«Мы верим, что из пионеров и школьников, юных опытников, Советская Страна получит десятки, а может быть, и сотни Мичуриных, Дуниных, Бербанков, которые дадут человечеству не только новые приёмы возделывания сельскохозяйственных культур, стимулирующих урожайность, но и изобретут новые культуры и сорта растений. Они произведут революцию на полях, садах и огородах.»
Это не единственный факт привлечения детей к широкой активной работе культурно-революционного характера. И следует отметить, что инициаторами непосредственного участия в делах жизни являются сами дети. Как правило — отцы вообще плохо знают своих детей, но у нас они знают, кажется, несколько лучше, чем в государствах буржуазных. Лучше, но не в той степени, как следовало бы знать. И поэтому я ещё раз повторю: необходимо издание органа, который рассказывал бы отцам о работе детей.
Разумеется, и в буржуазных государствах дети принимают посильное участие в делах жизни, — в делах отцов. Летом в Англии, в Норфольке,
«…во время избирательной агитации двухлетняя дочь консерватора Кука, верхом на шотландском пони, появлялась в рыночные дни на площадях, причем на попоне её маленького коня было написано: «Выбирайте папу».
«Из Канзаса сообщают, что Джек Ричардс, четырнадцати лет, просидел на суку в течение ста сорока часов и отец его и мать никак не могли стащить сына с дерева. Несколько десятков мальчиков и девочек сейчас следуют его примеру, и некоторые рассчитывают побить установленный Ричардсом рекорд. Родителям этих «спортсменов» ничего не остаётся, как стоять под деревьями и поддерживать их мужество».
«В Нью-Джерси четыре мальчика едут посменно на одном и том же велосипеде вот уже в течение девяти суток и заявляют, что будут продолжать это занятие до тех пор, пока у велосипеда не сотрутся шины».
«Взрослые не отстают от малолетних. Четверо молодых людей из Сан-Луи отправились в Нью-Йорк на автомобиле задом наперёд и рассчитывают покрыть всё расстояние в двадцать шесть дней».
«Этими странными рекордами заразились, кажется, даже звери в зоологическом саду. По крайней мере газеты отмечают, что одна из обезьян вот уже три дня как висит на дереве на хвосте».
После биржевого краха в Ныо-Иорке семилетний мистер сказал своему отцу:
«— Если ты застрелишься, как это сделал мистер Г.Р., то дай мне сто долларов, чтобы я мог начать своё дело.»
Я мог бы привести десятка три таких анекдотических фактов, извлечённых мною из эмигрантских газет, но думаю, что этого не следует делать. О своих детях эмигранты пишут с грустью.
Вот, например, обстановка русского приюта для девочек:
«На стенах — карточки: покойный государь (с портрета Серова); великий князь Павел Александрович; княгиня Палей… Тут же девичье задумчивое лицо княгини Ирины Павловны. Посредине круглая серебряная рама с датами 1841–1866. Император Александр II со своими детьми; главнейшие моменты его царствования; Петербург, Кавказ, Севастополь, и рядом с блеском двора — сермяжные толпы слушают манифест.»
Кажется — «всё в порядке», но по-русски девочки говорят так:
««Знаете, она умерла, её похоронили, и вдруг она оживела».
Между собой дети предпочитают говорить по-французски: «по-русски всё трудно и непонятно». Очень распространены французские иллюстрированные журналы. Часто можно слышать такие фразы: «Я — иси!» [12], «Ты — депеше ву» [13], «Дай сюкр, сильвупле» [14] и так далее. Грамотно писать по-русски уже не умеет почти никто.
— Скажите, пожалуйста, — спрашивала на днях взрослая девушка, без акцента говорящая по-русски, — мне нужно написать «а теперь» — правда, после «а» твёрдый знак?
— Смешно всё как-то по-русски, вот такое распространённое имя Сюзанна, а по-русски так называют мужчин!
— Откуда ты это взяла?
— А как же, какой-то Сюзанн недавно спас русского царя?»
«Сюзанн» — это известный оперный герой Иван Сусанин.
«— Какой, по-вашему, смысл жизни? — спрашивают они.
— А по-вашему?
— Ох, разное. У нас некоторые говорят: надо жить для семьи, выйти замуж, детей воспитывать. А есть ещё — для бога и чтобы добрые дела делать… А я думаю, ничего этого нет, и надо жить для себя, для своего удовольствия…
В девочках смесь житейской опытности и полного неумения разобраться в прочитанном,»
— констатирует автор-эмигрант.
