Это, если вы помните, было у Плюшкина. Буквально то же самое красовалось на витрине, но с прибавкой небольшого крайне яркого плаката, стоявшего на самом выгодном месте, посредине…
Плакатик изображал разноцветного господина, держащего в одной руке сверкающую резиновую калошу, а пальцем другой указывающего на клеймо фирмы на подошве: «Проводник».
Меня очень рассмешила эта ироническая улыбка нашего быта: резиновых калош нельзя достать ни за какие деньги, а хозяин магазина упорно продолжает их рекламировать.
Так как хозяин стоял тут же, у дверей своей сокровищницы, я спросил его:
— Зачем вы рекламируете калоши «Проводник»?
— Где? — удивился он. — Это? Помилуйте! Да это картина. Мы это продаем.
— Как продаете? Да кому ж это нужно…
— Покупают. Повесишь в комнате на стенке, очень даже украшает. Видите, какие краски!
В торгашеском азарте он снял с витрины господина, указующего перстом на сверкающую калошу, и преподнес это произведение к самому моему носу.
— Вот она, картинка-то. Купите, господин.
Я вспомнил свою петербургскую квартиру, украшенную Репиным, Добужинским, Билибиным, Ре-Ми, Александром Бенуа, — и рассмеялся.
— А в самом деле, не купить ли?
Раз наступает такая дикариная жизнь, что скоро будем ходить голыми, то для украшения наших вигвамов хорош будет и юркий господин, сующий под нос обаятельно сверкающую калошу.
В этот момент к нам приблизился незнакомец в темно-зеленом пиджачке в обтяжку и соломенной шляпе-канотье…
Он на секунду застыл в немом восхищении перед господином с калошей, снял шляпу, самоуверенно обмахнулся ею и спросил:
— Что ж вы мне прошлый раз, когда я покупал картины, не показывали этой штуки? Занятно!
— Купите! Замечательная вещь, — захлопотал хозяин, почуяв настоящего покупателя. — Настоящая олеография! Это не то что масляные краски… Те — пожухнут и почернеют… А это — тряпкой с мылом мойте — сам черт не возьмет!
— Цена? — Уронил покровитель искусств, прищурившись с видом покойного Третьякова, покупающего уники для своей галереи…
— Четыре тысячи.
— Ого. И трех предовольно будет. Достаточно, что вы прошлый раз содрали с меня за женскую головку «Дюбек лимонный» — шесть тысяч.
— Та же больше. И потом на картоне наклеена — возьмите это во внимание!
— Ну, заверните. А фигур нет?
— То есть скульптуры? Очень есть одна стоящая вещь: Диана с луком.
— Садит, что ли?
— Чего?
— Лук-то.
— Никак нет. Стреляет. Замечательный предмет (хозяин сделал ударение на первом слоге) — настоящий, неподдельный гипс! Вещь — алебастровая!!
Когда меценат, закупив часть живописных и скульптурных сокровищ, — довольный собой, удалился, я сделал серьезное лицо и спросил:
— Скажите, фамилия этого нового покровителя искусств — не Косьма Медичис?
— Никак нет, совсем напротив: Степан Картохин. Оне тут у портного в мастерах служат и огромадные деньги нынче вырабатывают: до восьмисот тысяч в месяц! Известно, девать некуда — вот оне в валюту все перегоняют — вещи покупают. И опять же, искусство любят.
И почувствовал я, что все мы, прежние, до ужаса устарели со всеми нашими Сомовыми, Добужинскими, Репиными, Обри Бердслеями, Ропсами, Билибиными и Александрами Бенуа.
Шире дорогу! Новый Любим Торцов идет!
Бумажки бьют из его карманов двумя фонтанами, и в одной руке у него сверкает всеми цветами радуги «Дюбек лимонный», в другой — «Покупайте калоши „Проводник“»!
— Ars longa, vita brevis!
20-й век. Года 1910-1913-й
— Не знаю, куда в этом году поехать за границу… Все так надоело, так опостылело… Не ехать же в эту олеографическую постылую Швейцарию, с ее коровами, молочным шоколадом, альпенштоками и пастушьими рожками.
— А на Ривьеру?
— Тоже нашли место! Это проклятое, вечно синее небо, это анафемское, вечно лазурное море, эти экзотические пальмы, эта назойливая красота раскрашенной открытки!.. И в Германию я не поеду. Эта сытость животного, эта дешевка мне претит! Махнуть в Норвегию, что ли, для оригинальности? Или в Голландию…
— …Вчера я перечитывал «Портрет Дориана Грея»… Какая утонченность, какая рафинированность. Вообще, если меня в последнее время что и занимает, так это — английская литература последних лет — весь ее комплекс…
— А я вам говорю, что ставить в Мариинке «Электру» — это безумие! Половина певцов посрывает себе голоса!..
