-- Я зашел к тебе сюда, чтобы сказать одну вещь. Прошу -- не называй меня больше "бэби".
Она внимательно смотрела на него из ванны, глаза ее наполнились печалью, она еще до конца не понимала, что он имеет в виду. Опустившись перед ней на колени (рукава его неслышно погрузились в воду, рубашка и пиджак сразу промокли насквозь), он молча, все сильнее сжимал ее в объятиях, отчаянно, словно безумный; из груди вылетало сдавленное дыхание, а он целовал ее, страстно, безудержно,-- видимо, искал чего-то в этих поцелуях, о чем-то сожалел...
Вскоре после этого случая он нашел себе работу -- стал продавать недвижимость и автомобили,-- но все же, хотя у него был теперь личный рабочий стол и на нем деревянная призма с его именем и он с фанатической пунктуальностью приходил на работу в девять утра, ему так и не удалось ничего продать и денег у него ничуть не прибавилось.
Луизу тем временем назначили заместителем главного редактора, и теперь в их квартире всегда было полно незнакомых людей -- мужчин и женщин,-которые страстно, словно пулеметы, все время спорили друг с другом, обсуждая такие темы, как муральная живопись, творчество писателей и деятельность профсоюзов, и даже нередко сердились из-за этого друг на друга. Чернокожие писатели -- авторы коротких рассказов бесцеремонно уничтожали крепкие напитки, выставленные Луизой, а великое множество евреев -- это были высокие, мощные люди, лица их украшены шрамами, а руки мозолистые, большие -- с торжественным видом, не прытко, но с толком рассуждали о пикетах, о столкновениях (оружие или свинцовые трубы в руках) с руководителями шахт у фабричных ворот. Луиза чувствовала себя как рыба в воде,-- с полным доверием переходила от одного гостя к другому и очень хорошо понимала то, о чем они говорили: к ее мнению все прислушивались, с ней активно спорили, словно она не женщина, а такой же мужчина, как они. Она всех хорошо знала, никогда ни перед кем не заискивала; буквально пожирала книги, о которых Дарлинг никогда и слыхом не слыхивал; без всякого страха, только с чувством удивления разгуливала по нью-йоркским улицам, органично вливаясь в миллионы крошечных людских приливов города.
Он нравился ее новым друзьям, и среди них иногда находился такой, который пытался отвести его в сторонку, чтобы обсудить игру новичка защитника в команде Принстона или поговорить об ослаблении тактики "двойного захвата", о положении на фондовой бирже. Но по большей части он чего-то недопонимал и тихо сидел на своем месте, а вокруг бушевал вихрь слов: "Диалектика сложившейся ситуации", "Театр попал в руки плутов, фигляров", "Пикассо? Кто дал право этому человеку рисовать старые кости и заламывать за них по десять тысяч долларов?..", "Я твердо поддерживаю Троцкого... Он был последним американским литературным критиком. А когда умер, на могилу американской критики бросили белые лилии. Я не говорю этого только потому, что они в пух и прах раскритиковали мою последнюю книгу, но все же..."
Время от времени он ловил на себе ее искренние, оценочные взгляды, хотя в комнате было шумно и сильно накурено, но всякий раз старался отводить от нее глаза или находил для себя какой-то предлог, чтобы выйти на кухню -принести еще кубиков льда или открыть новую бутылку виски.
-- Послушайте,-- живо говорил Кэтал Флагерти, стоя возле двери с какой-то девицей,-- вам просто необходимо все это увидеть собственными глазами! Это в театре "Олд сивик реппертору", на Четырнадцатой улице, спектакль дают только по воскресеньям вечером, и я вам гарантирую -- выйдете из театра не чуя под собой ног, вам захочется петь!
Флагерти, крупного, как Дарлинг, телосложения молодой ирландец с перебитым носом, работал адвокатом в профсоюзе портовых грузчиков; он вот уже с полгода посещал их дом -- и при этом рычал и затыкал рот любому, кто осмеливался вступить с Луизой в спор.
-- Это новая пьеса, называется "В ожидании леваков" -- в ней речь идет о водителях такси.
-- Одетс,-- уточнила девушка, стоявшая рядом с Флагерти,-- так зовут драматурга.
-- Никогда не слышал о нем,-- признался Дарлинг.
-- Он из новых имен...-- объяснила девушка.
-- Это все равно, что наблюдать за бомбардировкой! -- восторженно кричал Флагерти.-- Я видел пьесу в прошлое воскресенье вечером. Вы должны обязательно ее посмотреть!
-- Давай сходим, бэби! -- предложила Луиза; глаза ее зажглись от возбуждения.-- Мы просидели весь день в "Санди таймс", можно сходить для разнообразия.
