Лао Шэ - Под пурпурными стягами

Лао Шэ

Под пурпурными стягами

Роман

Перевод Д. Воскресенского

В квадратных скобках - примечания переводчика.

От переводчика

"Под пурпурными стягами" - последнее крупное произведение выдающегося китайского писателя, которому он посвятил годы своей жизни, предшествующие трагической гибели в 1966 году. О романе ничего не было известно вплоть до 1979 года, когда одиннадцать первых глав появились в трех номерах журнала "Жэньминь вэньсюэ" ("Народная литература"). Спустя год роман вышел отдельным изданием.

О чем же рассказывает этот последний роман Лао Шэ, оставшийся, к сожалению, незавершенным? Он повествует о прошлом - о событиях, происходивших в Китае на рубеже XIX-XX веков, когда родился писатель. В ту пору в стране еще правила маньчжурская династия Цин. Об эпохе, изображенной в романе, говорит его название, где под "пурпурными стягами" (по-китайски - "истинно красные") имеется в виду одно из "восьми знамен" - своеобразный символ маньчжурской власти. Однако его нельзя назвать историческим романом. Скорее он походит на художественную автобиографию, рассказывающую о раннем детстве писателя, а еще точнее на семейную хронику. Лао Шэ был маньчжуром, поэтому описанное им прежде всего круг жизни маньчжурской семьи. С этой точки зрения произведение Лао Шэ уникально, так как в китайской литературе нет другого, которое столь точно и проникновенно изображало бы жизнь этого, по-своему удивительного народа, завоевавшего Китай в XVII веке и почти полностью растворившегося в китайской среде два столетия спустя. Читая роман, видя образы маньчжурских "знаменных людей", живо представляешь их своеобычные нравы, привычки и психологию.

Лао Шэ - один из немногих китайских писателей, кто умел запечатлеть жизнь, как личную, так и общественную, в достоверных и сочных бытовых деталях и этнографических подробностях. В последнем романе эта особенность писательского дарования проявляется с блеском. Незабываемы сцены семейного и общественного бытия, изображенные в произведении. Например, описания старого Пекина, города, где родился и вырос писатель, который он знал как никто другой. Читатель видит шумную пекинскую улицу и дворы, работу людей и их развлечения. Вместе с героями читатель любуется пронзительной синевой пекинского неба в пору поздней осени и страшится пыльной бури, обрушившейся на город, наслаждается полетом голубей и веселится на храмовом празднике.

В романе Лао Шэ проявились многие черты художественного дарования писателя-реалиста. Например, его умение создать убедительный и правдивый образ человека, используя при этом одну-две небольшие, но емкие по смыслу детали. Таковы психологические портреты норовистой тетушки, спесивой свекрови, наглого хитреца Глазастого. Характерен для повествования юмор, иногда мягкий и незлобивый, а порой переходящий в злую издевку. Эта особенность писательского таланта, проявлявшаяся и в прежних произведениях, в новом романе раскрылась с новой удивительной силой. Автор в совершенстве владеет искусством повествования, используя все нюансы литературного языка, раскрывая его богатство, равно в авторской речи и в диалогах.

Последнее произведение Лао Шэ свидетельствует о высокой зрелости его художественного таланта. Горько сознавать, что роман не закончен, и перо писателя остановилось на полуслове, показав нам лишь общие очертания большого произведения. Однако и то, что успел сделать Лао Шэ, несомненно, займет достойное место в ряду лучших произведений китайской литературы последних десятилетий.

Д. Воскресенский

1

Я почти уверен, что, если бы сейчас здравствовали моя тетя и свекровь сестры, они, как и прежде, продолжали бы свои давние споры о том, что же все-таки случилось с моей матушкой в тот день, когда я появился на свет: обморок от родов или отравление угарным газом. Но к нынешнему дню обе старухи, как это предписано законом природы, благополучно скончались, и, когда наступил сей печальный час, близкие и друзья проводили их останки на кладбище. Иначе даже сейчас, когда мне уже за шестьдесят, а может быть, и позже, когда я буду в более преклонном возрасте, меня постоянно снедало бы беспокойство: ведь если верить сестриной свекрови, я тогда вовсе не должен был появиться на . свет!

Впрочем, наступила пора кое-что объяснить. Дело в том, что я несколько промедлил со своим рождением. Моя сестра к этому времени уже "покинула горницу" [Вышла замуж], то есть, когда я появился на этот свет, она уже приобрела себе свекровь - женщину с предубеждениями, твердости которых мог бы позавидовать любой алмаз. Да, да! Кстати, именно из-за них я всегда остерегался потом приглашать ее в гости, потому что знал: стоит ей переступить порог, как она сразу же начнет распахивать настежь окна и двери, чтобы проветрить комнаты от угара.

