Миллхаузер Стивен
Ниже погребов нашего города
Стивен Миллхаузер
НИЖЕ ПОГРЕБОВ НАШЕГО ГОРОДА
Перевод Анастасии Грызуновой
1
Ниже погребов нашего города, совсем внизу, лежит лабиринт изогнутых переплетенных коридоров - они тянутся повсюду и выходят на поверхность лестницами из неотесанного камня. Происхождение подземелья неясно. Некоторые факты доказывают, что индейцы, жившие здесь до первых белых поселенцев, знали о нем, однако наши историки так и не решили, возникло подземелье естественным путем или же представляет собой древнюю форму подземной архитектуры. В самых ранних записях, датирующихся 1646-м - годом нашего объединения, - упоминается "тоннель" или "пещера", расположенная "под землей". Слова эти навели некоторых на предположение, что коридоры первоначально были одним длинным проходом, к которому затем специально пристраивались другие. Свидетельства, которыми мы располагаем, не опровергают и не доказывают эту гипотезу.
2
Коридоры сильно различаются по ширине, хотя даже самые широкие кажутся узкими из-за очень высоких стен. Темень тускло освещена старомодными масляными лампами в виде стеклянных шаров, висящими на кронштейнах, что на высоте футов пятнадцати торчат из стен на разном расстоянии друг от друга. Иногда коридор резко сворачивает вниз и порой спускается на нижний уровень, который есть всего лишь изогнутое продолжение верхнего. Этот уровень, в свою очередь, может вести на следующий, еще ниже. Коридоры проложены в плотном грунте. Повсюду валяются камешки или осколки горных пород. Тут и там у основания стен мерцают черные лужи.
3
Мы спускаемся через ходы в земле, разбросанные по всей округе - не только в лесах на севере, но и на парковках за магазинами Главной улицы, в откосах железнодорожной насыпи, на стоянках для пикников с видом на ручей, на кладбище Войны за независимость, на заросших сорняками лужайках и в садах, на краю школьных дворов, за длинным сараем лесного склада, позади зеленого мусорного бака за автомойкой, возле желтого пожарного гидранта и темно-синих почтовых ящиков на обсаженных кленами улицах, залитых солнцем и тенью. Никто не знает, сколько всего существует таких ходов, поскольку все время обнаруживаются новые, а старые обрушиваются, забиваются, становятся небезопасны, зарастают лесом или перекрываются по неуклюжести экскаваторов или бульдозеров. Некоторые ходы архитектурно оформлены: позади здания муниципалитета ход обнесен круглой платформой полированного гранита, на которой стоят белые деревянные столбы, поддерживающие сводчатый купол, а кое-где, на перекрестках или парковках, можно увидеть простые сооружения из двух квадратных столбиков под остроконечной крышей, выложенной черной или красной плиткой. По большей части, однако, ходы остаются непостоянными и незаметными. Каменные лестницы круты и иногда закругляются; внизу всегда имеется короткий проход, ведущий от сводчатой площадки в извилистый коридор. не нашли. История Каспара Хаузера послужила источником вдохновения для многих поэтов и писателей, от Якова Вассермана до Поля Верлена. В 1974 г. вышел фильм "Каждый за себя, и Бог против всех" - экранизация романа Вассермана "Каспар Хаузер, или Леность сердца" немецкого режиссера Вернера Херцога (р. 1942). Фильм выиграл Специальную премию в Каннах и Федеральную кинопремию. Последняя экранизация одноименный фильм (1993) режиссера Петера Зера.
4
В раннем детстве родители водят нас в лабиринт, крепко держа за руку, и показывают тусклые шарообразные лампы, высокие стены, резко сворачивающие коридоры. Словно знакомят нас с кинотеатром, библиотекой или тропами в лесах на севере, но мы чувствуем разницу, поскольку в родителях видны серьезность и возбуждение, каких мы раньше не замечали. Некоторые из нас пугаются, рвутся назад, к лестнице и солнечному свету. Другие стоят, зачарованные, словно вошли в картинку из книжки сказок. Детям запрещается одним ходить в подземелье, и свободно бродить мы начинаем лишь в юности, различая в темной петляющей дали картины тайного восторга или отчаяния. С возрастом мы бываем в подземелье все реже, повседневные заботы уводят нас оттуда, и порой кто-то из нас вспоминает извилистые коридоры под городом, как вспоминают полузабытую поездку далекого детства. К старости же мы проводим в подземелье больше времени - это считается полезным, хотя немногочисленные наши старейшие граждане совершенно его избегают. Но даже те, чьи жизни проходят главным образом наверху, никогда не забывают о нижнем мире: он словно притягивает подошвы наших туфель, когда мы шагаем по чистым, сверкающим под солнцем улицам.
