Джон Апдайк
Теория ложного следа
Вечеринке конец. Друзья пришли, пошаркали, потолкались, перемешались, истощились вместе с вечером, а потом, уже после полуночи, шурша, как бумажки, оказались за дверью. Маплы остались вдвоем, с кучей окурков и пустыми рюмками. Грязная посуда свалена на кухне, дети спят наверху невинным сном. Но супруги, чувствуя истерические остатки энергии после выполнения долга, тянут с отходом ко сну и сидят в гостиной, внезапно опустевшей и катастрофически выросшей в размерах.
— Сколько же после них мусора! — высказалась Джоан, сидя с прямой спиной в режиссерском кресле из натуральной древесины и зеленого сукна. — Это надо додуматься: вытряхивать на ковер остатки чипсов! Настоящие неряхи!
Ричард видел, что она настроена критически. В таком состоянии она обычно делала удивительные заявления.
— Разве мы сами не ведем себя в гостях точно так же? — отозвался он, развалившись на белом, когда-то, диване со взбитыми несчетными телами подушками. Джоан восседала выше его и демонстрировала свой безупречный вздернутый подбородок.
— Совсем не так, — уверенно возразила она. — Мы за собой убираем. И уходим всегда вместе.
— Вот это было действительно странно, — согласился Ричард. — Как ты считаешь, Джим заболел? Или разозлился?
— Скорее — так разозлился, что заболел.
— Разозлился на меня?
— Действительно, с чего бы это? Подумаешь, хозяин дома танцует с женой, даже после того как муж надел пальто!
— Всякий житель пригорода, — вяло ответил жене Ричард, видевший в юности фильмы о супругах Нортах[1], — имеет право танцевать со своей любовницей.
Ответ Джоан был на зависть тверд:
— Марлин не твоя любовница, она «красная селедка»[2].
— Красная селедка? — От этой неожиданной фразы кожа Марлин приобрела экзотический оттенок. Он снова ощущал ее в своих объятиях — скользкую, как русалка, всю в чешуе, надушенную по самые жабры.
— Конечно! Правильно оснащенный житель пригорода, как ты выражаешься, имеет жену, любовницу и еще одну женщину, сбивающую всех с толку. Может быть, когда-то она тоже была его любовницей или станет ею в будущем, но сейчас он с ней не спит. Это заметно, потому что при людях они ведут себя так, как будто спят.
Ричард провалился в другую мятую подушку.
— Прямо Макиавелли какой-то! — возразил он. — Так не бывает. Это упадничество, милая. Наверное, я совершил ошибку, привезя тебя сюда; нам надо было остаться жить на Тринадцатой улице. Помнишь, как мимо наших окон скакали по снегу конные полицейские?
— Так было один-единственный раз, пятнадцать лет назад. Там отвратительные школы. И машину негде поставить.
— Это точно! — подхватил он. — Помнишь, как однажды рабочие пролили с крыши горячий гудрон нам на лобовое стекло? До сих пор бешусь, когда это вспоминаю! — На самом деле он наслаждался этими воспоминаниями.
— Вот мы и влипли, — заключила она, имея в виду пригород. — Еще по рюмочке на сон грядущий?
— Только не это! Как ты можешь столько пить? Считаешь, мне лучше позвонить Джиму и извиниться?
— Глупости, еще чему-нибудь помешаешь.
— Еще чего! — Его надушенная русалка, вся в чешуе, извивается в чужих руках? От этой мысли его зазнобило.
— Очень может быть. Я не заметила, чтобы Марлин расстроилась, когда он ушел. Она продолжала быть центром внимания.
Ричард переместился на первую подушку и сменил тему.
— Бедняжке Рут было как будто не по себе.
Джоан поднялась, царственная в пепельно-голубом платье до полу с высокой талией, и взяла с пианино бутылку бренди с длинным горлышком, ставшую в ее руке подобием скипетра. Выплеснув в камин остатки жидкости из бокала, она не пожалела себе бренди.
— Бедняжка Рут, — тщательно повторила она, опять опускаясь в режиссерское кресло.
— Вот именно! — подхватил Ричард. — Чего радоваться, когда твой муж ничтожество?
— Не такое уж Джерри ничтожество, — возразила Джоан. — Например, он хорошо танцует. Он хороший спортсмен. У него можно многому научиться.
— Несомненно. — Он решил снова сменить тему. — Если Марлин — просто моя «красная селедка», мой ложный след, то зачем ей было столько со мной танцевать?
— Вдруг это ты ее «красная селедка»? И мы, знаешь ли, оставляем ложные следы. У женщин тоже есть права!
— С кем же тогда встречается Марлин?
— С Джерри?
— Невозможно!
— Почему ты так уверен?
— Потому что он полное ничтожество. Болтать про акции, пинать мяч и танцевать — вот все его умения. — Той осенью Ричард упорно пропускал в игре пасы от Джерри и мучился чувством вины.
Джоан отхлебнула бренди и сказала с неестественной улыбкой:
— И ничтожество может быть рыбой.
