтересовалась она.
Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.
Первое попавшееся на глаза как-то удивило, и я прочитал для смеха.
- Французский коньяк столетней выдержки. Пятьсот долларов за рюмку!
Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:
- Вообще-то я не против. Будет что вспомнить!
- Ну уж, мамочка, это дудки! - подпрыгнул Петя. - На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!
Оля внезапно обернулась ко мне:
- Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!
- Мы, кажется, уже на "ты", - сказал я оторопело.
- Тем более, - согласилась Оля. - Так купишь или нет?
Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю - он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.
Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается и видишь мелкий хвостик: " Продолжение в следующем номере". Или же внезапно начинается землетрясение.
Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой "Мороз и солнце, день чудесный..." Не мог же я попросту сказать: "Шиш тебе, Оля!" Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать - хрен с ним, с образом.
Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:
- Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.
Но Оля играла в быстрые шахматы.
- Ничего, - улыбнулась она. - Петр даст взаймы!
Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.
- Я не дам ему денег, - сказал Петя угрюмо. - Мы знакомы всего неделю чего доброго не отдаст!
- Он напишет расписку, - предложила Оля. - Или оставит чего-нибудь в залог...
- Ни расписок, ни залогов! - сказал я в отчаянии. - Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.
Оля положила руку на мое плечо.
- Видишь, всегда можно найти выход - было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!
- Нет! Теперь выпьешь! - сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана: - Ванюша, принеси этой стерве столетнего коньяку!
Казалось, его хватил легкий удар.
- О, простите, простите, но столетний коньяк кончился, - сказал он с таким видом, будто только что самолично допил бутылку. - Может быть, вас устроит пятидесятилетний?
- Нет, это барахло мы не пьем, - стремительно отреагировал я. - Нету ли портвейна? "Три семерки" или "Агдам".
Это добило Ленина Ивана. Он сокрушенно покачал головой, чувствуя, что предает свое русское имя.
- Тогда три кофе! - распорядился я.
- Столетней выдержки, - конечно же, добавила Оля.
ХЕЛЛУИН В ЧИЛИ-ВИЛИ
В быстрых карибских сумерках чернело перед нами огромное дерево. Его крона терялась в небесах. Иначе, как древом, его невозможно было назвать. Вероятно, на нем спасались от потопа Нене и Тата.
Ветви древа простирались по сторонам на многие метры. Оно было старым, это древо. И оно было голым.
А на ветвях его сидело множество громадных птиц. Казалось, это плоды древа. Длинные хвосты падали долу. Птицы были белы и недвижны. Но вдруг, внезапно, то одна, то другая пронзительно кричали загробно-металлическими голосами. Наверное, в этот самый миг где-нибудь на Земле отлетала грешная душа человеческая в лучшие, надеюсь, миры.
Дрожь пробирала от этих криков, от этой неподвижности, от белизны и оголенности. Я вспомнил сирен, сгубивших приятелей Одиссея.
- Что это? - спросила Оля, бледнея и крепко цепляясь за Петю.
- Есть древо жизни, а это, судя по всему, древо смерти, - произнес я зловеще.
- Ну тебя, - сказала неуверенно Оля. - Пойдемте отсюда!
- От древа смерти не уйти, - изрек я, и, как бы подтверждая это, гаркнули пронзительно птицы. Было похоже, что само древо кричит подземельным, корневым голосом. А после воплей наступила умопомрачительная тишина.
Можно было услыхать, как поскрипывают перья длинных птичьих хвостов.
Но за этим поскрипыванием угадывалось и другое, потяжелее, повесомей чьи-то шаги.
Кто-то черный и кривоватый возник из-за древа. А может быть, вышел из него? Дух древа?!
- Оля, - сказал он, приблизившись.
- Откуда он знает мое имя? - скороговоркой шепнула Оля, приседая и прячась за нас с Петей.
- Меня зовут дон Альфонсо, - сказал кривоватый дух. - Я стерегу паво реаль. Красивые птицы и дорого стоят.
