не пьют чай из термоса и не слушают «Тьму на окраине города» [6], поскольку ведут слежку за подозреваемым, а я слежу не за подозреваемым, а за родной дочерью. Я не верю в телепатию и тому подобную чушь, однако все сильнее ощущаю, что дело дрянь. Я чувствую это по походке Рэйчел, по тому, как она держит Элли за руку, словно ребенок — воздушного змея, готового внезапно вырваться и улететь с первым же дуновением ветерка. И я знаю, что если не буду приглядывать за своими девочками, то никогда не смогу со спокойной совестью вспоминать о жене.
Мина так и не пришла в сознание после аварии, и когда я вспоминаю часы, проведенные у ее больничной койки, иногда пропускаю момент отключения системы жизнеобеспечения, а взамен представляю, что бы она сказала мне на прощание, будь у нее такая возможность. Мина велит мне заботиться о себе, а сразу вслед за этим берет с меня обещание присматривать за Рэйчел и Элли.
Дождь усилился, и я рад этому, поскольку надеюсь, что он поможет охладить мой закипающий двигатель. У меня такое чувство, будто что-то рвется наружу из моей груди, и пока Кэти стрекочет про книжку, которую она сейчас читает, я воображаю, что сейчас разыграется сцена из «Чужого» и из меня вылезет гротескный мутант. Но, может быть, это всего лишь мое сердце, сердце, которое чувствует, что работает на износ, лихорадочно качая кровь, в то время как легкие посылают отчаянный сигнал SOS, требуя кислорода.
— Все в порядке, Морис? Вы добились прекрасных результатов. Расправьте плечи, не сутультесь, чтобы легкие дышали свободно, — говорит Полин.
«Пожалуйста, сэр, у меня колет в боку. Можно я пойду переодеваться?» — звучит в моей голове голос мальчика в нейлоновых шортах во время слякотного забега по пересеченной местности, которые так любят устраивать учителя физкультуры. Однако вслух отвечаю:
— Все в порядке, Полин.
Однако что-то происходит со временем, потому что, по словам Полин, прошло десять минут из двадцати, хотя она должна бы сообщить, что осталась всего минутка. Оказывается, мы только на полпути, тогда как я хочу услышать, что финиш уже близок. И Кэти больше не щебечет над ухом — должно быть, тоже это чувствует. Я кошусь на нее: лицо моей спутницы устремлено вперед и блестит от дождя. Это придает ей вид святой подвижницы; думаю, Кэти было бы приятно, если бы я сказал ей об этом, но ведь такие вещи не принято говорить, да и дыхания у меня не хватает.
На дорожке уже появились лужи, впрочем недостаточно глубокие, чтобы тратить энергию на их огибание, поэтому я шлепаю прямо по ним, обдавая наши с Кэти лодыжки маленькими алмазными капельками. Но основной вопрос, лежащий в сердцевине всего этого: когда станет легче? Когда прекратятся страдания? Надеюсь, что скоро, потому что долго я не выдержу. Я был бы несказанно счастлив сыграть роль капитана Отса и для всеобщего блага сказать, что я пойду на улицу и, может быть, вернусь не скоро [7]. Вот только я и без того на улице, и когда мы снова пробегаем мимо голого каштана, я начинаю чувствовать себя одной пустой скорлупкой, из которой вынули сердцевину.
Марк даже не пришел на похороны Мины, и меня это вполне устроило. Он был тогда в Шотландии, якобы навещал какого-то приятеля, но так и не удосужился вернуться. А мы с Рэйчел сидели на передней скамье и даже в какой-то момент взялись за руки, правда ненадолго. И в этой церкви, куда наша семья ходит только на крестины, свадьбы и похороны, я думал, как здорово было бы повести дочь по проходу к алтарю и увидеть, как она выходит замуж за хорошего парня, который будет любить ее и заботиться о ней. Сделает ее счастливой. Но, может, в этом-то и заключается главная ошибка: нам всем нужен кто-то, кто сделает нас счастливыми, как будто мы сами на это не способны. А если нам повезет (или не повезет) найти кого-то, что произойдет, когда этого человека не станет?
Не знаю, может, потому, что я вижу Рэйчел издали, мне чудится, будто она похудела, и хотя некогда дочь гордилась своей внешностью и не жалела денег на одежду и косметику, теперь она выглядит какой-то неухоженной. Слегка изнуренной. А однажды утром, закинув Элли в детский сад, Рэйчел битый час просидела в парке, словно не хотела возвращаться домой. Я подумал было, не подойти ли к ней, будто случайно, но удержался, сказав себе, что это рискованно: вдруг дочь поймет, что я за ней слежу. Это тот самый парк, куда я водил ее в детстве. Ей больше всего нравились качели, она всегда просила подтолкнуть ее повыше. Именно такую Рэйчел я люблю себе представлять: не сидящую в одиночестве на скамейке в парке, хмурую и исхудалую, а парящую над городом на качелях, так высоко, что кажется, будто она летит над крышами жилых кварталов и даже над портовыми кранами.
Дождь льет как из ведра, но нам осталось еще пять минут. Я начинаю надеяться, что сейчас из какого-нибудь невидимого громкоговорителя объявят: «Из-за дождя матч отменяется», но под неуклонно мрачнеющим небом слышится только влажное шлепанье ног. Я каждый день наблюдаю, как пролетают в мгновение ока очередные пять минут, а вот теперь каждая минута, каждая микросекунда становится вечностью, и стрелки секундомера Полин, кажется, назло замедляют ход. В моем полубредовом сознании начинает звучать песня, и я пою про себя с нарастающим отчаянием: «Давай, Эйлин», правда, при повторе слова превращаются в «Давай, Полин, давай, Полин, дуй в этот чертов свисток».
Наконец раздается свисток; предполагается, что мы все должны перейти на быстрый шаг, но я нашел деревянный столбик и обнимаю его; кажется, только он удерживает меня в вертикальном положении. Я нависаю над столбиком, ухватившись за его верхушку обеими руками, и пытаюсь отдышаться, чувствуя, что весь кислород улетучился куда-то за пределы Вселенной. Так вот каково это — оказаться в «зоне смерти» на Эвересте, где воздух настолько разрежен, что каждый шаг дается неимоверными усилиями. А потом я осознаю, что меня хлопают по спине и называют молодцом, и это немного шокирует, потому что единственная близость, которая ассоциируется у меня с групповой физической активностью, — это хлопок мокрым полотенцем в школьной раздевалке. «Молодец, Морис», — звучит со всех сторон, и меня по-прежнему похлопывают чьи-то руки, хотя я не вижу чьи,