Говорю я все это вовсе не ради далеко идущих сопоставлений или желания унизить старуху и возвысить мою родную тетю. Никакой необходимости в этом нет. Если говорить начистоту, моей тете было решительно наплевать, появлюсь я в этом мире или нет. Иначе с какой стати она впоследствии стала бы выколачивать о мою голову свою курительную трубку, словно на плечах у меня покоилась не голова, а обломок кирпича? Все это было именно так, как я говорю, и все же в рассуждениях и действиях тетки было немало здравого смысла. Не потому ли и вспыхивали яростные споры между ней и свекровью? По мнению тети, с моей матушкой случился обморок из-за потери крови при родах. Потом я точно выяснил, что вывод старой женщины полностью соответствовал истине. Да и как же иначе? С тех пор как тетя овдовела и переехала жить в наш дом, все новости стали поступать к нам от нее, как говорится, из первых рук и самые точные. В данном случае мой первый вопль помешал тете спать, из чего следует, что к угарному газу я не имел никакого отношения!

И вот что я еще потом понял. С приездом к нам тети, хотя каждый в доме по-прежнему жил своей жизнью, бразды правления перешли к ней как к старшей. Моя матушка стала заваривать ей чай, убирать стол, подметать пол в ее комнате. Словом, мать старалась во всем угодить старухе, дабы привести ее в доброе расположение духа. Как мне помнится, в те годы старшая тетка потеряла бы весь свой авторитет, если бы не помыкала женой своего младшего брата. Но, говоря так, я вовсе не хочу ее как-то ославить!

В день моего рождения матушка, само собой, не могла ухаживать за тетей. Теперь-то вам понятно, почему старуха точила на меня зуб, причем еще до того, как я появился на свет. Конечно, это можно считать самодурством, и все же я немного ей благодарен. Если бы не она и не эта перепалка - почти потасовка - со свекровью сестры, точное время моего рождения никто не сумел бы установить.

А мне как-то жаль терять в своей жизни такой хороший праздник, который следует расценивать как событие благостное и счастливое. Ведь даже на мою тетю, которая выколачивала о мою голову трубку, порой находило сомнение: нужно ли ей в этот момент прилагать слишком большое усилие? Тете было точно известно, что я родился двадцать третьего числа последнего месяца в час "ю" [Час "ю" - с 5 до 7 часов вечера. В старом Китае сутки делились на 12 отрезков по два часа. Каждый обозначался особым иероглифом, так называемым циклическим знаком], в день, когда решительно все пекинцы, включая военных и штатских и даже самого императора, провожали на небо бога домашнего очага - Цзаована.

В те далекие годы Пекин, особенно в пору безлунных ночей, представлял собой страшное царство тьмы. На улицах и в переулках - ни единого луча света. Если ты вышел за ворота без фонаря, тебя тут же охватывал ужас при мысли, что ты не найдешь обратной дороги. И действительно, нередко случалось, что какой-нибудь неосторожный прохожий, заблудившись в пути, кружил полную ночь до рассвета на одном месте. По научным представлениям того времени, такие кружения назывались "бесовской проказой". Говорят, однако, что в тот вечер, когда я родился, все пекинцы вели себя вполне пристойно, поэтому ни один из них не испытал на себе дьявольских шуток. Правда, в ту пору на улицах повсюду валялись тела погибших от голода и холода людей или трупы убитых, но они, как известно, к нечистой силе не имели ни малейшего отношения. В тот вечер все бесы, даже самые настырные, наверняка попрятались по домам и не показывали носа, а потому никак не могли они ради вящего своего удовольствия ставить на улицах всякие заслоны, дабы заставить путников петлять и кружить по городу.

А сколько тогда продавалось на улицах гуаньдунских сладостей [Гуаньдун (букв.: "К востоку от заставы") - район к востоку от заставы Шаньхайгуань. Сладости, которыми славился этот район, делались из пшеничной муки, риса и сахара ] и засахаренных тыквенных семечек! С приходом сумерек торговцы зажигали фонари, яркий свет которых заливал лотки и тележки с товаром. Со всех сторон неслись крики лавочников, которые с наступлением темноты становились еще громче. И правда, кому будут нужны твои сладости, когда пройдет срок подношений Цзаовану? Зычный крик торговцев наводил страх даже на самого смелого черта, не говоря уже о трусливых (толкуют, что существуют в природе даже такие).