1512
Т. е. из столь многих, виденных тобою на дереве признаков. – «Quaecumque conditiones sunt extra substantiam, actus, et tamen attingunt aliquo modo actum humanum, circumstantiae dicuntur». Ѳома Акв. Sum. Theol., p. I, qu. VII, art. 1. – «Из дивных судеб империи и церкви, представленных тебе в этом видении, ты бы мог уже понять, как правосудно поступил Господь, запретив нарушать и искажать всякое соотношение между ними, что и составляет нравственный смысл этого видения. Данте, как известно, принимает в своем Convivio (tr. II, с. I), четвероякий смысл во всяком сочинении: во-первых – буквальный; во-вторых – аллегорический, когда истина скрывается под прекрасной ложью (una veritа ascosa sotto bella mensogna), как в языческих баснях; в-третьих – нравственный, когда мы извлекаем себе какую-нибудь пользу из повествования, и в-четвертых – аналогичный, когда нечто, помимо естественного, истинного смысла заключает в себе еще более глубокое духовное значение». Филалет. – Следовательно, «нравственно» означает здесь: в пользу для себя. – Сличи Ноттер, 330.
«Твой рассудок скудный окаменел». – «Лица свои сделали они крепче камня – не хотят обратиться». Иерем. V, 3. – «И темен стал в грехах». – В списках стих этот читается двояко, в одних – ed in peccato tinto; в других – ed impietrato tinto. Я держался (может быть, не совсем правильно) первого.
В подлиннике: e se non scritto, almen dipinto, т. e. если не врезанным в каменном твоем сердце, то по крайней мере как бы нарисованным. – Смысл: «как паломник, возвращаясь из Палестины, приносит с собою посох, изукрашенный пальмовыми ветвями, так и ты, хотя теперь и не можешь понять всего (врезать его в свое каменное сердце), должен принести его хотя в отблеске в твоей памяти из рая на землю». Филалет. – Пилигримы, отправлявшиеся в Иерусалим, в доказательство того, что они были в стране пальм, прикрепляли к своим посохам пальмовые ветви, почему и назывались, в отличие от других пилигримов, паломниками, palmieri.
«Как выше говорит Беатриче, что слова ее должны остаться в памяти Данте если не записанными, то как бы нарисованными (в слабом отблеске), так он отвечает ей, что мозг его как бы запечатлен ими, и что он неизменно сохранить их хотя и не вполне их помнить». Филалет.
Т. е. насколько она (школа) неспособна подняться до созерцания тайн откровения. «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно». I Посл. к Коринф. II, 14.
Заимствовано из пророка Исаии (LV, 8, 9): «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли мои выше мыслей ваших».
«В Лете уничтожается лишь воспоминание о грехах; поэтому, если ты теперь не помнишь о своем заблуждении, то ясно, что это заблуждение было греховное. Надобно припомнить, что, по философии Фомы Аквинского, грех вообще основан на заблуждении, или на обмане души». Филалет.
Или, другими словами, нет действия без причины, и по действию мы судим о причине.
«Беседа Данте с Беатриче. Сказав, что слова ее глубоко врезались в его ум, Данте спрашивает: «Почему речь ваша возносится превыше моего разумения?» – Затем, отвечает она, чтобы ты познал, как мало способна понять мои идеи та школа, которой ты следовал. – «Но я не помню, чтобы я когда-нибудь чуждался вас». – Естественно, потому что испил сейчас воды реки забвения. – Для ясного понимания этого разговора, надобно знать, что в известную эпоху жизни в душе поэта возникло сомнение и сильные колебания в верованиях, хотя и не достигшие до полного отрицания, скептицизма или равнодушия в делах веры. Беатриче упрекает теперь в этом колебании Данте и на вопрос его: зачем говорите вы так, что я не могу понять, – отвечает: затем, чтобы ты знал, что школа, которой ты следовал, или учение этой школы не в состоянии следовать за моими словами, что путь этой школы настолько же далек от пути божественного, насколько primum mobile отстоит от земли. Эта ложная школа есть не что иное, как философия, – та философия, которая хотя не открытый враг веры, тем не менее идет путем отличным от религии, – та философия, главами которой были Аверроэс и Авиценна, сочинения которых были усердно изучаемы Данте, – та школа, о которой пишет Апостол (Посл. к Колос. II, 8): «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, a не по Христу». Итак, школа, которой следовал Данте, здесь, очевидно, противоположная той, представительницей которой служит Беатриче, т. е. учению, основанному на откровении». Скартаццини.
