— Да, — произнёс я с некоторым удивлением. Как она поняла, что моя фраза относится именно к молчаливым стражам?
— Немудрено. Многие удивляются, и даже из вашего лагеря приходят сюда любоваться на них. Тут раньше жил мой свояк, он и посадил деревья. Аккурат в тот день, когда моя племянница родилась. Прошло всего-то двадцать шесть лет, а вон, видишь, какие вымахали! — не без гордости произнесла старуха. — Золотым человеком был мой свояк! Нищий мальчик из провинции, сирота, а всего добился… Он и дом этот срубил.
И тут я понял: она ведь говорит по-русски!
— А вы русская? — спросил я.
— Да нет, сынок. Я местная, родилась и выросла в этом посёлке, как и все мои родные. А в двадцать надолго уехала в Москву. — Пояснила старуха.
— А-а-а. — Протянул я.
Старушка лукаво взглянула на меня:
— А ты откуда, „норвежец“?
— Да я русский, бабушка!
— Да я уж догадалась. Просто глаза у тебя синие, сапфирные, — засмеялась старуха. — Прям как у местного.
Я польщённо кивнул:
— Я из Москвы.
— Практически земляки, — улыбнулась старушка.
— Извините, можно попросить Вас об одном одолжении? — собравшись с духом, спросил я.
— Каком?
— Нам в школьном кружке литературы задали на лето задание — собрать народный фольклор тех стран, в которых будем отдыхать. Вы же наверняка знаете какие-нибудь сказки?
В её серых, светлых-светлых глазах старушки заплясали весёлые искорки. У меня почему-то возникло ощущение, что эти глаза просто посветлели со временем, а раньше они были синие, как у всех здешних жителей. Морщин было не очень много, но кожа была вялой, как лежалое яблоко. Когда старушка улыбалась, её лицо становилось весёлым и озорным, а на щеках появлялись ямочки.
— Конечно, я знаю много сказок. Хочешь, расскажу тебе одну старую норвежскую легенду?
— Конечно!
— Ну, слушай, — старушка устроилась поудобнее. — „Жил-был один человек, и было у человека три сына, и младшего звали Аскеладден. И был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь, когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему целое стадо прошлось…“
Я достал из кармана блокнотик и стал делать пометки.
Полчаса пронеслись незаметно.
— „…ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты всё это заслужил, — сказал король. Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жёны прекрасная принцесса“, — закончила старая сказочница.
— Здорово! — восхитился я. — Спасибо вам огромное!
— Да не за что. Чай, не сама придумала, — хмыкнула старушка.
Я кинул взгляд на часы.
— Извините, но мне пора. Скоро ужин…
— Иди, иди, если опоздаешь, ругаться будут. Я-то знаю этих воспитателей — готовы с детей все шкуры содрать!
Я засмеялся.
— Кстати, приходи завтра, если хочешь! Я много сказок знаю. Запишешь все и отдашь в свой кружок, — предложила сказочница.
— Было бы отлично!
— Ну, раз отлично, так приходи. Я здесь в любое время, — кивнула старушка. — Иди, иди.
Я кинул последний взгляд на клёны и побежал по тропинке.
Я пришёл на следующий день, и на послеследующий, и мало-помалу сдружился со старушкой. А она охотно рассказывала мне порой страшные, порой весёлые, а порой печальные норвежские легенды, которые я записывал в свой блокнотик.
— …тут вдруг открылась дверь, и появляется на пороге карлик. „Ну, угадала ты моё имя иль нет? Если угадала, то говори, а если нет, пойдёшь со мной в подземное царство, и будешь моей женой!“ — говорит он девушке. А пряха сняла спокойно перчатки и говорит: „Твоё имя — Мневезёт! Я свободна!“ Взвыл карлик, выбежал на улицу, и больше его никто не видел. Даже перчатки, что из соломы золото делают, не успел забрать. А принц взял девушку в жёны.
— Отличная история, — улыбнулся я, закрывая блокнотик.
Я сидел на тропинке. Послезавтра мне надо было уже уезжать, поэтому я вдыхал полной грудью чистый, свежий воздух, стараясь надышаться за весь год. Вот вернусь в Москву, и не будет там такого воздуха.
— Ну, прям вот отличная, — притворно проворчала старушка, — и получше я знала. Да только забыла уже половину.
— Расскажите ещё одну!
— Хватит пока с тебя! Ладно, „норвежец“, иди в лагерь. А то хватятся тебя.
— Да не норвежец я!
— Но глаза-то норвежские!
— Ну, с этим не поспорю. Нина Эдвардовна тоже говорит, что мои глаза — как у самого настоящего норвежца!
Старушка быстро взглянула на меня.