5
Некоторые утверждают, что мы спускаемся туда, чтобы заблудиться. Однако правда и то, что ни разу за долгую историю нашего города никто в подземелье не потерялся. Ибо не только жители спускаются в любое время через разбросанные повсюду ходы, но там еще бродят фонарщики, не говоря о сторожах, тихо совершающих обходы, заткнув большие пальцы за широкие ремни, или рабочих в касках и зеленых мундирах, - они устанавливают козлы и оранжевые заградительные конусы, загружают упавшие осколки горных пород в тачки, подпирают осыпающиеся потолки, резкими ударами кирок расширяют коридоры. И даже если, как часто случается, мы бродим часами или, может, сутками, не встречая в темноте ни единой живой души, всегда сохраняется вероятность того, что в стене вдруг возникнет арка, ведущая к лестнице наружу. Но несмотря на это следует признать: в коридорах никогда не понимаешь, где находишься. Изогнутые, переплетающиеся проходы на нескольких уровнях чересчур сложно запоминать, а кроме того, они постоянно меняются, - старые коридоры внезапно или постепенно становятся непроходимыми, непрерывно появляются новые проломы в стенах и маленькие коридорчики, падают обломки горных пород или же сами породы понемногу крошатся - процесс, которому регулярно способствуют рабочие с кирками. Нужно все время помнить о том, что лампы часто перегорают, невзирая на бдительность фонарщиков, и следовательно - о длинных переходах неосвещенной тьмы. Из-за всего этого не будет преувеличением сказать, что после нескольких изгибов и поворотов у подножья знакомой лестницы мы вступаем на зыбкую почву. Но это совсем не то же самое, что заблудиться, и если мы и впрямь спускаемся с этой целью, то не достигаем ее никогда. Возможно, сторонникам этой теории спуска было бы разумнее сказать, что спускаемся мы с тем, чтобы перед нами вечно маячила возможность заблудиться.
6
Следующее возражение возникает само собой. Утверждение, что мы спускаемся, чтобы заблудиться, или чтобы перед нами вечно маячила возможность заблудиться, предполагает, что наверху наши жизни просты, упорядоченны и спокойны. А это совершенно не так. Хотя у нас сравнительно тихий городок, мы страдаем от болезней, разочарований и смертей, как любые другие люди, и если предпочитаем спускаться в наше подземелье и бродить по разветвленным коридорам, кто посмеет сказать, какая страсть гонит нас во тьму?
7
Кремниевые и яшмовые наконечники стрел, каменные топоры, костяные рыболовные крючки, серьги из камня и раковин, глиняный горшок с круглым носиком, ступка для размалывания маиса, обожженные булыжники - таковы свидетельства жизни индейцев, найденные в грязных коридорах и каменных стенах нашего подземелья. Сегодня они выставлены в подвале нашего исторического общества. Специалисты определили, что артефакты принадлежат квиннепагам, племени алгонкинской группы. Известно, что у квиннепагов было для подземелья название, означавшее "тоннель" или "канал", а также несколько странных слов, которыми, видимо, обозначались отдельные ходы вниз или лестницы. Однако неизвестно, каким образом индейцы использовали подземелье. Некоторые наши историки полагают, что индейцы прятались в подземной тьме от врагов, в то время как другие считают, что внизу могли проводиться ритуалы примирения или молитвы. Одна школа настаивает на том, что в ранние периоды своей истории квиннепаги оставили верхний мир и поселились в подземелье, откуда выходили только охотиться по ночам и хоронить своих мертвецов; весьма неоднозначная ветвь этой школы доказывает, что бледные, призрачные потомки квиннепагов по-прежнему живут в тайных пустотах стен, грезя о былой славе, время от времени выскальзывают оттуда и безмолвно бродят по заброшенным коридорам. Мы сами, которые все бы отдали, чтобы поверить в молчаливых индейцев, обитающих в нашем подземелье, иногда пытаемся вообразить суровых воинов и черноволосых женщин, тайно следующих за нами в бесконечно ветвящейся темноте, но, внезапно оборачиваясь, видим лишь сумрачный проход, потрескавшуюся стену, дрожь тьмы.
8
Жители других городов часто насмехаются над подземельем или обрушиваются на него с нападками. Воздух внизу нездоров, говорят они, от него наши граждане приобретают некую характерную неприятную бледность. Вредоносные испарения поднимаются сквозь трещины в потолках, просачиваются в нашу почву, проникают в корни овощей наших огородов, впитываются в погреба и заражают сам воздух, которым дышат младенцы в колыбельках у нас в домах. Будто этих обвинений недостаточно, чтобы заставить нас защищаться, наше подземелье, утверждают они, еще и разрушает фундаменты домов, и даже подрывает устойчивость всего города, который в любой момент может рухнуть. Эти претензии совершенно бездоказательны, однако мы тщательно опровергаем каждое обвинение, проводим всесторонние проверки, нанимаем независимых инженеров, изучаем пробы грунта, сравниваем оттенки бледности жителей двадцати шести городов. Но не успеваем мы справиться с обороной, как снова оказываемся под обстрелом. Наше подземелье, говорят нам, - бесполезная штука, сплошное легкомыслие, расточительство или хуже того. Какой цели, спрашивают нас, служит оно, лишь отвлекая от серьезности жизни, соблазняя ребяческими мечтами? Подобные нападки всего опаснее, они подрывают наш дух и заставляют сомневаться в самих себе. В ответ на подобные обвинения мы со временем научились искусству молчания.
