9
Аничков Евгений Васильевич (1866–1937) — литературовед и критик, писавший о символистах, автор книги «Новая русская поэзия» и др. В дневниках, письмах, мемуарах находим многочисленные упоминания Аничкова, лично встречавшегося почти со всеми значительными писателями и поэтами серебряного века.
Ср. с воспоминаниями И. Ясинского: «Тетерников служил учителем и смотрителем городской школы на Васильевском острове, где имел квартиру; женат не был и жил с сестрой, был уже сед. Приютил его у себя „Северный вестник“, напечатавший его рассказ „Тени“. Содержание „Теней“ понравилось критике; Венгеров восторгался, а состояло оно в том, что мать, делая из пальцев зайчиков на стене своему ребенку, сама проникается суеверным ужасом к игре теней и сходит вместе с сыном с ума» (Роман моей жизни. М.; Л., 1926. С. 255).
Обратившемуся к нему за автобиографией Модесту Гофману Сологуб ответил: «Я с большим удовольствием исполнил бы всякую Вашу просьбу, но это Ваше желание не могу исполнить. Моя биография никому не нужна. Биография писателя должна идти только после основательного внимания критики и публики к сочинениям».
Цитата не точна. У Сологуба:
Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошел ко дну,
Я так воззвал: «Отец мой. Дьявол,
Спаси, помилуй, — я тону».
Цитируется неточно.
Любопытная параллель в воспоминаниях Г. Чулкова: «Сологубу можно было тогда дать лет пятьдесят и более. Впрочем, он был один из тех, чей возраст определялся не десятилетиями, а по крайней мере тысячелетиями — такая давняя человеческая мудрость светилась в его иронических глазах» (Годы странствий. С. 146).
Стихотворение Ф. Сологуба «Чертовы качели», написано 14 июня 1907 г.
Ср. со свидетельством другого мемуариста: «…измучившаяся в Советской России, издерганная обещаниями коммунистов, с ними никогда не имевшая ни единой точки соприкосновения, как и сам Сологуб, отчаявшись попасть за границу, Чеботаревская бросилась в Неву. Ее тело нашли только через год. Непостижимо, каким образом Сологуб пережил этот ужас» (Пильский Петр. Затуманившийся мир. Рига, 1929. С. 66).
Сам Андрей Белый («Начало века», стр. 448) передает эту сцену несколько иначе: «Во время чтения ему адреса молчал церемонный старик, став во фраке, закинувши мумиевидную голову, белый, как смерть; вдруг пленительно зуб показав (и отсутствие зуба), он руку потряс сердечно; и — облобызал меня. За кулисами, сжав ему руку, едва не упал вместе с ним, потому что орнул он белугой: — „Ой, сделали больно, — и пальцы тряс, сморщась, — ну, можно ли эдаким способом пальцы сжимать?“ И качая над носом моим своим пальцем, откинувшись, фалдами фрака тряся, он сурово меня распекал». Должно заметить, однако, что лицо, рассказавшее мне об этом эпизоде, находилось среди публики и могло видеть лишь то, что происходило именно на сцене, а не за кулисами.
Ее сестра, тоже переводчица и писательница, Александра Николаевна Чеботаревская, жила в Москве. В день похорон Гершензона (февраль 1925) было решено речей не произносить. Однако какой-то коммунист, растолкав присутствовавших, подошел к могиле и стал говорить о том, что хотя Гершензон был «не наш», все же пролетариат чтит память этого пережитка буржуазной культуры. Александра Николаевна не выдержала и тут же высказала все, что накипело у нее на душе. Когда разошлись с кладбища, она весь день не могла успокоиться. Вечером, после нервного припадка, она пошла на Большой Каменный мост, перекрестилась, осенила крестным знамением Москву на все четыре стороны и бросилась с моста в полынью. Прохожие ее вытащили, но час спустя она скончалась в приемном покое от разрыва сердца. Рассказываю со слов советского писателя, который тогда был в Москве, а затем на время приезжал в Париж. Андрей Белый («Начало века», стр. 447) пишет, что обе сестры покончили с собой «на почве психического заболевания».