-- Каждый день вижу таксистов, сыт ими по горло! -- заявил Дарлинг, и не потому, что они ему на самом деле так уж надоели, а только чтобы не стоять рядом с Флагерти: он постоянно что-то рассказывал Луизе, а она все время смеялась и к тому же с готовностью принимала любое его суждение по любой теме.-- Лучше сходить в кино.
-- Но вы никогда ничего подобного не видели! -- настаивал Флагерти.-Знаете, он написал свою пьесу бейсбольной битой!
-- Да что вы! -- восхитилась Луиза.-- Вот чудеса!
-- Он носит длинные волосы,-- продолжала свое сообщение девушка, стоявшая рядом с Флагерти.-- Одетс -- так его зовут. Я встретила его на вечеринке. Он актер. Просидел весь вечер и не сказал ни единого слова.
-- Мне не нравится Четырнадцатая улица.-- Дарлинг от души желал в эту минуту, чтобы Флагерти со своей девицей как можно быстрее исчезли.-- Там очень скверное освещение.
-- Ах, черт бы тебя побрал! -- громко выругалась Луиза, холодно глядя на Дарлинга -- словно их только что представили друг другу и она пытается точно его оценить, причем ее первое впечатление о нем далеко не блестящее.-Ну что ж, а я иду! -- Луиза надевала пальто.-- Мне не кажется, что на Четырнадцатой улице такое уж скверное освещение.
-- Говорю вам,-- тарахтел Флагерти, помогая ей надеть пальто,-- это, по сути дела, настоящая Геттисбергская битва, только по-бруклински.
-- Можете себе представить -- из него нельзя было вытянуть ни слова! -возмущалась девушка Флагерти, выходя за дверь.-- Так и просидел молча весь вечер...
Наконец дверь за ними захлопнулась. Луиза не попрощалась с ним. Дарлинг, обойдя всю комнату раза четыре, прилег на диван, прямо на кипу "Санди таймс". Пролежал на ней минут пять, бесцельно глядя в потолок и размышляя о том, что вот сейчас этот противный Флагерти ведет его жену с девушкой под ручку по улице и что-то беспрерывно бубнит им в уши.
Луиза в этот вечер была просто великолепна. Днем она вымыла голову, и теперь ее мягкие белокурые волосы так красиво лежали на голове. Рассердившись на него, пальто надевала с помощью Флагерти. Луиза становилась все красивее с каждым годом,-- частично это объяснялось тем, что теперь она это прекрасно понимала и часто играла на этом.
-- Вздор! -- Дарлинг встал с дивана.-- Какая чепуха!
Надел пальто и пошел в ближайший бар, где, сидя в углу, угостился пятью стаканчиками. И еще бы выпил, да кончились деньги.
Те прожитые годы никак нельзя назвать яркими,-- скорее, сумрачными, все катилось к закату. Луиза относилась к нему хорошо, по-доброму и любила его; поссорились они лишь однажды, когда он вдруг заявил, что собирается голосовать за Лэндона.
-- Ах, ради Христа! -- взвилась она.-- Скажи, твой котелок когда-нибудь варит? Неужели ты не читаешь газет?! Это же республиканец, у него в кармане ни пенни!
Потом она пожалела о своей выходке и извинилась, что причинила ему боль, но так, как это делают перед ребенком. А как он старался: с мрачной физиономией посещал художественные галереи, ходил на концерты, заглядывал в книжные магазины и делал все это, только чтобы наладить отношения с женой, но все напрасно. Его томила скука, и все, что он видел, слышал или старательно читал, казалось ему абсолютно бессмысленным. В конце концов он сдался. По вечерам, когда ему приходилось ужинать в одиночестве, так как Луиза возвращалась очень поздно и немедленно валилась в постель без всяких объяснений, он часто рассуждал о разводе, но в то же время знал, что если не будет видеть ее, то не перенесет своего одиночества, своего безнадежного состояния. Вот и старался быть всегда на высоте, неизменно ей подчинялся и был готов всегда, в любое время идти вместе с ней в любое место -- в общем, делать все, что ей захочется. Ему даже удалось найти небольшую работенку в одной брокерской фирме, и теперь он получил возможность сам нести свои расходы и покупать себе выпивку.
Потом ему предложили другую работу -- представителя портняжной мастерской: ему следовало ходить из одного колледжа в другой, рекламируя модели одежды.
-- Нам нужен такой человек,-- объяснил ему мистер Розенберг,-- бросив на которого первый взгляд, понимаешь, что перед тобой выпускник университета.-- Розенберг одобрительно оглядывал его широкие плечи и крепкую, узкую талию, старательно зачесанные назад волосы и честное, без морщинки лицо.-- Буду искренним с вами, мистер Дарлинг: хочу сделать вам деловое предложение. Я навел о вас все необходимые справки,-- о вас все положительно отзываются в вашем колледже, к тому же, насколько я знаю, вы играли в защите с Альфредом Дитрихом?
