…господину Греви… — Греви Жюль (1807–1891) — французский политический деятель, в 1879–1887 годах был президентом французской республики. Отличался изворотливостью в примирении враждебных партий. В 1886 году в «Письмах с дороги» (письмо четвертое) Успенский писал, что Греви «обязан за те деньги, которые ему платят, сохранять равновесие среди бесчисленного множества разнообразно мыслящих партий». В тексте данной статьи Успенский намекает на бытовую деталь из жизни Греви.
Упомянув… о мнении Маколея… — Маколей Томас (1800–1859) — английский либеральный историк.
…полюбить чтение Пушкина или историю Соловьева… — Имеется в виду «История России» известного историка С. М. Соловьева (1820–1879).
…книга г. Янжула «Фабричный быт московской губернии»… — И. И. Янжул. Фабричный быт московской губернии. Отчет за 1882–1883 г. фабричного инспектора над занятиями малолетних рабочих Московского округа, СПБ., 1884.
На стр. 173–174 Успенский использует приведенные Янжулом сведения о работе на рогожных фабриках (см. стр. 44 указанной выше книги).
…что он хоть и говорит всю жизнь прозой... — Герой комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» был удивлен: «Сорок с лишком лет говорю прозой — и невдомек!»
…разве бы он продавал с такою веселою беспечностью свое первородство за чечевичную похлебку… — По библейскому преданию, проголодавшийся Исав продал своему младшему брату Иакову право первородства за чечевичную похлебку.
«Горлушком» перемерло… — т. е. умерло от дифтерита.
«Записки южнорусского крестьянина», напечатанные в журнале «Устои», 1882, №№ 1–2, говорили о мытарствах семьи крестьянина, «сбежавшего» от своих господ.
Но я таковым отвечаю: «Слышу голос Иакова, а осязаю Исава». — Эта фраза, по библейскому преданию, была сказана ослепшим Исааком младшему сыну Иакову, который, желая получить наследство отца, обманул его. Обернув шею и руки козлиной шерстью, чтобы не отличаться от косматого брата своего Исава, и надев его праздничную одежду, Иаков пришел получить благословение отца. Слова Исаака стали употребляться в переносном значении.
Мечтания*
Печатается по последнему прижизненному изданию: Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том второй. Третье издание Ф. Павленкова, СПБ., 1889.
Очерк, носивший в рукописи заглавие «Кое-что из недосказанного», был впервые опубликован с видоизмененным наименованием «Мечтания» в «Русской мысли», 1884, № 12. Со стилистическими исправлениями и сокращением текста вошел в Сочинения писателя.
В «Мечтаниях» Успенский, отвечая на вопросы своих читателей и критики, развивает мысли, высказанные им в статье «Трудами рук своих».
Статья Я. Лудмера «Бабьи стоны» («Юридический вестник», 1884, №№ 11–12), на которую ссылается Успенский, была известна ему еще в рукописи. Он прочитал ее в редакции «Отечественных записок» Так как автор долгое время не мог опубликовать «Бабьи стоны», Успенский предложил ему продать статью. Писатель предполагал использовать приведенные Лудмером факты о положении русской женщины в своих очерках.
«Понимая, что под пером Успенского, — писал позднее Я. Лудмер, — этот же вопрос получит неизмеримо более яркое освещение, чем какой я ему мог дать, и произведет более сильное впечатление на общество, я ни минуты не задумался над его предложением и ответил ему, что счастлив предоставить ему всю статью мою в полное его распоряжение без всяких условий. Но, спустя короткое время, я получил от Успенского телеграмму, что по случаю закрытия „Отечественных записок“ он совершенно лишен возможности осуществить свой первоначальный план. Таким образом, статья „Бабьи стоны“ опять поступила ко мне, и после различных попыток напечатать ее в каком-либо журнале, не удавшихся вследствие цензурных условий, я устроил ее, наконец, по совету В. М. Соболевского, направившего меня к С. А. Муромцеву, в двух книжках „Юридического вестника“» («Русские ведомости», 1911, № 224, 30 сентября).
Успенский откликнулся на появление статьи «Бабьи стоны» также в очерках «Несбыточные мечтания» (очерк первый) и «Якобы „дела“».
…Бисмарк недавно очень «пужал» германский парламент мечтателями… — Успенский имеет в виду речь рейхсканцлера О. Бисмарка 10 мая 1884 г. в рейхстаге при обсуждении вопроса о продлении исключительного закона против социалистов.
Один Бисмарк пять миллиардов получил излишних… — Речь идет о контрибуции, получаемой Германией с Франции после франко-прусской войны 1870 года.