— А кто такая эта Нина Эдвардовна? — спросила она.
— Это моя учительница по литературе. Она тоже из Норвегии, приехала в Россию, когда была совсем маленькой. Вместе с тётей. Вроде она сирота, родители у неё погибли, когда Нина Эдвардовна маленькой была.
Старушка долго молчала.
— Понятно, — протянула она наконец. — А на родину эта твоя Нина ездит?
— Нет. Ей некогда.
— Жаль. Ты ей передай, чтоб съездила. Осенью. Ведь осенью у нас так хорошо!
Старушка замолчала. Она сидела, задумавшись и отчего-то взгрустнув, и лицо было печальным и усталым.
— Ты придёшь завтра? — спросила она.
— Да. Вы ведь расскажете мне ещё одну историю?
Она странно взглянула на меня:
— О, да. Расскажу. Расскажу… — задумчиво отозвалась сказочница.
Я посмотрел на неё немного недоумённо, но решил, что у старых людей свои причуды.
— До свиданья, — сказал я и, не дождавшись ответа, побрёл обратно в лагерь.
На следующий день я пришёл, когда на лес уже опускались сумерки. Старушка неизменно сидела на лавочке, но в этот раз её лицо отчего-то было взволнованным.
— А я уж думала, ты не придёшь.
— Как же я мог не прийти? Я должен послушать последнюю историю.
Старушка кивнула:
— Только я сразу тебя предупреждаю: это не сказка.
— А что же?
— Быль. Реальная и печальная, как всё реальное. Но… мало кто верит, что это было на самом деле. Так что можешь смело записывать это как легенду. Легенду про отважного Поэта.
— Про Поэта?
— Да. Он… был мой свояк.
Я вздрогнул:
— А почему „был“? — тихо спросил я, уже зная, каким будет ответ.
— Потому что он погиб.
Некоторое время царило молчание.
— Жаль… Такой молодой был, — продолжила старушка. — Всего сорок лет. И жене его, сестрёнке моей Агнессе — всего тридцать с хвостиком… Ну, так как, хочешь услышать?
— Да, — решительно кивнул я.
Старушка невесело улыбнулась:
— Ну что ж, слушай.
Не так давно, почти в наше с тобой время, жил поэт. И было у него всё — слава, деньги, почёт, но больше всех богатств ценил Поэт свою семью: красавицу-жену Агнессу и маленькую Дочку.
На пятнадцатилетие он сделал Дочке роскошный подарок — повёз на престижный горнолыжный курорт, куда она давно хотела. И вот одним вечером, возвращаясь автобусом с очередной горы, Дочка с мамой весело болтали о чём-то — но Поэт был странно хмур и задумчив. Ещё с утра что-то подсказывало ему, что не надо сегодня никуда ехать — но Дочка так просила его, что Поэт не мог не согласиться.
— Папа, почему ты такой грустный? — спросила Дочка, когда автобус въехал на очередной перевал. Было очень поздно, почти за полночь, и тёмная вьюга кидала в окно колючие снежинки. — Ты весь день какой-то хмурый.
Поэт взглянул на неё — но страшный гул заглушил его ответ.
На автобус обрушилась лавина. Его понесло вниз, кувыркая и швыряя из стороны в сторону. Огромная масса снега тащила машину в глухую чащу леса, сметая всё на своём пути. Точно какой-то кусок пластилина, автобус сминался, ударяясь о стволы елей. Беспомощных людей кидало от стенки к стенке, с потолка на пол. Эта была смерть — снежная и беспощадная…
А потом автобус вдруг остановился, покрытый небольшим слоем снега, упершись в огромную ель. Все стёкла были выбиты: осколки торчали в окнах стеклянными зубьями, скалясь на вьюгу, задувающую выживших ледяным ветром людей. Многие погибли, и лишь малая часть живых была в целости и сохранности — большинство были тяжело ранены или пребывали без сознания. В салоне царила паника.
— Тихо! — прикрикнул на них водитель автобуса. — Сохраняйте спокойствие. Постарайтесь взять себя в руки.
— Надо выбираться отсюда, — сказал Поэт.
— Какое там выбираться? Там буран! Там темно! Нам не добраться до гостиницы — стоит выйти отсюда, замёрзнем. А в автобусе — хоть какое-то укрытие. Надо дождаться рассвета, и тогда уже выступать отсюда. А, может, в гостинице спохватятся, что нас нет, и вылетят на поиски.
— Нет, надо идти сейчас, — настаивал Поэт. — Надо. Сердце мне так подсказывает.
— Мало ли что оно тебе подсказывает.
Поэт встал, оглянул паникующих людей, жестом привлёк к себе внимание и заговорил.