- Оля, - поздоровался я, - привет! Никогда не видел белых паво реаль.
- А кто они такие? - спросила, ободряясь, Оля.
- Королевские индюки, или павлины!
- Они могут спать только на ветках деревьев, - пояснял дон Альфонсо. Те, что с хвостами покороче, - самки.
Под руководством дона Альфонсо мы обошли вокруг дерева. Оно уже не казалось таким зловещим. А индюки, хоть и королевские, оставались индюками. Дрыхли себе на ветках и вскрикивали спросонок...
Завершив экскурсию, дон Альфонсо ухмыльнулся.
- Хотите поглядеть на других павлинов? Тут, в парке, кабаре Чили-Вили! Я провожу.
- Да, пойдемте поближе к жизни! - сказал долго молчавший Петя.- Пойдем, мамочка, сегодня последний день в Канкуне - поглядим под конец кабаре.
Дон Альфонсо провел нас среди подростковых, но уже мохнатых пальм, шептавших что-то под вечерним ветром, и мы оказались у дверей кабаре. Высоко над нами, почти рядом с созвездием Льва, горели буквы "Чили-Вили".
Простившись с доном Альфонсо, мы прошли внутрь.
Странный потусторонний свет, который, вероятно, можно увидеть в конце посмертного коридора, озарял большой зал.
Среди столов возвышались круглые островки с металлическими столбами посередине. Какие-то длинные черные ящики стояли вдоль стен, и Оля с ужасом произнесла:
- Это же гробы!!!
Когда глаза попривыкли к полумраку, мы увидали торчащие тут и там кресты, под которыми белели горки разнокалиберных черепов.
- Е-мое! - охнул Петя, подаваясь к выходу.
В это время к нам подгреб небольшой скелет женского пола.
- Добро пожаловать! Бьенвенидос! Сегодня у нас Хеллуин - День мертвых! Где вам будет удобнее присесть?
Петя с Олей уже присели на пороге - их трудно было поднять. В конце концов мы перекочевали за стол у одного из круглых островков.
Уже знакомый нам скелет при ближайшем рассмотрении оказался милой девушкой. На ней было чрезвычайно мало одежды, а на всем свободном пространстве белой светящейся краской нарисован костяк.
Эффект был сильный. Петя с Олей молча, затравленно озирались по сторонам.
- Ребята, - сказал я, - нам повезло! Это же народный праздник - День мертвых. По всей Мексике его справляют. Продают шоколадные черепа и скелеты - леденцы. Веселятся от души!
Петя нервно дергал головой.
- Да уж! Тебе, мамочка, весело?
- Не дергайся, Петр! Что ты, как скелет на ниточке? - сказала Оля. Конечно, нам повезло - надо все увидеть своими глазами...
Олины глаза были широко раскрыты. Они явно сомневались, так ли уж необходимо видеть
в с е.
Где-то ударило полночь. И в тот же миг отворились гробы. Медленно, потрясывая саванами, выбирались из них покойники. Действительно, они здорово напоминали белых павлинов с относительно короткими хвостами. Строго говоря, это были все, как на подбор, самки, покойники женского рода. В некотором танце они стремились к островкам, и вот каждая заняла свой.
На ближайший к нам остров взобралась довольно веселая покойница. Она подмигнула и, разметав длинные черные волосы, сделала пируэт вокруг металлического столба. Ее саван взлетел, как купол парашюта, и стало очевидно, что под ним ничего нету. То есть было кое-что - абсолютно голое, как у каждой нормальной покойницы, тело. Причем тело весьма живое и бодрое.
- Однако, - сказала Оля, взглянув на Петю.
- Ты, мамочка, сама говорила: надо все увидеть своими глазами, заметил Петя, не отрывая взора от покойницы.
Она меж тем, кружась вокруг столба, медленно, но неуклонно освобождалась от савана. На прочих островах происходило аналогичное действо, которое символизировало, конечно, победу жизни над смертью.