— В твоей игре тоже водится рыба?
Бренди развязывает языки.
— Зачем еще нужны эти скучные, мусорные вечеринки, если не для рыбалки? Поймал свою рыбку — и отправляешься к ней на свидание. Или к нему. Не поймал — продолжаешь надеяться на удачу. Если ты совсем не рыболов, как Доннельсоны, то ходишь на вечеринки из любопытства, кто кого поймает. Такие нам тоже нужны. Как рыбе нужна вода, в которой она плавает.
— Мы? Чья же рыбка ты? Ты соблазняешь меня этим бренди.
Джоан встала и отнесла бутылку Ричарду, поскольку, соображал он, по пути могла плеснуть себе еще, к тому же знала, что в этом царственном платье ей больше идет стоять, а не сидеть. Сидя она была похожа на беременную.
Налив ему бренди и снова усевшись, чтобы рождать своим видом ностальгические воспоминания о деторождении, она молвила:
— Давай прикинем, чьей «красной селедкой» могу быть я.
— Раньше — Мака, — рискнул Ричард. — Но теперь это, как будто, в прошлом. Сегодня он не отходил от Элеонор; думаешь, они опять поженятся?
— Зачем тогда было тратиться на адвокатов?
— А как насчет Джерри? — не унимался он. — Ты танцевала с ним два раза. — Взбешенный приоткрывшейся, возможно, истиной, Ричард выпрямился и осуждающе прицелился в нее пальцем. — Ты «красная селедка» этого ничтожества!
— Ничего подобного, — спокойно парировала Джоан. — Мы с Джерри долго беседовали, но о чем? О тебе и Рут.
— Вот как! Что же вы решили?
— Что вы ничего такого не делаете.
— Как мило! — Он испытал облегчение в сочетании с раздражением из-за ее снисходительной недооценки его коварства.
— Если бы между вами что-то было, то вы хотя бы раз, для приличия, заговорили, вместо того чтобы просто друг на друга глазеть. Вопрос в другом: собираетесь ли вы что-нибудь выкинуть? Я думаю, что да, он — что нет. Он в ней очень уверен.
— Что еще ему остается, этому ничтожеству?
В таком царственном голубом платье трудно было вынести его ненависть.
— Поговорим лучше обо мне, — предложила Джоан. — А то все про тебя да про тебя! Я устала.
— О тебе? Ты тоже забрасываешь удочку?
— А что, похоже?
Он задумался.
— Скажем так: ты кокетка, но не рыбачка.
— Ты считаешь, что мне не хватает смелости?
— Смелости — да, но не... Не готовности к риску. Стоит тебе почувствовать, что наступает момент рискнуть, как ты глушишь себя бренди. Вот и сейчас у нас мог бы получиться очень сексуальный разговор, но пока мы поднимемся наверх, ты уже будешь ни к чему не годной. Слушай, до меня только сейчас дошло, почему ушел Джим. Дело совсем не в моем танце с Марлин, никому нет дела до того, с кем танцуют их жены. А вот ты слишком долго танцевала с Джерри. Джим — твоя рыбка, и ты дразнила его своей «красной селедкой».
— Не отнимай у меня мою теорию!
— А что, в ней есть смысл! Раньше ты была рыбкой Мака, а теперь ты его «красная селедка», пока он восстанавливает отношения с Элеонор, или это Элеонор — его «красная селедка»... Между прочим, ты обратила внимание, как долго он болтал с Линдой Доннельсон?
Лицо Джоан на мгновение окаменело — так порыв ветра внезапно приглаживает взбаламученную воду.
— Линда? Глупости, они спорили о низкодоходном домостроении.
Почему она защищается? Опять вернулась к Маку? В этом Ричард сомневался: их роман угас сразу после развода Мака. Нет, дело в упоминании Доннельсонов. Он пошел на риск.
— Между прочим, теперь ты, кажется, больше не считаешь Сэма занудой.
— Зануда и есть, — сказала она. — Я разговаривала с ним как хозяйка дома, ведь его все избегали.
— Да, у него потрясающая фигура, — сказал Ричард словно бы в подтверждение сказанного ею. — Все, что ниже его дубовой башки.
— Такая уж она дубовая?
— Откуда мне знать? Это ты ее прощупываешь.
— Ничего я не прощупываю, я просто сижу, смотрю на тебя и думаю о том, что ты мне не очень нравишься.
— Помнишь, как Сэм катал нас на яхте? — не унимался Ричард. — Я еще удивился, какая у него мускулистая спина, когда он снял рубашку. Зачем было нас приглашать? Он знает, что я боюсь воды. Это ты у нас просоленная морская волчица, ты возилась с этой тряпкой — прости, с кливером. Каково оно на яхте? Как на водяной кровати? Как же у тебя хватило наглости затащить к нам Доннельсонов, да еще утверждать, что они ангелочки с крылышками! Итак, твоя рыбка — Сэм. Не знаю, вытащила ли ты его из воды. Кто твоя «красная селедка», я представить не могу, у тебя их слишком много.
