Он столько раз видел это в Схипхоле. Он знает, как правильно.
Когда почти стемнело, он понял, что Тирза и ее парень попросту заснули. Он вышел в коридор и еще раз позвал их, но они так и не ответили. Ему придется съесть все одному. В этом было все хамство Мохаммеда Атты: делать все, как ему удобно, использовать, но при этом ничего не давать взамен. Никакой вежливости. Никакого понимания. Хофмейстер подумал об Иби и ее парне. Те в последнее время тоже не утруждали себя появлениями к ужину. Вот оно, влияние иноземцев. Антисоциальное поведение.
Перед едой он налил себе еще бокал вина. Потом сел за стол и стал смотреть в сад, который когда-то принадлежал его родителям. Сад, в котором играли маленькие Иби и Тирза. Он снова представил себе день, который наступит. Потому что, как следует подготовившись, он сможет лучше справиться со слезами, он не допустит слез, они ни к чему. Они отвратительны.
В два часа ночи он вдруг проснулся. Ему не спалось. Осторожно, чтобы никого не разбудить, он спустился по лестнице. Хофмейстер открыл бутылку вина, итальянского гевюрцтраминера, и быстро выпил полный стакан, как будто кто-то мог его застать за этим.
Он вдруг испугался, что теряет рассудок, ему нужно было чем-то занять себя, чтобы успокоиться. В одних трусах он вышел в сад. Дождь наконец прекратился. От лампы на кухне было достаточно света. И он начал приводить сад в порядок. Он все сделал заново. Убрал траву, пересадил цветы, кусты. Выровнял землю, заново посеял газон. Да, ему стало лучше. Он работал с таким усердием, что даже без одежды ему не было холодно.
Через час он вернулся на кухню и открыл еще одну бутылку вина, хотя первая была еще почти полной. Ему нечего было бояться, Тирза непременно вернется из Африки. Эпизод без Тирзы будет просто коротким эпизодом, переживет этот эпизод.
Когда он закончил работать в саду, уже светало. Он почистил и вымыл все инструменты и разложил их на полу в кухне, чтобы просохли. Из-за своей неуемной страсти к порядку он навел чистоту в коридоре и в гостиной, как будто к ним в любой момент могли нагрянуть гости. Немного полистал Коран. Удивительная книга для удивительных людей.
Потом он прилег на кровать. «Она хочет, чтобы я влюбился, — подумал он. — Она хочет, чтобы я влюбился по-настоящему. Но я ведь уже влюблен. Я уже люблю».
Хофмейстер мог поспать еще пару часов.
В то воскресенье все прошло в точности как он запланировал. Наверное, в первый раз будущее нисколько его не разочаровало. Он стоял в аэропорту Франкфурта и махал обеими руками, именно так, как представлял себе накануне.
Как он и собирался, сначала Хофмейстер махал только правой рукой, а потом уже обеими. Он поднял их высоко-высоко, чтобы Тирза видела его руки, чтобы они были выше всех остальных.
Он махал до тех пор, пока ему не показалось, что он сейчас как в Схипхоле — машет кому-то, кого уже нет.
Медленно, едва волоча ноги, он вернулся на парковку. Нужно было найти машину.
Он нашел автомобиль, сел за руль и увидел, что у него под ногтями все еще были черные полоски от забившейся земли. Он же все выходные провозился в саду. Можно сказать, прожил в болоте.
Хофмейстер уже хотел заводить машину, но тут заметил на панели айпод Тирзы. Он схватил его и чуть было не выскочил из машины, чтобы бежать в зал вылета, но тут подумал, что его все равно не пропустит таможня.
Он просидел некоторое время совершенно потерянно с этой маленькой вещицей в руках. Зарядка тоже была здесь. Он решил позвонить Тирзе, вдруг айпод можно выслать в хостел, где она остановится. В любом случае он хотел сказать ей, чтобы она не переживала, что ее айпод не потерялся. Она ведь так к нему привязана. Но Тирза не отвечала. Вызов переключился на автоответчик, и Хофмейстер услышал ее голос: «Привет! Это Тирза. Меня сейчас нет. Пожалуйста, скажите мне что-нибудь хорошее».
Он засунул в уши наушники и стал слушать ее музыку. Время от времени включалась знакомая ему песня. Сестер Эндрюс она тоже записала. Для него. Ради него. Он мурлыкал в такт мелодии.
Потом он завел мотор и со скоростью сто восемьдесят километров в час помчался по автобану в сторону Амстердама.
Недалеко от Оберхаузена он остановился на заправке. Он не выдержал.
Как в трансе он прошел до туалета. Все кабинки были заняты. Ему пришлось прождать не меньше пяти минут, пока хотя бы одна из них не освободилась. Он забежал в нее, и его вырвало. Крупук, вино, опять крупук.
Рядом с какими-то дальнобойщиками он смущенно привел себя в порядок перед зеркалом. Это не очень помогло. Он вернулся к машине.
Он сел за руль и опять взял в руки айпод. Он смотрел на него и думал об Африке. Они уже часа два были в воздухе. Где они сейчас? Наверное, над югом Италии.
Ни о чем не думая, он покрутил в руках айпод, а потом заволновался, хорошо ли он запер дом. Он повернул айпод и увидел, что на обратной стороне что-то нацарапано.
Ему пришлось сильно приглядеться, чтобы разобрать буквы в тусклом свете.
«Царица солнца». Вот что там было. Два слова. Царица солнца.
Он положил айпод на сиденье и выскочил из машины.
Он снова пошел в туалет, нет, он побежал со всех ног.
Его опять вырвало. Вывернуло наизнанку.
Наклонившись над унитазом, не в силах даже пошевелиться, он бормотал: «Царица солнца. Царица солнца». От этих слов ему стало спокойнее. Пока существовали эти слова, существовал весь мир.
Он вернулся в машину и спрятал айпод и подзарядку в портфель.
Несколько минут он просидел неподвижно. Может, четверть часа. Пока кто-то не постучал ему в окошко. Он резко выпрямился. Да-да, здесь нельзя спать, здесь не разрешается спать, он знает.
Хофмейстер посмотрел на часы.
Они уже пролетели Италию. Ливия, вот где они сейчас. Они уже над Африкой.
— Я победил слезы, — сказал Хофмейстер лобовому стеклу.
2
В половине первого он вернулся на улицу Ван Эйгхена. Он забрал из машины только сумку с вещами. Инструменты он собирался перенести в сарай завтра. Он осторожно открыл входную дверь в надежде, что его супруга уже спит.
Но она сидела в гостиной за столом с газетой и бокалом вина. Он посмотрел на нее.
Она проигнорировала его появление или не услышала, как он вошел. Он
