Антон Чехов - Ты и вы

А.П.ЧЕХОВ

ТЫ И ВЫ

Седьмой час утра. Кандидат на судебные должности Попиков, исправляющий должность судебного следователя в посаде N., спит сладким сном человека, получающего разъездные, квартирные и жалованье. Кровати он не успел завести себе, а потому спит на справках о судимости. Тишина, Даже за окнами нет звуков. Но вот в сенях за дверью начинает что-то скрести и шуршать, точно свинья вошла в сени и чешется боком о косяк. Немного погодя дверь с жалобным писком отворяется и опять закрывается. Минуты через три дверь вновь открывается и с таким страдальческим писком, что Попиков вздрагивает и открывает глаза.

- Кто там? - спрашивает он, встревоженно глядя на дверь.

В дверях показывается паукообразное тело - большая мохнатая голова с нависшими бровями и с густой растрепанной бородой.

- Тут господин следователев живет, что ли? - хрипит голова.

- Тут. Чего тебе нужно?

- Поди, скажи ему, что Иван Филаретов пришел. Нас сюда повестками вызывали.

- Зачем же ты так рано пришел? Я тебя к одиннадцати часам вызывал!

- А теперя сколько?

- Теперь еще и семи нет.

- Гм... И семи еще нет... У нас, вашескородие, нет часов... Стало быть, ты будешь следователь?

- Да, я... Ну, ступай отсюда, погоди там... Я еще сплю...

- Спи, спи... Я погожу. Погодить можно.

Голова Филаретова скрывается. Попиков поворачивается на другой бок, закрывает глаза, но сон уж больше не возвращается к нему. Повалявшись еще с полчаса, он с чувством потягивается и выкуривает папиросу, потом медленно, чтобы растянуть время, один за другим выпивает три стакана молока...

- Разбудил, каналья! - ворчит он. - Нужно будет сказать хозяйке, чтобы запирала на ночь дверь. - Ну, что я буду делать спозоранку? Черт его подери... Допрошу его сейчас, потом не нужно будет допрашивать.

Попиков сует ноги в туфли, накидывает поверх нижнего белья крылатку и, зевая до боли в скулах, садится за стол.

- Поди сюда! - кричит он.

Дверь снова пищит, и на пороге показывается Иван Филаретов. Попиков раскрывает перед собой "Дело по обвинению запасного рядового Алексея Алексеева Дрыхунова в истязании жены своей Марфы Андреевой", берет перо и начинает быстро, судейским, разгонистым почерком, писать протокол допроса.

- Подойди поближе, - говорит он, треща по бумаге пером. - Отвечай на вопросы... Ты Иван Филаретов, крестьянин села Дунькина, Пустыревской волости, сорока двух лет?

- Точно так...

- Чем занимаешься?

- Мы пастухи... Мирской скот пасем...

- Под судом был?

- Точно так, бал...

- За что и когда?

- Перед святой из нашей волости троих в присяжные заседатели вызывали...

- Это не значит быть под судом...

- А кто его знает! Почитай, пять суток продержали...

Следователь запахивается в крылатку и, понизив тон, говорит:

- Вы вызваны в качестве свидетеля по делу об истязании запасным рядовым Алексеем Дрыхуновым своей жены. Предупреждаю вас, что вы должны говорить одну только сущую правду и что все, сказанное здесь, вы должны будете подтвердить на суде присягой. Ну, что вы знаете по этому делу?

- Прогоны бы получить, вашескородие, - бормочет Филаретов, - двадцать три версты проехал, а лошадь чужая, вашескородие, заплатить нужно...

- После поговоришь о прогонах.

- Зачем после? Мне сказывали, что прогоны надо требовать в суде, а то потом не получишь.

- Некогда мне с тобой о прогонах разговаривать! - сердится следователь. - Рассказывай, как было? Как Дрыхунов истязал свою жену?

- Что же мне тебе рассказывать? - вздыхает Филаретов, мигая нависшими бровями. - Очень просто, драка была!.. Гоню я это, стало быть, коров к водопою, а тут по реке чьи-то утки плывут... Господские оне или мужицкие, Христос их знает, только это, значит, Гришка-подпасок берет камень и давай швырять... "Зачем, спрашиваю, швыряешь? Убьешь, говорю... Попадешь в какую ни на есть утку, ну и убьешь..."

Филаретов вздыхает и поднимает глаза к потолку.

- Человека и то убить можно, а утка тварь слабая, ее и щепкой зашибить можно... Я говорю, а Гришутка не слушается... Известно, дите молодое, рассудка - ни боже мой... Что ж ты, говорю, не слушаешься? Уши, говорю, оттреплю! Дурак!"

- Это к делу не относится, - говорит следователь. - Рассказывайте только то, что дела касается...

