густым травяным настоем, щедро расплескиваемым из двух круглых с высокими бортами сосудов, мерцавших золотом, как и кубки.
«Восхождение, причастие, а затем омовение, а дальше…».
Каждая тройка встала на колени и принялась вновь возносить мольбы, обратив руки и лица к ночному небу. Рядом громыхнуло, как во время грозы, и вновь Лариса суеверно обратила внимание, что небо чисто.
Раскат повторился, он больше был похож на рык льва. Затем ещё и ещё. Теперь гром, не переставая, оббивал врата своим рёвом, делая секундные передышки. Люди прекратили молитву и встали на ноги. На стену, где находилась Лариса, поднялся шаман – верховный жрец культа. Высокий, худой старик, однако ж держался он твёрдо и величественно. Полы его длинных одежд развевались на поднявшемся ветру, обнажая костлявые голени. Волосы длинные и белые взметались под ветряными порывами, борода, до груди шедшая, колебалась и дыбилась.
Шаман воздел вверх сухие руки и громогласно заголосил нечто зловещее и торжественное. Раскаты грома слились в единый, грозя навсегда лишить слуха. Однако ж никто из присутствовавших, кроме Ларисы, не зажимал ушей и не вздрагивал.
«Они вошли в транс».
Шаман подошёл к грифону и преклонил колени пред ним. Он с горячностью возносил призывы свои к каменному истукану, прося того о чём-то. Затем взор главного из жрецов был обращён ко второй статуе и молитва повторилась. Шаман встал и отошёл в сторону, уступая путь воину.
Лариса была заворожена не менее тех, кто принимал непосредственное участие в ритуале. Но всё же она попыталась окрикнуть мужчину, так безропотно ступавшего к опасному краю. Ни звука не исторгло её горло. Тогда девушка вознамерилась прорвать невидимую нить силы, что удерживала её на месте, точно марионетку. Но и это не удалось. Она должна была смириться с ролью зрителя-наблюдателя. Большей участи ей не дано было.
Девушка-воин меж тем подошла к своему краю и встала напротив второго обречённого. Лица их, позолоченные факельным огнём, были бесстрастны и преисполнены покоя и мира. Гром утих, тишина, гнетущая нерв, образовала вакуум вокруг этих двоих. Ларисе казалось, что она слышит биение своего сердца.
Воины смотрели прямо в глаза друг другу. Ещё секунда. Ещё вдох. Но вот они разом выкрикнули слово, смысл которого Лариса не поняла, и, сделав резкий прыжок от края, устремились в воздух, протягивая друг другу руки.
– Нет! – выкрикнула Лариса, но её голос, теперь оживший и обретший силу и звук, потонул в жутком неземном рёве, вырвавшемся вместе с пыльным вихрем из ущелья.
Руки жертв дотянулись и сцепились на мгновение. Лариса видела, как их несчастные молодые тела рухнули в пропасть меж стен, предварительно окрасив камень кровью в полёте.
Но за мгновение до конца, за крошечный миг, до того, как оба достигли острых камней земли, ярчайшая вспышка озарила всё вокруг, ослепив всё живое. Лариса не понимала, но чувствовала, откуда исходило то нестерпимое сияние. В проулке меж стенами, за Их Вратами скрежетало, завывало и грохотало нечто потустороннее и оно приближалось, дабы насладиться жертвоприношением, устроенным в собственную честь.
– Нет! Нет! Нет! – отмахивалась Лариса от света, опалявшего волосы и кожу. Жар стал нестерпим, а воздух раскалился до невозможной духоты.
Она не хотела, чтобы это нечто вырвалось в этот мир, в её мир. Она забыла, что всё виденное ею давно минуло, и переживала мгновения древности, как в настоящем.
Рёв нарастал, стены дрожали, камни местами отрывались и падали вниз вместе с воткнутыми факелами. Земля ли протестовала против вторжения чужеродной силы, иль так грандиозна была мощь неведомых богов, которым принесены были жертвы, но ясно было одно, что ничего хорошего не будет, если границу Врат преодолеет та жуть, что томилась до поры по иную сторону.
Лариса взглянула вновь на Люду, прежде та казалась бледной в холодном свете луны и ночных тенях. Но теперь в ярчайшем свечении Люда была видна в истинном своём виде. Тлеющее тело с почерневшим лицом без глаз, с синюшными руками, на которых вздулись фиолетовые прожилки. И всё та же грустная улыбка, обнажавшая заострившиеся черты. А вонь разложения, что доселе скрывала лесная трава да хвоя, теперь под воздействием противоестественного жара усилилась и удушала вместе с выжженным воздухом.
Лариса попятилась назад, она не могла более находиться рядом с мертвецами, роли которых давно сыграны. Воля вернулась к ней, и она воспользовалась свободой. Но вот нога неровно ступила на край площадки и тело, не удержав равновесия, полетело вниз, следом за недавними жертвами. Крик ужаса её влился в рёв врат. Земля приближалась, и до конца оставалось мгновение, секунда, не более. И она увидела. Она узнала то, что скрывали зловещие Врата от мира людского. И лёгкие переполнились и исторгли последний крик отвращения, страха и немощи. А затем то, что рвалось из камня наружу, воззвало к ней по имени.
– Лариса! Лариса! Проснись же, – звал её настойчивый, знакомый голос.
Она с трудом разомкнула веки, глаза и щёки были мокры от слёз, во рту пересохло, а в носу стоял настойчивый запах тлёна и гари.
– Нет! Нет! Остановите, остановите это! – Крик вырывался из саднившейся гортани, губы кровоточили в покусанных местах. Она и не заметила, как их поранила.
Сергей тряс её за плечи, пытаясь вывести из глубокого сна. Он был разбужен пронзительным вскриком, донёсшимся из мужской палатки. Напуганный дурным предчувствием, парень кое-как одевшись, босой влетел в тёмное нутро палатки и обнаружил метавшуюся в бреду Ларису, дядька спокойно спал рядом.
Не сразу девушка отошла от жуткого видения, плача на плече растерянного Сергея. Она и слова внятного не могла сказать, чтобы объяснить свою истерику. Он же лишь невнятно уговаривал её перейти в другую палатку и остаться там до утра.
– Утром, как светает, я отправлюсь за помощью, – твёрдо заявил он, выпроваживая из шатра Ларису. – Больше медлить нельзя. Двое наших мертвы, третий на грани. Да и нам помощь не помешает.
– Но куда же ты пойдёшь, Серёж?
– Карта есть, не потеряюсь. Я в картах превосходно разбираюсь, просто не было случая доказать…, – запнулся он, оглянувшись на Мицкевича. – Ничего, я не подведу. Сутки максимум и я буду снова здесь.
Она послушно вернулась в их с Людой палатку, только от взгляда на пустой соседский спальник хотелось не спать, а выть и стенать. Но силы выпитые жутким наваждением, оставили её, и она провалилась в пустоту сна без снов – благодать истерзанного разума.
Утром у ожившего костра за завтраком они обсуждали возникшую ночью идею Сергея.
– Давай обождём, ему стало лучше, ты же видел. Уход
