- Поцелуй меня, мой мальчик, - сказал Фэган со слезами на глазах, - ты мне пришелся по сердцу. Пока Джек Фэган жив, ты не будешь нуждаться ни в друге, ни в секунданте!
Бедняга! Спустя полгода, исполняя боевое поручение лорда Сэквилла, он пал под Минденом, сраженный пулей, а я потерял верного друга, - но, так как будущее от нас скрыто, мы провели этот вечер как нельзя лучше. Опорожнив вторую бутылку, а потом и третью (я слышал, как матушка спускалась за каждой в погреб, но не вносила в гостиную и все тот же дворецкий Тим ставил их нам на стол), мы наконец расстались; Фэган обещал еще этим вечером переговорить с секундантом Квина, а утром мне сообщить, где назначена встреча. Впоследствии я не раз задумывался над тем, как сложилась бы моя судьба, не влюбись я в столь нежном возрасте в Нору и не запусти бокалом в Квина, сделав дуэль неизбежной! Я, может быть, всю жизнь прозябал бы в Ирландии (ибо разве не была мисс Квинлен, жившая в двадцати милях, богатой наследницей, да и дочка Питера Берка в Килвангене разве не унаследовала отцовскую ренту в семьсот фунтов, а ведь я спустя несколько лет мог бы заполучить любую из них). Но, видно, мне было на роду написано стать бездомным странником, - мой поединок с Квинем, как вы вскоре услышите, вынудил меня еще в ранней юности оставить родной дом.
Никогда я не спал крепче, чем в эту ночь, что не помешало мне проснуться утром чуть раньше обычного; и, как нетрудно догадаться, прежде всего мелькнула у меня мысль о предстоящем поединке, к которому я чувствовал себя вполне готовым. По счастью, в спальне у меня нашлись чернила и бумага, ибо разве я, одержимый любовью глупец, не кропал вчера чувствительные стишки в честь Норы? Сейчас я снова взялся за перо и настрочил две записки, невольно думая, что это, может быть, последние письма, какие мне суждено писать. В первом я обращался к матушке.
"Досточтимая госпожа! - гласило мое письмо. - Сие Вам вручат лишь в том случае, если мне суждено пасть от руки капитана Квина, с коим я сегодня встречусь на поле чести, чтобы драться на шпагах и пистолетах. Если я умру, то как образцовый христианин и джентльмен, да и могло ли быть иначе, принимая в разумение, какая мать меня воспитала! Прощаю всех моих врагов и как послушный сын испрашиваю вашего благословения. А также изъявляю желание, чтобы кобыла Нора, подаренная мне дядюшкой и названная в честь самой вероломной представительницы ее пола, была возвращена в замок Брейди, а еще прошу отдать мой кортик с серебряной рукояткою лесничему Филу Пурселу. Передайте мой привет дядюшке и Улику, а также тем из девиц, кто на моей стороне. Остаюсь Ваш послушай сын - Редмонд Барри".
Норе я написал:
"Эта записка будет найдена у меня на груди вместе с подарком, коим Вы меня осчастливили. Он будет обагрен моей кровью (разве что мне удастся спровадить на тот свет капитана Квина, которого я ненавижу, но прощаю) и послужит для Вас лучшим украшением в день Вашей свадьбы. Носите же его и думайте о бедном юноше, которому Вы его подарили и который умер за Вас (как готов был умереть ежечасно). - Редмонд".
Написав эти послания и запечатав большой отцовской серебряной печатью с гербом дома Барри, я спустился вниз к завтраку, где матушка, разумеется, меня ожидала. Мы не обменялись ни словом о предстоящей мне встрече, напротив, болтали о том, о сем, тщательно обходя предмет, главным образом занимавший наши мысли; говорили о тех, кого она видела вчера в церкви, и что пора уже мне обзавестись новым платьем - из старого я окончательно вырос. Матушка обещала к будущей зиме сшить мне новое, если... если... это окажется ей по средствам. Я видел, как она запнулась на словечке "если", - да благословит ее бог! - и угадывал, что у нее на душе. И она рассказала мне, что решила заколоть черную свинью и что сегодня попалось ей гнездо рябой несушки, яйца которой мне особенно по вкусу, и еще многое другое в том же роде. Несколько таких яиц было сварено к завтраку, я уплел их с отменным аппетитом. Набирая соли, я нечаянно опрокинул солонку, и у матушки невольно вырвалось с криком: "Слава богу, соль просыпалась в мою сторону!" После чего, не справившись с душившим ее волнением, она бросилась вон из комнаты. Бедные матери! У каждой из них свои слабости, и все же ни одна женщина с ними не сравнится!