- Слушаю... Только что, это самое, норовил я его за ухи схватить, как откуда ни возьмись Дрыхунов... Идет по бережку с фабричными ребятами и руками размахивает. Рожа пухлая, красная, глазищи наружу лба выперло, а сам так и качается... Выпивши, чтоб его разодрало! Люди еще из обедни не вышли, а он уже набарабанился и черта потешает. Увидал он, как я мальчишку за ухо хватаю, и давай кричать: "Не смей, говорит, христианскую душу за ухи трепать! А то, говорит, влетит!" А я ему честно и благородно... по-божески. "Проходи, говорю, мимо, пьяница этакая". Он осерчал, подходит и со всего размаху, вашескородие, трах меня по затылку!.. За что? По какому случаю? "Какой ты такой, спрашиваю, мировой судья, что имеешь полную праву меня бить?" А он и говорит: "Ну, ну, говорит, Ванюха, не обижайся, это я тебя по дружбе, для смеху. На меня, говорит, нынче такое просветление нашло... Я, говорит, так об себе понимаю, что я самый лучший человек есть... я, говорит, двадцать рублев жалованья на фабрике получаю, и нет надо мной, акроме директора, никакого старшова... Плевать, говорит, желаю на всех прочих! И сколько, говорит, нынче много разного народу перебито, так это видимо-невидимо! Пойдем, говорит, выпьем!" - "Не желаю, говорю, с тобой пить... Люди еще из обедни не вышли, а ты - пить!" А тут, которые прочие ребята, что с ним были, обступили меня, словно собаки, и тянут: "Пойдем да пойдем!" Не было никакой моей возможности супротив всех идтить, вашескородие. Не хотел пить, а потом, чтоб их ободрало!

- Куда же вы пошли?

- У нас одно место! - вздыхает Филаретов. - Пошли мы на постоялый двор к Абраму Мойсеичу. Туда всякий раз ходим. Место такое каторжное, чтоб ему пусто! Чай, сам знаешь... Как поедешь по большой дороге в Дунькино, то вправе будет именье барина Северина Францыча, а еще правее Плахтово, а промеж них и будет постоялый двор. Чай, знаешь Северина Францыча?

- Нужно говорить вы... Нельзя тыкать! Если я говорю тебе... вам вы, то вы и подавно должны быть вежливым!

- Оно конечно, вышескородие! Нешто мы не понимаем? Но ты слушай, что дальше... Приходим это к Абрамке... "Наливай, говорит, за мои деньги!"

- Кто говорит?

- Да этот самый... Дрыхунов то есть! "Наливай, кричит, такой-сякой, а то бочке дно вышибу! На меня, говорит, просветление нашло!" Выпили мы по стаканчику, потом малость погодили и еще выпили, да этаким манером в час времени стаканов, дай бог память, по восьми слопали! Мне что? Я пью, мне и горя мало: не мои деньги! Хоть тыщу стаканов подноси! Я, вашескородие, нисколько не виноват! Извольте Абрама Моисеича допросить.

- Что же потом было?

- Ничего потом не было. Пока пили, это верно, была драка, а потом все благородно и по совести.

- Кто же дрался?

- Известно кто... "На меня, кричит, просветление нашло!" Кричит и норовит кого ни на есть по шее ударить. В азарт вошел. И меня бил, и Абрамку, и ребят... Поднесет стаканчик, даст тебе выпить и вдарит что есть силы. "Пей, говорит, и знай мою силу! Плевать на всех прочих!"

- А жену свою он бил?

- Марфу-то? И Марфе досталось... В самый раз, как это мы, стало быть, стали в кураж входить, приходит в кабак Марфа. "Ступай, говорит, домой, брат Степан приехал! Будет, говорит, тебе, разбойник, водку пить!" А он, не говоря худого слова, трах поперек ейной спины!

- За что же?

- А так, здорово живешь... "Пущай, говорит, чувствует... Я, говорит, двадцать рублев получаю". А она баба слабая, тощая, так и перекрутнулась, даже глаза подкатила. Стала она нам на свое горе жалиться и бога призывать, а он опять... Учил-учил, и конца тому ученью не было!

- Отчего же вы не заступились? Обезумевший от водки человек убивает женщину, а вы не обращаете внимания!

- А какая вам надобность вступаться? Его жена, он и учит... Двое дерутся, третий не мешайся... Абрамка стал было его унимать, чтоб в кабаке не безобразил, а он Абрамку по уху. Абрамкин работник его... А он схватил его, поднял и оземь... Тогда тот сел на него верхом и давай в спину барабанить... Мы его из-под него за ноги вытащили.

- Кого его?

- Известно кого... На ком верхом сидел...

- Кто?

- Да этот самый, про кого сказываю.

- Тьфу! Говори, дурак, толком! Отвечай ты мне на вопросы, а не болай зря!

- Я тебе, вашескородие, толком говорю... все, как есть, по совести. Дрыхунов учил бабу, это верно... Хоть под присягой.

Следователь слушает, выбирает кое-что из длинной и несвязной речи Филаретова и трещит пером... то и дело приходится зачеркивать.

- А я нисколько не виноват... - бормочет Филаретов. - Спроси, вашескородие, кого угодно. И баба того не стоит, чтоб из-за ней по судам ездить.

По прочтении протокола свидетель минуту тупо глядит на следователя и вздыхает.