кажется, что даже боли нет. Наверное, будет позже, когда утихнут эмоции и успокоится сердце. Князь спросит наглеца обо всем. Но позже. Будет слушать сбивчивый рассказ или смотреть, как юноша в гневе швыряет кувшин в стену, — но это все позже. Сейчас время торжествовать.
— Наконец ты по-человечески со мной заговорил.
— Что за дикий люд с тобой говорит, если злоба для тебя «по-человечески».
— Не злоба.
— Мне лучше знать.
— Ой ли? Ты не злишься, Титай. Ты в ярости. Она освобождает. Как полет, как весна, как первая смерть в битве. Ярость прекрасна. Я понимаю язык любви и стали.
Князь обнимает своего убийцу крепко, прижимает к груди, ведет ладонями по его бокам к спине, оставляя слева влажные полосы кровавыми росчерками на бронзовой коже.
— Да ты варвар. — Догадка Титая получается почти восхищенной.
Только вот доходит это до него слишком поздно. Именно это не складывалось в общей картине доносов на Алексея. Его считали одним из правителей цивилизованного мира, наследником возвышенной Византии, побратимом утонченного Востока. Планы переговоров строили исходя из этого. А он оказался одним из тех безумцев, о которых поют в историях, приносимых северными ветрами. Нужно было сказки читать, а не слушать политиков.
Посол с ним не справится. Эта мысль приносит удовлетворение, но становится незначительной, когда князь снова целует. Почему бы не попробовать? Титай разрывает скрепы, позволяет себе податься ближе, поднимая руки к шее Алексея. Пальцы с любопытством пробегают по драгоценному окладу, оглаживают за ушами, зарываются в светлые волосы.
И в спальне становится светлее: луна, показавшись среди туч, отражается серебряным отблеском в диких глазах. Скрывается снова, оставляя их один на один с уютной бархатной темнотой. Будто подсмотрела и стыдливо отвернулась, решив не мешать.
Нужно взять себя в руки. Если убежать прямо сейчас, еще можно успеть. Оглушить, выскочить в окно, пока не опомнилась охрана. Там, у Банного оврага, его должны встретить. Можно солгать. Сказать, что князь мертв. Через четверть часа он будет уже в долине, а к утру… Очень далеко. Как можно дальше отсюда.
Титай впервые сам размыкает губы, глухо рыкнув от неожиданных ощущений. Не целовался так раньше. Не собирался. Как не собирался делать и еще кое-что.
— В мои планы не входило спать с мужчиной, — сообщает немедленно, невпопад.
Но Алексей над ним не смеется.
— Я знаю, — отвечает низким шепотом, раскрывая теперь и свои карты. С самого начала ведь догадывался, зачем Титай здесь. — Наложники не ходят по стенам. Но теперь уж не обессудь…
Мутный взгляд бросается к одному из стрельчатых окон. И возвращается пристальным, сверкнув на князя дико. Ах ты пес. Все знал, значит? Где же твои верные Десять Мечей? Где хваленая стража?
— Думаешь, тебе все подвластно? Ты жив, потому что я так захотел. — Титай скалится и дрожит от напряжения, но эта дрожь оказывается недолгой: она уходит с новым поцелуем. Пряным, как вино, опустошающе мягким. Отрывается от чужих губ, мелко хватая ртом воздух. Глубже дышать, да и двигаться не рискует.
— И это я знаю, — вкрадчиво отвечает Алексей, ничуть не взволнованный дерзкими заявлениями.
Сбитый с толку отсутствием споров, Титай замирает, крепче вцепляясь в широкие плечи князя. Пахнет кровью. Возмутительно. Безумно. И когда Алексей отвлекает укусом в шею, когда горло выпускает уже не рык, а мягкий вздох, Титай чувствует княжеские кольца в крови. Он распахивает глаза и вздрагивает, подбирается весь от осознания происходящего.
— Да что ты творишь?
— Все, что мне угодно. Ты же сам сказал.
Титай смеется в ответ, запрокидывая голову, весь в мурашках. Зачем Алексей это делает? А он сам? Жмется ведь ближе, сам удерживает и подставляется.
— Так ты хочешь, чтобы я был жив? — князь уточняет, вспоминая недавний гневный вскрик.
Смех Титая звучит для него приглашением: значит, можно продолжить. Юноша сдается, доверчиво утыкаясь лбом в его плечо, и от этого у Алексея кружится голова. Вот теперь можно расслабиться и самому. Сбросить скопившееся напряжение. А еще лучше — отдать его самому виновнику. Коротким рывком князь подминает его под себя. Черные волосы разлетаются по мягким подушкам, звенит золото. Ответа он не дожидается. Да и не нужно это.
— А я хочу, чтобы жив был ты.
Тебя бы убили, Титай. В любом случае. Либо городская стража, либо Мечи, узнав о смерти князя, либо твои же хозяева, потому что всегда нужен тот, на кого можно свалить всю вину.
Алексей не произносит этого вслух, но похожая мысль приходит и к самому Титаю. Обрушивается единомоментно, делая ощущение жизни еще острее. Смерть дышала ему в спину все это время, расставив ловушки, в которые он каким-то чудом не угодил. Его, как ни странно, удержал на самом краю Алексей. И оттого что получилось избежать, казалось бы, неминуемого — пусть даже отсрочить на несколько часов, — чувства захватывают лишь сильнее.
Князь ясно видит так много дорог впереди. Сейчас под ним живой, красивый Титай. Тень, танцор, убийца, лжец, слуга посла… Кто он еще? Хочется узнать. Рассмотреть его со всех сторон — и не позволять этого больше никому. Хочется сделать его своим. Так, чтобы запомнил эту ночь навсегда.
Звон колец дороже звона золотых монет. От этого звука, яркого в ночи, становится ясно, что Алексей не скрывается. Это не тайная грязная прихоть, это не ложь себе и людям, которую прячут стыдливо от слуг и семьи. Князь творит что вздумается, и его комнаты кажутся сейчас самым безопасным местом в мире. Потому что здесь все подвластно его воле. Потому что он говорит свое желание вслух — и оно совсем не то, которое можно было бы ожидать.
Это выбивает воздух из груди Титая. Место воздуха занимает огонь, облизывает ребра изнутри зарождающимся чувством восторга. Вот он какой? Человек, которого обожают даже враги.
На каждое его действие хотел бы задать вопрос «почему?», но что-то подсказывает, что ответ не так уж важен. Алексею не нужно причин, кроме собственного решения. Это видно. Движения без подоплеки, слова без двойных смыслов. Мир опрокидывается, рассыпается чужим смехом, прохладой простыней, жаром кожи. Цепи, медальоны и подвески подскакивают на груди, когда он падает навзничь, не удерживаясь. Титай ловит князя за запястья, гладит напряженные руки в прожилках вен. Любоваться им снизу странно. Странно понимать, что это не борьба и что сейчас, лежа на спине под другим воином, не чувствует себя побежденным. Потому что князь такой горячий из-за него. Кольца сбрасывает — для него. Смотрит так — на него.
Титай закусывает губу, вздергивает подбородок, пробует взглянуть дерзко и вызывающе. Стоит Алексею отстраниться, чтобы сменить
