В телеге на мешках лежал Влас, свернувшись в комок. Он крепко спал, и от него несло перегорелой водкой. Иринья взяла вожжи, села на грядку и тронула коня.
Подъехавши ко двору, Иринья соскочила с телеги и стала выпрягать лошадь. Потом она растолкала Власа и стала стаскивать его с телеги.
– - Сидора, Сидора… -- бормотал Влас.
– - Сидора! Арапником хорошим тебе Сидору-то задать, вот ты будешь знать, -- ах ты, беспутная твоя голова!
Она дернула его. Влас торчком ткнулся в землю, тотчас же поднялся на четвереньки и хотел было встать на ноги. Иринья подхватила его под руки и потащила домой.
В избе Влас тотчас же растянулся на полу, повернулся навзничь и громко захрапел, задрав нос кверху. Ребятишки в темноте забрались в угол и со страхом прислушивались к храпу: они никогда не видали отца в таком состоянии.
– - Миска! Тятя помилает?.. -- спрашивала Мишутку Дунька.
– - Не -- пьяный! -- отвечал Мишутка.
– - Отчего?..
– - От вина, знамо, натрескался!
– - Тятя холосый, засем лугаешься?
– - Ну, поди, поцелуй его.
– - Я боюсь.
– - А говоришь -- хороший.
Иринья между тем выбрала все в телеге, и там, кроме пустых мешков да веретья, ничего не было. Они сговаривались, чтобы Власу купить ребятишкам материи на крышу шубы Мишке, чулки Дуньке и еще кое-что, но, видимо, Влас ничего не купил. "Загулял и забыл", -- подумала Иринья и пошла в избу.
В избе Иринья зажгла огонь и стала раздевать Власа. Влас ругался и отмахивался, но Иринья все-таки стянула с него поддевку и разыскала кошелек: ей хотелось узнать, сколько он прожил денег. Но в кошельке денег было мало. Иринья не поверила глазам: денег у него должно быть много, неужели он все прогулял? Она выворотила кошелек, обыскала все карманы, но ничего не нашла. Она опять опустилась на лавку и долго сидела молчком. Ей в эту ночь не было и сна: она чувствовала, что прежнее счастие разбито окончательно, жизнь вступает в другое русло, и как она потечет по этому руслу -- бог весть.
Утром она встала как разбитая и даже не знала, что ей теперь делать.
Влас проснулся позже ее. Он прошел на лавку и долго сидел на ней как ошалелый; потом он протер глаза и стал шарить у себя в кармане. Не найдя ничего в одном, он отыскал поддевку и полез в нее, но и там ничего не было. Охрипшим голосом он спросил у Ириньи:
– - Где кошелек?
– - На что тебе? -- с невыразимою ненавистью глядя на мужа, спросила Иринья.
– - Где кошелек? -- не отвечая на вопрос жены и возвышая голос, спросил Влас.
– - Да на что тебе кошелек-то, в нем ничего нет!
– - Врешь!
– - Что мне врать-то, на, погляди!.. -- И она, взявши кошелек с полки, кинула его мужу.
– - Врешь! Ты обобрала деньги!
Иринья вышла из себя и закричала:
– - Ах ты, забулдыга этакий! Прогулял все с своей сударушкой да на меня сваливает… Ах ты, непутевый!..
– - С какой-такой сударушкой? -- зыкнул Влас, и глаза его свирепо сверкнули. -- Ты опять свое.
– - Где ж ты их дел-то? Где ж ты напился-то как стелька? Ну, скажи…
– - Где бы ни на есть, да не смей ты меня порочить! Я тебе все ребра переломаю.
Влас был неузнаваем: он совсем озверел; глаза его точно хотели выскочить; руки дрожали; голова тряслась; в таком состоянии от него всего можно было ожидать.
– - Подавай деньги!.. -- гаркнул Влас.
От его крика проснулся спавший на полатях Мишка и вскочил оттуда горошком. Влас стал наступать на жену. Иринья оробела и выглядывала место, где бы ей поудобней ускользнуть от него. Она бросилась было около печки, но Влас сметил это, шагнул туда и загородил ей дорогу. Иринья взвыла. Влас схватил ее за плечи и повалил на пол; потом он сел на нее верхом и прорычал:
– - Нет, не уйдешь, врешь…
Иринья было рванулась и вскрикнула. Мишка заблажил во все горло и бросился вон из избы. Влас, не помня себя, повторял:
– - Нет, врешь! Ты скажи мне, где деньги да кто у меня сударушка?..
Иринья снова заблажила благим матом. Власа от этого крика точно чем хлестнуло по вискам. Он зажал ей рот рукой, а другой рукой, размахнувшись, ударил в ухо. Иринья, как змея, извернулась на месте и освободила из-под руки мужа рот. Она заметалась туда и сюда, и вдруг ей под руку попалось что-то железное. Иринья машинально сообразила, что это -- косарь, и он в одну минуту был у нее в руках.
– - Пусти!.. -- провизжала Иринья.