Как только она вышла, я снял с гвоздя шпагу, ту самую, которой батюшка сразил хемпширского баронета, - и, поверите ли! - увидел, что отважная женщина привязала к ее эфесу новую ленту: поистине, бесстрашие львицы сочеталось в ней с храбростью Брейди. Затем достал пистолеты, как всегда хорошо вычищенные и смазанные, и только сменил в них кремни да приготовил пули и порох. На буфете ждала капитана холодная курица и бутылка кларета, а также оплетенная бутыль старого коньяка с двумя бокальчиками на серебряном подносе, украшенном нашим гербом. Впоследствии, когда я достиг вершин благополучия и купался в богатстве и роскоши, лондонский ювелир, в свое время продавший поднос батюшке в долг, сорвал с меня тридцать пять гиней да почти столько же в счет наросших процентов. Негодяй же закладчик дал мне за него шестнадцать гиней: у этих канальских торговцев пет ни совести, ни чести!
В одиннадцать прискакал капитан Фэган в сопровождении драгуна. Отдав должное матушкину угощению, капитан принялся меня уговаривать:
- Послушай, Редмонд, мой мальчик! Пустое ты затеял. Эта девушка все равно выйдет за Квина, попомни мое слово! И ты столь же быстро ее забудешь, ведь ты еще цыпленок. Квин согласился посчитать тебя за мальчишку. Дублин чудесный город, и, если ты не прочь туда прокатиться и провести там месяцок, вот тебе двадцать гиней в полное твое распоряжение. Извинись перед Квином и поезжай с богом!
- Человек чести, - возразил я, - скорее умрет, чем попросит прощения! Я извинюсь перед Квином, когда он будет болтаться на виселице.
- Тогда вам ничего не остается, как стать к барьеру!
- Лошадь моя оседлана, - отозвался я, - все готово. Скажите, капитан, где назначена встреча и кто секундант противной стороны?
- С Квином поедут твои кузены, - отвечал Фэган.
- Я позвоню груму и прикажу подать мне лошадь, как только вы малость передохнете, капитан.
Я послал Тима за Норой и тут же ускакал, так и не простившись с миссис Барри. Занавески в ее спальне были приспущены, и ни одна из них не дрогнула, пока мы садились на коней и выезжали со двора... Зато два часа спустя надо было видеть, как она, еле держась на ногах, скатилась с лестницы; надо было слышать, с каким криком она прижала к сердцу ненаглядного сыночка, который воротился к ней без единой царапины, цел и невредим.
Но расскажу по порядку. Когда мы прискакали на условное место, Улик, Мик и капитан уже дожидались нас. Квин в своем пламенеющем гренадерском мундире показался мне исполином. Вся компания хохотала над чьей-то шуткой, и смех моих кузенов резнул меня по сердцу: вот вам и родственники! Ведь им, возможно, предстояло стать свидетелями моей смерти.
- Надеюсь вскорости испортить им настроение, - сказал я капитану Фэгану, едва сдерживая ярость. - Посмотрим, что они запоют, когда я своей шпагой проткну эту мерзкую тушу!
- Ну уж нет, драться будете на пистолетах, - ответил мистер Фэган. Куда тебе со шпагой против Квина!
- Я против кого угодно выйду со шпагой! - отвечал я.
- Нет, нет, ни о какой шпаге и речи не может быть. Квин захромал, он вчера вечером зашиб ногу. Ударился коленом о ворота парка, когда в темноте возвращался домой. Он и сейчас ее волочит.
- Тогда он зашиб ее не в воротах замка Брейди, - не сдавался я. - Их уже лет десять, как сняли с петель.
На что Фэган сказал, что, значит, он зашиб ее в других воротах, и все сказанное мне повторил затем мистеру Квину и моим кузенам, когда мы спешились и, присоединившись к этим господам, приветствовали их.
- Как же, нога у него что твоя колода, - подтвердил Улик, пожимая мне руку, меж тем как капитан Квин снял кивер и густо покраснел. - Тебе еще повезло, Редмонд, мой мальчик, - продолжал Улик. - Плохи были бы твои дела; ведь это же сущий дьявол, верно, Фэган?
- Форменный турок, секим-башка, - отвечал Фэган. - Я еще не видел человека, который устоял бы против капитана Квина.
- Кончайте волынку! - сказал Улик. - Мне это осточертело. Стыдно, господа! Скажи, что сожалеешь, Редмонд, ну что тебе стоит?
- Если молодой человек согласен отправиться в Дублин, как предполагалось... - вставил Квин.
- Черта с два я сожалею! Черта с два стану просить прощения! А уж что до Дублина, то скорей я отправлюсь в...! - воскликнул я, топнув ногой.
- Ничего не попишешь! - сказал, смеясь, Улик. - Давайте, Фэган, приступим. Я полагаю, двенадцати шагов хватит?
- Десять, и самых маленьких, - гаркнул мистер Квин, - вы слышите меня, капитан Фэган?
- Не хорохорьтесь, мистер Квин, - сердито огрызнулся на него Улик. - А вот и пистолеты! - И, обратившись ко мне, чуть дрогнувшим голосом добавил: Да благословит тебя бог, малыш! Стреляй сразу, как только я скомандую "три!".