…крестьяне деревни Горелово-Неелово... — Успенский использует наименование деревни из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
Джорж — Джордж Генри (1839–1897) — американский публицист и экономист, считавший, что нищета трудящихся масс может быть уничтожена введением высокого налога на земельную собственность или национализацией земли буржуазным государством.
…подводился в итогах операций скопинского банка — См. пояснение на стр. 397.
…два из них («Дошутилась» и «Магистр и Фрося») как нельзя лучше рисуют тяжкую бессодержательность семейных отношений буржуазной семьи… — «Дошутилась» — повесть А. Алексеевой (А. А. Сорневой), опубликована в «Русской мысли», 1883, №№ 7–8; «Магистр и Фрося» — повесть А. Шабельской, появилась в «Русской мысли», 1883, №№ 8–9.
…рассказ «Мои вдовы»… — повесть Лесницкой, (В. И. Беленко), напечатана в «Русской мысли», 1884, № 3.
Через пень-колоду*
В архиве Г. И. Успенского сохранился листок с записью наименования цикла очерков «Через пень-колоду» и плана очерка, который под заглавием «Общие свойства „скучающей публики“» был опубликован в «Русской мысли», 1884, № 10. Это дает основание датировать замысел очерков «Через пень-колоду», которые впервые появились на страницах журнала «Русская мысль» в 1885 году, предшествующим годом.
В очерках «Через пень-колоду» Успенский вновь поднимал вопрос о неустройстве и путанице пореформенной жизни.
В журнальной редакции цикла (очерк «Куда девался один хороший русский тип?») писатель сам пояснил сущность избранного им заглавия.
«Название Через пень-колоду, — писал он, — дано настоящим очеркам потому, что русская жизнь вообще, а деревенская, из которой, главным образом, и будет почерпаться материал для этих очерков, в особенности, идут вперед (да! все-таки, вперед) с такими ненужными, нелепыми, жестокими случайностями и осложнениями, что выражение через пень-колоду, которым мне хотелось охарактеризовать это бестолково-трудное движение, можно упрекнуть разве только в некоторой мягкости, не соответствующей тому грубо топорному элементу, который в теперешней русской жизни неизменно сопутствует каждому, самому малейшему и простейшему явлению будничного обихода. Но, не исчерпывая всей многосложности явлений, из которых соткана настоящая минута русской жизни, выражение через пень-колоду, характеризующее эту минуту, хотя и в смягченном виде и смягченными чертами, выбрано мною также и для характеристики положения, в котором находится и наблюдатель этой минуты: через пень-колоду идет жизнь, и через пень-колоду волей-неволей должна идти и мысль наблюдателя: неожиданность, безрезонность, непостижимость, наконец, которыми испещрен сегодняшний день, невольно расшатывают, повергают в отчаяние, иной раз отупляют, а иной раз вдруг подъемлют для того, чтобы тотчас же „повергнуть“ эту несчастную мысль наблюдателя, и все эти терзания, все эти неожиданности, сменяющие друг друга с быстротою, все более и более увеличивающеюся, не могут не класть своей печати на манеру и на способ литературного изложения того, что наблюдатель хотел бы рассказать читателю… Веселое, независимо от рассказчика, едва начавшего свою веселую речь, сменяется таким ужасным, что веселая речь надолго замирает на устах, и нужно долгое время, чтобы опомниться, прийти в себя, одуматься и, убедившись, что это „ужасное“ имеет в конце концов хотя и отдаленную, но неразрывную связь с тем „веселым“ сюжетом, разговор о котором был так нежданно прерван, чтобы можно было возвратиться к продолжению и тону прерванного рассказа.
Да не смушается поэтому читатель видимою нестройностью и беспорядочностью в передаче моих наблюдений; я уже сказал, что хотя жизнь русская и идет через пень-колоду, но она идет и идет вперед, идет к правде, к торжеству ее, то есть к тому самому, что нужно душе человеческой, что оставляет глубокий, не всегда, при настоящих условиях жизни, приметный, но вечно живой, несокрушимый центр. Вот такой же центр не может не быть и в наблюдениях, почерпаемых из явлений этой же самой действительности: быть может они покажутся на первый взгляд беспорядочными, мечущимися с предмета на предмет, прерывающими речь об одном для того, чтобы, начав о другом, также прервать и начать о третьем и т. д., но так как источник этой спутанной речи — только частица той же самой многосложной картины, которую представляет современная русская жизнь, то и в видимой беспорядочности передачи явлений этой жизни также будет центр, к которому сойдутся все эти якобы случайности отступлений от начатого, прерванных речей и т. д…»