Влас не слышал ее крика. Он схватил ее обеими руками за голову и стукнул затылком подряд три раза. Не удовольствовавшись этим, он занес было руку и хотел еще раз ударить ее в ухо, но в это время Влас совершенно неожиданно получил удар в грудь чем-то твердым и острым; он вздрогнул; удар повторился в плечо и в бок. В бок удар пришелся всего сильнее. Власа это точно обожгло; он схватился рукой за бок и почувствовал, что оттуда бьет что-то горячее. Он растерялся, пошатнулся. Иринья выскользнула из-под него; теперь уж он очутился внизу, и Иринья, вцепившись ему в волосы, прохрипела:
– - Будешь? Будешь бесчинствовать?.. Сейчас убью!.. В лице Власа выражались ужас и боль. Он держался рукою за бок и лепетал:
– - Иринья!..
Иринья отбросила косарь, вскочила на ноги и, задыхаясь и покачиваясь, подошла к столу. Влас очнулся на полу в сидячем положении; он все зажимал рукою бок; лицо его выражало ужас, и боль, а под ним стояла лужа крови.
В сенях застучали, и в избу вбежали Мишка и один мужик.
– - Что у вас тут такое? -- спросил он, пугливо озираясь кругом; ему не отвечали.
Мужик вдруг побледнел и вскрикнул:
– - Караул! Смертоубивство!.. Караул!..
Вслед за этим он бросился вон из избы. Мишка кинулся к матери.
Стояла полная зима. Хохлово было занесено снегом. Только узенькие дорожки шли от дворов к пролегавшей по селу большой дороге, как рукава мелких рек, входивших в одну большую. Не было ни движения, ни оживления по улице, как летом. Кроме как во время уборки скота, редко когда и показывался человек. Однажды перед вечером на улице показался староста. Он был в новом полушубке, подпоясанный кушаком и в серых валенках. Борода его заиндевела; видно было, что он откуда-нибудь только что приехал. Он шел от своего двора к Мигушкиным.
Когда староста вошел в избу Власа, сразу с холода он ничего не мог разглядеть, но мало-помалу глаза его пригляделись. Первым староста увидал Власа. Он сидел у стола с шубой на плечах, обросший волосами, с бледным, очень похудевшим лицом и тусклым взглядом. Около него помещался Мишка с школьным букварем, и Влас растолковывал ему непонятные школьные мудрости. Иринья, сгорбившись, с лицом без кровинки, пряла около суденки, а около нее делала из тряпок куклу Дунька.
Иринья остановила свою самопрядку и загоревшимися от любопытства глазами взглянула на вошедшего старосту. Влас тоже повернул голову навстречу ему; оба они ожидали, что тот скажет.
Староста перекрестился на иконы и проговорил:
– - Здорово живете!..
– - Добро жаловать!..
– - А я вам весточку принос.
– - Что такое?..
Староста полез в карман, вынул оттуда два лоскутка бумаги и подал их Власу.
– - На волостной вас вызывают, по вашему делу.
– - А к следователю-то?
– - Следователь больше не потребует, он переслал все бумаги к земскому, а земский -- в волость. В волости, если хотите друг на друга искать, то можете судиться. Влас глубоко вздохнул и проговорил:
– - Ну, мы не пойдем!..
– - Это -- ваше дело, а мое дело вам повестку отдать, а там как хотите. А ты все-таки распишись на другой повестке: мне ее отослать надо.
Влас подошел к божнице, взял оттуда заржавевшее перо и пузырек с чернилами и написал на повестке свое имя. Староста взял ее обратно и спросил:
– - Ну, как твое здоровье?
– - Ничего, теперь все зажило, только вот слабость во всем… Много крови вытекло.
Староста добродушно засмеялся и поглядел на Иринью.
– - Вон как она тебя угостила.
Иринья бросила прясть и взглянула на старосту грустным взглядом.
– - Ах, дядюшка Степан, а мне-то что через него сколько досталось этим летом, -- я того за десять годов не видала.
– - А кто ж тебе велел так все к сердцу принимать, ты бы похладнокровней!..
– - С сердцем-то не совладаешь!..
– - Тогда зачем такую хорошую нанимала? Выбирала б, что на всех зверей похожа.
– - Я ведь нешто этого думала? Он прежде-то такой смиренник был, а тут вот и растаял… И что он только в голову забрал?
– - Это, видно, не в нашей власти! -- сказал, глубоко вздохнувши, Влас.
– - Будешь охочь до сласти, на все не будет власти, -- сказал староста и опять засмеялся.
Влас немного подумал и проговорил:
– - Было бы понятно, если долго с человеком проживешь, а то вот только появилась и оплела.
– - "Во сне нечайно мне явился, на сердце искру заронил, блеснул, как молонья, сам скрылся, навек спокойствия решил…" -- словами песни ответил староста и опять засмеялся.
– - Может быть, не навек, а надолго, -- сказал Влас. -- И как мы с бабой друг перед дружкой себя оказали; не будь этого случая, може, вовек этого б не узнали.