Но это не так интересно и поучительно, как, например, отношение к детям в Англии.
18 июля в Лондоне,
«в палате общин произошёл крупный скандал, небывалый в летописях этого учреждения. Заседание началось с того, что один из депутатов спросил министра внутренних дел, правда ли, что девятилетний мальчик был наказан по приговору суда четырьмя ударами плётки? Министр внутренних дел ответил на этот вопрос утвердительно, но отказался критиковать действия суда.»
По знаменитым романам Диккенса нам известно, как воспитывались английские школьники. Диккенс умер в 1870 году. С той поры прошло шестьдесят лет. Но вот известный сотрудник либеральных «Русских ведомостей», а ныне яростный враг наш, Шкловский-Дионео сообщил в парижской газете эмигрантов следующее:
«В Бромлее — маленьком сонном городке, в двадцати пяти минутах езды по железной дороге от станции «Виктория» в Лондоне в полицейском суде разбирается дело, поднятое обществом покровительства детям. Ответчиком является содержательница «высшей школы для мальчиков и девочек» госпожа Гильда Фирн. В школе этой одиннадцать пансионеров в возрасте от восьми до пяти лет были больны серьёзной накожной болезнью на голове[15]. Родители детей, отданных в школу-пансион госпожи Фирн, — провинциальные адвокаты, доктора и клерки. Это люди с маленькими доходами, старающиеся всеми силами сохранить «респектабельность». Один из параграфов кодекса «респектабельности» требует, чтобы дети учились в закрытой школе. В результате явилась госпожа Фирн. Она основала закрытую школу в помещении, которое люди с маленькими доходами могут показать знакомым с гордостью: «Вот где учатся наши дети». Школа помещается в большом, красивом доме, окружённом парком. Дом принадлежал прежде сквайру, которому теперь помещение это не по карману. Но директрисе есть на чём выгадать. «Выгадывание» происходит за счёт питания и учения детей. В 1930 году вполне воскресают обычаи, описанные Диккенсом. Дети в «высшей» школе госпожи Фирн плохо одеты и вечно полуголодны, зато отлично одета и очень сыта директриса. В великолепном помещении школы нет врача, потому что врачу больше года не платят и он не посещает школы. Тяжело заболевшие дети лежат без всякой помощи. «Директрисе» некогда, — она отправляется на скачки. И больные маленькие дети, в возрасте от восьми до пяти лет, остаются одни, неумытые, полуголодные. Почему же однако в закрытой школе живут такие маленькие дети, когда им ещё надо быть дома? А потому, что дети «мешают» дома матерям, желающим «жить». Скромные жёны провинциальных врачей и адвокатов так же желают танцевать, как и богатые женщины в Лондоне. Дело госпожи Фирн свидетельствует не только о том, что диккенсовская «академия Сквирса» ещё жива, но и о том, что существует ещё много родителей, которые из-за «респектабельности» или из-за других причин отдают детей в эти «академии».
Очевидно, мелкое мещанство окончательно решило жить по «принципу»: «хоть день, да наш». Это — принцип людей, разочарованных в возможности длительного и прочного существования. Семья для них уже перестала быть «основой государства».
Тот же Дионео, но уже в замечательно пошлой газете «Сегодня», напечатал фельетон о диком обычае английских школ, — обычае, называемом «фэччинч».
«Что такое — «фэччинч»? Каждый мальчик, поступающий в английскую закрытую среднюю школу, на известный срок попадает в распоряжение «монитора», то есть мальчика, занимающего первое место в классе не по успехам в науках. «Фэч» исполняет поручения «монитора», приносит ему чай и бегает у него на посылках. И, если поручение «монитора» не исполнено быстро и точно, «фэча» бьют. Через год новичок сам становится «стариком» в школе, и тогда он, в свою очередь, муштрует новичка.
Телесные наказания в более смягчённом виде удержались почти во всех английских школах, как средних, так и низших. Изредка это кончается трагедией, и тогда происшествия подобного рода имеют отражение в суде. Родители привлекают к суду учителя, выпоровшего их мальчика. Жалуются родители обыкновенно не вообще на систему телесного наказания, а только на чрезмерную суровость наказания. И, хотя я могу назвать несколько судебных процессов о «порке» в школах, я не припоминаю случая, когда судья выступил бы против системы порки в школах. Обыкновенно приговор кончается против родителей, хотя иногда суд признаёт, что наказание было несколько «сурово».
