Елизавета. Вы так говорите… художественно.
Трофим. Потому что вы — мой берег. Я, приблизившись к вам — вскипел. Вот и все. Все понятно.
Елизавета. И все-таки… Вы такой… видный… А в Москве столько девушек. Красивые есть. А вы до сих пор холостой. Это непонятно.
Трофим. Елизавета Феофановна! Чего тут не понять. Это все просто. Девушки, конечно, там есть. Но у меня — особые потребности… Непонятно? Ну, как бы вам это объяснить? Сложно все, конечно… В общем, нет для меня в Москве достойной девушки.
Елизавета. Вы просто меня… переполняете.
Трофим. Переполню, переполню! Вы на море бывали?
Елизавета. Н-нет… Все собираемся, да у Нерона все дела.
Трофим. К черту дела! Я вас нынче же повезу на берег моря! На целый бархатный сезон! Там наши министерские дачи. Я там каждый год отдыхаю.
Елизавета (переводя дыхание). Господи!
Трофим. Вот именно! Я хочу, чтобы счастье из вас прямо плескалось! (Будто опомнившись). Боже, да я сам… выплескиваюсь! (Отдает ей чайник). Простите. Пойду, покурю. Успокоюсь… (Торопливо уходит через калитку).
Елизавета (взволнованно). Голова кругом идет! «На целый бархатный сезон»… «Чтоб счастье из вас плескалось». И все — культурно, без всяких там… Другой сразу руки распускает. Этот даже поцеловать не пытался… (пожав плечами) почему-то… (Голос Мошкиной) «Нерон Феофаныч! Неро-он? Где вы?» Возвращаются. Не буду мешать. (Уходит в дом).
Клава (в дверях). Все развивается, как говорит Гриша, диалектически.
За изгородью крадется Лупандин, смешно маскируясь газетой, почти на коленях вползает в калитку, бросается в дом. Но, увидев Клаву, шарахается назад, к самому столу, приседает на корточки. Клава скрывается в доме. Вбегает Мошкина.
Мошкина. Нерон Феофаныч? Где вы? Нету… (Идет вокруг стола. Лупандин торопливо ползет в противоположную сторону. Мошкина поворачивает обратно, чуть не сталкивается с Лупандиным, но тот успевает скрыться под столом. Мошкина садится у стола).
Появляется Елизавета с ведром.
Елизавета. Павла Петровна! Что же вы так мало погуляли?
Мошкина. Ах, Лизанька! Кажется, я… Пропала я, Лизанька.
Елизавета. Неужто… влюбилась? Павла Петровна!
Мошкина. Уму непостижимо! Я всегда была такая холодная… Бесчувственная, как бревно. Все мужчины говорили: у вас, Павла Петровна, вместо сердца даже не лед, а кусок антрацита. Лед тает иногда… (Всхлипывает). Что же мне делать, Лизанька?
Елизавета. Ну что делать… Прежде всего — успокоиться.
Мошкина. Уму непостижимо! Еще на вокзале, едва глянула на Нерона Феофаныча — и сразу… как бы это объяснить…
Елизавета. Понятно. Любовь-то эта самая… как субстанция.
Мошкина. Какая субстанция?
Елизавета. Дремлющая сила… которая вскипает.
Мошкина. Да, да… Глянула на него — и… земля из-под ног поплыла. В груди упало что-то…
Елизавета. Отдохнуть вам надо, дорогая… Успокоиться. Все будет хорошо! Нерон — он хороший для жизни. Самостоятельный. Покладистый. Пойдемте.
Мошкина. Да, пойдемте. Нет… Пойду, еще поищу его. Пропала я. Пропала! (Уходит. Мошкина — на улицу, Елизавета — в дом, оставляя ведро).
Лупандин (вылезает). Это я, я пропал!!!
Входит Трофим.
Трофим. Нерон Феофаныч! Ну, как погулялось?
Лупандин. Что? (Вздрагивает). Это вы?.. Я… знаете ли… Ваша сестра… Мне неудобно, конечно… Однако я должен с вами поговорить, как мужчина с мужчиной.
Трофим. Ради бога, Нерон Феофаныч. Какие могут быть церемонии. (На ухо). Я сам, скажу по секрету, ужасно влюбчивый. Ах, женщины, женщины — украшение земли и трагедия человечества!
Лупандин. Трагедия! Трагедия!!!
Трофим. Да-с, дорогой Нерон Феофаныч! Так мы и гибнем во цвете лет! Но я вам… помогу. Насколько я заметил, Павлина тоже…
Лупандин. Да, да… Существуют, знаете ли, — я вынужден, извините, сказать, правила приличия… У меня — взрослая дочь… Общественное положение…
Трофим. Я поговорю с Павлой, Нерон Феофаныч! Я все улажу.
