подождать его в оби. Вернулся он ближе к вечеру. Хотя ему было известно, зачем они могли прийти, он изобразил удивление.
– Ничего не случилось? – спросил он после первого обмена приветствиями.
– Ничего не случилось.
Воцарилось неловкое молчание. Наконец молчание нарушил Нвосиси, представлявший деревню Умуогвугву. Тратить слова попусту было не в его обычае.
– Ты спросил, не случилось ли чего, и мы сказали: нет, ничего не случилось. Но без причины жаба не поскачет среди бела дня. Мы хотели бы поговорить с тобой об одном маленьком деле. Вот уже четыре дня прошло, как на небе появилась новая луна; она успела подрасти. А ты все еще не созвал нас, чтобы объявить о дне праздника Нового ямса…
– По нашему счету, – подхватил Обиэсили, – нынешняя луна – двенадцатая после прошлого праздника.
Наступило молчание. Обиэсили никогда не умел деликатно излагать свое мнение, и никто не просил его встревать в обсуждение столь щекотливого вопроса. Эзеулу откашлялся и снова поприветствовал гостей, показывая, что он не торопится и не горячится.
– Вы поступили так, как должно, – заговорил наконец он. – Если бы кто-нибудь сказал, будто вы не выполнили свой долг, он сказал бы ложь. Человек, который задает вопросы, никогда не собьется с пути; этому учили нас наши отцы. Вы правильно поступили, придя ко мне спросить об этом деле, обеспокоившем вас. Но я не вполне понял одну вещь. Ты, Обиэсили, сейчас сказал, что по вашему счету я должен был бы в это новолуние объявить день, когда состоится праздник Нового ямса.
– Да, я это сказал.
– Понятно. Я подумал, что мне послышалось. С каких это пор вы начали вести счет года для Умуаро?
– Обиэсили не так выразился, – вступил в разговор Чуквулобе. – Мы не ведем счет года для Умуаро, мы – не верховный жрец. Но нам пришло в голову, что, может быть, ты потерял счет из-за твоего недавнего отсутствия…
– Что?! В своем ли ты уме, юноша? – воскликнул Эзеулу. – Чего только не услышишь в наше время! «Потерял счет»! Разве говорил тебе отец такое – чтобы верховный жрец Улу мог потерять счет лунам? Нет, сын мой, – продолжал он на удивление мягким тоном, – ни один жрец Улу не может потерять счет. Скорее уж это вы, считающие по пальцам, можете ошибиться, забыть, какой палец загнули в прошлое новолуние. Но, как я уже сказал в начале нашего разговора, вы поступили правильно, придя ко мне со своим вопросом. Возвращайтесь теперь в свои деревни и ждите, когда я пришлю за вами. Я никогда не нуждался в том, чтобы мне напоминали о моих жреческих обязанностях.
Если бы кто-нибудь заглянул в хижину Эзеулу после ухода его помощников, он был бы просто изумлен. Лицо старого жреца светилось счастьем: на него как бы лег мимолетный отблеск давно ушедшей молодости и былой красоты. Губы Эзеулу шевелились и время от времени шептали что-то. Но вскоре звуки, доносившиеся снаружи, вернули его к действительности. Он перестал шевелить губами и прислушался. Где-то совсем рядом с оби Нвафо и Обиагели что-то выкрикивали:
– Эке некво онье ука! – повторяли они снова и снова.
Эзеулу прислушался еще более внимательно. Нет, он не ослышался.
– Эке некво онье ука! Эке некво онье ука! Эке некво онье ука!
– Смотри, он убегает! – воскликнула Обиагели, и оба возбужденно рассмеялись.
– Эке некво онье ука! Некво онье ука! Некво онье ука!
– Нвафо! – крикнул Эзеулу.
– Нна, – испуганно откликнулся тот.
– Пойди сюда.
Нвафо вошел такой робкой походкой, что, наверное, и муравья бы не раздавил. По его лицу и голове струился пот. Обиагели вмиг исчезла, едва только послышался голос Эзеулу.
– Что вы там говорили?
Нвафо молчал. Казалось, было слышно, как он хлопает глазами.
– Ты оглох? Я спрашиваю тебя, что вы там говорили?
– Нам сказали, будто так можно прогнать питона.
– Я не спрашивал тебя, о чем говорили другие. Я спросил, что говорили вы. Или ты хочешь, чтобы я встал, прежде чем ты успеешь ответить?
– Мы говорили: «Питон, удирай! Здесь есть христианин».
– И как же это понять?
– Аквуба сказал нам, что питон удирает, когда услышит это.
Эзеулу залился долгим, раскатистым смехом. Чумазое лицо Нвафо засияло улыбкой облегчения.
– Ну и удрал он, когда ты сказал это?
– Удрал, как обычная змея.
Весть об отказе Эзеулу назвать день праздника Нового ямса разнеслась по Умуаро с такой же быстротой, как если бы ее сообщил рокот иколо. Она потрясла и ошеломила людей, но полное ее значение они постигли не сразу, так как ничего подобного раньше не случалось.
Через два дня к Эзеулу пришли десять знатнейших титулованных мужчин. Каждый имел не меньше трех титулов, а один – Эзеквесили Эзуканма – имел и четвертый, наивысший. Лишь еще два человека во всех шести деревнях носили этот высший титул. Один из этих двух не пришел, потому что был очень стар, а другой – потому что это был Нвака из Умуннеоры. Его отсутствие в числе пришедших красноречиво говорило о том, как отчаянно стремились все они во что бы то ни стало умиротворить Эзеулу.
Гости вошли все разом, показывая, что они встретились заранее. Перед тем как войти к Эзеулу, каждый из них воткнул в землю перед хижиной свой железный посох и повесил на его набалдашник алую шапочку.
Пока в хижине Эзеулу длилась беседа, ни один человек не смел приблизиться к ней на расстояние слышимости. Аноси, собравшийся было заглянуть к Эзеулу, чтобы пересказать ему кое-какие сплетни и попытаться что-нибудь выведать у него насчет праздника, вышел из дому с понюшкой табака в левой руке, но, заметив у входа в хижину Эзеулу столько посохов ало с надетыми на них алыми шапочками, повернулся и направил свои стопы к другому соседу.
Эзеулу протянул гостям кусок мела, и каждый из них начертил на полу несколько вертикальных и горизонтальных линий – свою личную эмблему. Некоторые закрашивали мелом большой палец на ноге, другие разрисовывали себе лицо. Затем хозяин вынес им три ореха кола в деревянной чаше. После предписываемого правилами приличия недолгого препирательства Эзеулу взял один орех, Эзеквесили – другой, а Оненьи Ннаньелуго – третий. Каждый из них прочел краткую молитву и разломил свой орех. Нвафо по очереди обошел их с чашей, и они сначала ссыпали в нее все свои дольки, а потом брали себе одну. Затем Нвафо обошел с чашей всех остальных, и каждый взял себе по дольке.
Когда все они, прожевав, проглотили орех кола, заговорил Эзеквесили.
– Эзеулу, собравшиеся здесь предводители Умуаро просили меня поблагодарить тебя от их имени за орех кола, которым ты угостил нас. Еще и еще раз спасибо тебе, и да пополнится твой запас.
– Спасибо тебе, и да пополнится твой запас, – подхватили все остальные.
– Ты, наверное, догадываешься, почему мы пришли. До наших ушей дошли кое-какие слухи, и мы