— Читали?
— Да, да! Это такой ужас. Весь Петербург дрогнул, как один человек, когда прочитал о горе бедной Айседоры Дункан. Надо быть матерью…
— …Понимаете, между акмеизмом и импрессионизмом та разница, что акмеизм как течение…
— Позвольте, позвольте! А Игорь Северянин?
— …Расскажу, чтобы дамы не услышали. После Донона поехали мы в «Аквашку», были: князь Дуду, Ирма, Вовочка и я. Ну, понятно, заморозили полдюжинки…
— …А я вам говорю, что Мережковский такой же богоискатель, как Розанов — богоборец!
— …В последнем номере «Сатирикона»…
— …Будьте любезны передать ром.
— …Вы спрашиваете, отчего вся Россия с ума сошла? От Вилли Ферреро!
— Господа, кто вызывал таксомоторы? — два приехало.
— Прямо не знаю, куда бы мне и дернуть летом… Венеция надоела, Египет опостылел… Поехать разве на Карпаты для шутки?..
13-й век. Год 1920-й
— Кушайте колбасу, граф!
— Merci. Почем покупали?
— 120.
— Ого! Это, значит, такой кусочек рублей 7 стоит…
— …Я вам советую поехать в Сербию, хотя там неудобно и грязновато, но русских принимают довольно сносно. Даже в гостиницы пускают…
— Что вы говорите?!
— …В кают-компании все стояли, прильнув друг к другу, сплошной массой, но я придумал штуку: привязал себя ремнями от чемодана к бушприту и так довольно сносно провел ночь. Благо тепло!
— Что это не видно моего кузена Гриши?
— Разве не знаете? На прошлой неделе от сыпняка кончился.
— Ах, вот что! То-то я смотрю… А булки почем покупали?
— …Представьте себе, купила я две свечи, а одна из них без фитиля.
— Что же вы?
— А я растопила стеарин в стакане, потом взяла шнурок от корсета и стала обмакивать в стакан: обмакну и вытащу. Стеарин застывает быстро. Так и получилось несколько маленьких свечек.
— …Нет, простите! На чемодане спать удобно, только нужно знать — как. Другой осел будет пытаться спать на закрытом чемодане. А нужно так: все вещи из чемодана вынуть и завернуть в простыню; раскрытый чемодан положить крышками вверх, а сбоку, как продолжение, вынутые вещи; получается площадь в два аршина длины и в аршин ширины; впадина на ребре чемодана затыкается носками…
— Баронесса, по вас что-то ползет…
— Ах, это я с князем Сержем на грузовике каталась. Наверное, от него.
— …Лучшая мазь от этих гадов — тинктура сабадилли. Мне жених подарил на именины целый флакон.
— Дуся! Дайте подушиться!
— …Из Харькова мы ехали 28 дней. Я — с эшелоном солдат. Сначала питались орехами, у меня было 2 фунта, — а потом на станции Роскошной я выменяла у жены стрелочника свою кофточку на курицу. Солдаты сварили из нее суп в цветочном горшке, и мы ели. Я ела двойной ложечкой, для заварки чаю. Неудобно только, что вся жидкость в дырочки протекала прямо на платье. Ну, я потом платье в станционной бочке выстирала.
— …Не знаю, куда мне и поехать: англичане не пускают русских в Англию, французы не пускают в Париж, немцы…
— Что это за масло у вас странное? Я уже второй бутерброд ем, ем и не могу разобрать…
— Это не масло. Мазь от экземы для Шурочки. Вот дура тетка! Неужели она на стол поставила? Ну, ничего — тут еще немного осталось — хватит.
— Вы читали «Портрет Дориана Грея»?
— Не читал. А вы читали приказ о выселении всех, кто живет тут меньше двух лет?
— …Помню я, в толстовской «Смерти Ивана Ильича»…
— Скажите, а он тоже от сыпного?
— А однажды я два дня спал на пишущей машинке…
— Какой системы?..
— Если спирт и с бензином — это ничего, он годится… Надо только положить туда корицы, перечной мяты и лимонной корки. Наполовину отбивает запах.
— Не знаю, куда и поехать: туда не пускают, сюда не пускают…
Век — черт его знает какой… Год 1923-й
— Собираюсь в Константинополь.
— Как же вы поедете, если пароходов нет?
— А мы с Иваном Сергеичем собираемся вплавь. Пузыри подвяжем, пробки. Удочки берем с собой, рыбку по дороге будем ловить… Пропитаемся. Мы высчитали — не больше трех недель плавания.
— Скажите, граф, вы читали «Письма Чехова»?
— Простите, я только по печатному. Писанное от руки плохо разбираю.