Лупандин. Очень буду вам благодарен, Трофим Евгеньич. (Встает).
Трофим. Очень буду рад вам услужить. (Встает).
Лупандин. Извините, пойду, отдохну. Сегодня, знаете… (Делает жест) головокружение.
Трофим. Что за извинения! Я понимаю вас. Отдыхайте. Все будет в порядке. (Лупандин уходит. Трофим прохаживается, напевает). «Все будет в порядке… морковки на грядке… однажды росли…» Черт возьми, все идет лучше, чем можно было ожидать… (Из дома выходит Клава). А, вы еще здесь? Контролируете?
Клава. Я у подруги была. И контролирую. До воскресенья. (Уходит).
Трофим. «Все будет в порядке…» У подруги? У какой подруги, у Елизаветы, что ли? «Морковки на грядке…» Хотя у Нерона дочь какая-то, студентка Вероятно, такая же непроходимая дура, как Елизавета. «Однажды росли..» (С крыльца сходит Галя в фартучке. Трофим тупо смотрит на нее, моргает, машет головой, будто отряхивая наваждение).
Галя. Что с вами? (Берет ведро).
Трофим. П-простите… Как сказал поэт: не образумлюсь, виноват. Вас вижу — и не понимаю… Вы кто?
Галя. Галя.
Трофим. Очень приятно. Запорощенко. Трофим Евгеньич. (Галя уходит на веранду). «Морковки на грядке…» (На крыльце мелькает Елизавета, машет Трофиму рукой). Да-с, морковка. Целая свекла! (Садится, встает). Где же она раньше была, эта морковочка?.. (Думает, водит пальцем туда-сюда). Лиза — Галя… Свекла — морковочка… Черт бы побрал меня, товарищ Запорощенко. (Думает). А если срочно переключиться… Со свеклы на морковь? А? Правда, там уже дело верное… (Думает).
Появляется Галя с ведром воды.
Трофим. Позвольте, помогу… (Берет ведро, одновременно целует руку. В это время за штакетником показывается Гриша).
Галя. Ну, что вы. Я вся грязная, картошку чистила. (Хочет). Ну, что вы…
Трофим (целует другую руку). Ах, ручки, ручки Терпсихоры, как сказал поэт. (Гриша мечется за оградой).
Галя. Ножки.
Трофим. Что?
Галя. У поэта — ножки.
Трофим. Да, да, Ручки-ножки Терпсихоры. А я, знаете, сразу в вас… с одного взгляда… (Появляется на крыльце Елизавета, подозрительно прислушивается. Гриша скрывается).
Галя. Что?!
Трофим (увидев Елизавету) …с одного взгляда угадал в вас ценительницу поэзии. (Елизавета уходит). Я очень люблю Пушкина. А вы?
За штакетником появляется Гриша.
Галя. Я тоже люблю! (Оба поднимаются на крыльцо, уходят).
Гриша. Нет в мире гармонии! (Понуро уходит).
Трофим возвращается, потирая руки.
Трофим. Извините, говорит, мне надо переодеться! Переодеться!!! И эта — готова! «Все стало в порядке, морковки на грядке… однажды росли…» Но что же делать — с той? Любят же меня, шельмеца, женщины! И чем я поражаю их воображение? «Морковки на грядке..» В общем-то, я парень, конечно, интеллигентный. Пушкина люблю. И этот знаю фольклор. «Морковки на грядке… однажды росли…» Да, но что же делать с Лизой? (Уходит, думает). Ах, черт! (Выходит Галя в нарядном платье. Трофим загораживается, как от яркого света). Пощадите!
Галя. Щажу. И ухожу.
Трофим. Позвольте проводить.
Галя. Нет, зачем же… Не беспокойтесь.
Появляется ЕЛИЗАВЕТА.
Трофим. Галина Нероновна! Какое беспокойство! И — с удовольствием…
Галя. Нет, прошу вас, товарищ Заколощенко…
Трофим. Запорощенко! Трофим Евгеньич.
Галя. Не беспокойтесь, товарищ Заполощенко.
Трофим. Запорощенко! Как можно так поздно, одной…
Елизавета. Трофим Евгеньич…
Трофим. Э-э… «Морковки на грядке… росли в беспорядке…»
Елизавета. Трофи-им Евгеньич… (Подходит). Ужинать сей час…
Трофим. Да, да… Мы хотели… Собственно я хотел… воздухом подышать…