Вступив в меридиан, солнце становится более ярким и как бы замедляет свое течение (Рая XXIII, 11, 12), другими словами, – был полдень. «Известный обман зрения заставляет нас думать, что солнце в полдень идет медленнее, чем утром и вечером; это зависит оттого, что в полдень солнце кажущимся образом находится далее от земных предметов, почему и движение его делается не столь очевидным. Последний стих этой терцины обозначает различие между меридианом и экватором; последний для каждого положения остается всегда одним и тем же, первый же всегда бывает различным. – Из этого видно, что Данте находился в земном раю уже в 6 часов, и что теперь полдень 30-го марта, 10-го или 13-го апреля, или, на нашем полушарии теперь полночь с 30-го на 31-е марта, с 10-го на 11-е или с 13-го на 14-е апреля». Филалет. – «Солнце в полдень кажется движущимся медленнее, точно так и меридиан изменяется с нашим передвижением к востоку и западу. – Это показание времени заставляет думать, что Данте вступил в земной рай при восходе солнца и оставался в нем 6 часов, и что, стало быть, на нашем полушарии наступила полночь. У источника Эвноэ Данте пробыл еще до следующего утра, ибо только утром, когда на нашем полушарии наступает вечер, вознесся он на небо (Рая I, 43)». Флейдерер.
«Теперь мы достигли, по-видимому, опушки божественного леса, занимающего средину вершины горы Чистилища. Здесь тень от леса не так уже мрачна, как она была изображена выше (Чистилища XXVIII, 31); напротив, здесь она бледна и пронизана светом, подобно той, какая ложится на волны горного потока, над которыми наклонились высокие деревья». Филалет.
112-114. Евфрат и Тигр, реки, заимствованные из Кн. Бытия (II, 10 и далее). В земном раю поток, орошавший его, делился на четыре рукава: Физон, Геон, Тигр и Евфрат. Но Данте говорит лишь о двух последних; первые два рукава заменены у него реками Летой и Эвноэ. В этой терцине Данте имел, кажется, в виду Боэция (Phil. Cons. V):
Tigris et Eophrates uno se fonte resolvunt.
Et mox abianctis dissociantar aquis.
Воззвание Данте к Беатриче; в подлиннике: О luce, o gloria della gente umana! – подобное тому, с которым к ней обращается Виргилий (Ада II, 75–78).
«О святая,
Дщерь благости, тобою же одной
Стал смертный род превыше всех творений
Под небом, что свершает круг меньшой!»
Само собою разумеется, что поэт здесь обращается к ней не как к дочери Фолько Портннари, но как к символу власти, обладающей божественным откровением (богословием), как к силе, долженствующей, по мнению поэта, привести человечество к высшему блаженству. Так как Беатриче убеждала его выше (стих 31) смело предлагать ей вопросы, то он и исполняет теперь ее желание.
«Матильда». Здесь, наконец, названа в первый раз по имени прекрасная донна, явившаяся Данте при входе в земной рай и играющая столь важную роль в последних песнях Чистилища (XXVIII, 40 и след.; XXХИ, 92). Беатриче направляет Данте к ней для получения ответа на его вопрос о представившейся его глазам реке. Позднее, в Раю, Беатриче, вместо того, чтобы самой решать его сомнения, направляет поэта к праведным душам учителей церкви; как символ власти церковной, Беатриче отправляет верного сына церкви к священнослужителю, олицетворением коего служит Матильда (Чистилища XXVIII, 40 примеч.), и к учителям церкви.
Упрек в том, что она не исполнила своего долга – разрешить недоумения Данте.
Лета, как мы видели, уничтожает лишь память о грехах, a не о добрых делах (Чистилища XXVIII, 127–132).
«Maggior cura». Комментаторы не согласны между собою, какую «заботу» разумеет здесь Данте. «По-видимому, главная забота – не потерять Беатриче из вида – позволила ему обратить лишь мимолетное, полурассеянное внимание на окружающие предметы: прекрасное изображение человека, вполне сосредоточившего все свои помыслы на предметах высочайших». Флейдерер.
Эвноэ (Чистилища XXVIII, 25 и примеч. 127–132 и примеч.).
Здесь в последний раз упоминается имя Стация (Чистилища XXI, 10 и примеч.), играющего во всей грандиозной сцене земного рая чисто пассивную роль (сличи Чистилища XXXII, 29 и примеч.). Здесь поэт указывает на различие между ним и Стацием. Матильда берет за руку Данте, a Стацию велит следовать за ним. Данте пьет воду из Эвноэ, но пьет ли и Стаций, поэт не говорит ни слова.
