Кануэй сумел вежливо улыбнуться. Он был поражен этим последним феноменом: китаец, говорящий на идеальном английском и соблюдающий социальный этикет Бонд Стреет, посреди дикой местности Тибета. К этому времени все остальные успели подойти и в различных степенях удивления наблюдали встречу. Кануэй обернулся к ним: "Мисс Бринклоу..., господин Барнард, американец..., господин Мэллинсон...и мое имя - Кануэй. Мы все рады вас видеть, даже при том что, что встреча эта почти так же не поддается объяснению, как и сам факт нашего пребывания здесь. Это можно даже считать двойной удачей, так как прямо сейчас мы думали отправиться к Вашему ламазери. Если б Вы оказали любезность указать направление нашему пути -"
"В этом нет никакой нужды. Я буду несказанно рад служить вашим проводником."
"Я не могу позволить себе причинять Вам такое беспокойство. Это чрезвычайно любезно с Вашей стороны, но если расстояние невелико -"
"Это недалеко, но так же не так просто. Я посчитаю за честь сопровождать Вас и Ваших друзей."
"Но в самом деле -"
"Я должен настоять."
Кануэй решил что, учитывая место и обстоятельства, дискуссия принимала опасный оборот стать смешной. "Очень хорошо," он ответил. "Я уверен, что все мы крайне обязаны."
Мэллинсон, мрачно вытерпевший все эти любезности, наконец вмешался с той режущей резкостью прямотой, что встречается среди солдатов. "Наше пребывание не будет долгим," сухо объявил он. "Все, чем мы будем пользоваться, будет оплачено, и в добавок, мы бы хотели нанять несколько Ваших людей для обратного пути. Мы хотим вернуться в цивилизацию чем скорее тем лучше."
"А Вы настолько уверены, что находитесь вдали от нее?"
Вопрос, заданный очень учтиво, лишь подстегнул юношу к большей резкости. "Я полностью уверен в том, что нахожусь далеко от того места, где бы мне хотелось быть, и это касается всех нас. Мы все будем очень благодарны за временный приют, но еще большей милостью будем считать Вашу помощь в организации всех средств для нашего возвращения. Сколько, по-Вашему, возьмет дорога в Индию?"
"Я, в самом деле, затрудняюсь сказать."
"Что ж, я думаю в этом у нас не будет особых проблем. У меня есть некоторый опыт в наеме местных проводников, и мы будем надеяться, что Ваше влияние поможет заключить нам справедливую сделку."
Понимая, что большая часть этого разговора была излишне агрессивной, Кануэй уже хотел вмешаться, когда, все с тем же безграничным достоинством, последовал ответ: "Я лишь в том могу уверить Вас, господин Мэллинсон, что отношение к Вам будет достопочтенное, и в конечном итоге Вам ни о чем не придется жалеть."
"В конечном итоге?" выделяя каждое слово воскликнул Мэллинсон, но в этот момент были предложены вино и фрукты что помогло избежать сцены. Угощение было распаковано идущей группой, рослыми жителями Тибета в овчинах, меховых шапках и ботинках из кожи яка. Вино имело приятный вкус, не уступая хорошему рейнвейну, когда фрукты состояли из безупречных по спелости манго, вкусных почти боли, после стольких часов голода. Мэллинсон пил и ел с тупым наслаждением; но Кануэй, избавленный от непосредственных волнений и не желающий лелеять будущие, раздумывал каким образом можно возделывать манго на такой альтитуде. Ему так же была интересна гора за пределами долины; по любым стандартам вершина была сенсационной, и его охватывало удивление от мысли что какой-нибудь путешественник еще не использовал ее для того рода книги, что непременно вызывает поездка в Тибет. Глядя на гору, он вообразимо взбирался по ней, выбирая пути по col и couloir до того момента пока Мэллинсон не вернул его внимание обратно на землю; он оглянулся вокруг и заметил что китаец серьезно на него смотрит. "Вы созерцаете вершину, господин Кануэй?" последовал вопрос.
"Да. Это прекрасное зрелище. Я полагаю, у нее есть имя?"
"Она зовется Каракал."
"Не думаю, я когда-нибудь о ней слышал. Она очень высока?"
"Более двадцати восьми тысяч футов."
"Неужели? Я и не предполагал, что за пределами Гималаев может существовать что-либо такого масштаба. Была ли она изучена должным образом? Кому принадлежат эти измерения?"
"Кому по-Вашему они могут принадлежать, мой милый господин? Что есть несовместимого между монашеством и тригонометрией?"
Кануэй проглотил сказанное и ответил: "О, совсем ничего, совсем ничего," после чего вежливо рассмеялся. Неудачная шутка, подумал он, но та, из которой нужно было извлечь все возможное. Очень скоро начался поход в Шангри-Ла.
Медленно, под несложными наклонами, восхождение продолжалось все утро; но так как подобная высота вымагала физических усилий, энергии достаточной для разговоров ни у кого не было. Китаец путешествовал в роскоши, в своем кресле, что могло показаться неблагородным, если бы сидящая в царственном сидении Мисс Бринклоу не выглядела бы абсурдно. Разряженный воздух беспокоил Кануэйя меньше чем остальных, и он с трудом пытался уловить случайный разговор носильщиков кресла. Тибетский он знал очень слабо, достаточно для того лишь, чтобы понять, что люди были рады вернуться в монастырь. Он не мог, даже если бы ему хотелось, продолжить беседу с их лидером, так как последний, с закрытыми глазами и лицом наполовину спрятанным за занавесками, казалось, был погружен в мгновенный и хорошо спланированный сон.
Между тем солнце пригревало, голод и жажда были облегчены, если не удовлетворены, и воздух, чистейший, как с другой планеты, с каждым вдохом становился более драгоценным. Дышать нужно было обдуманно и осторожно, что, не смотря на начальное состояние замешательства, через время побуждало к почти исступленному спокойствию мозга. Все тело двигалось в едином ритме дыхания, ходьбы и мышления; легкие, более не отвлеченный автоматический орган, подчинялись дисциплине гармонии мозга и членов. Таинственное напряжение, которое охватывало Кануэйя в странном сопутствии скептицизма, как-то приятно озадачивало его над тем что он чувствовал. Пару раз он кинул веселое словцо Мэллинсону, но напряжение подъема забирало все усилия юноши. Барнард тоже астматически хватал воздух, тогда как Мисс Бринклоу была вовлечена в какую-то мрачную легочную войну, по каким-то причинам тщательно ею скрываемую. "Мы почти достигли вершины," ободряюще сказал Кануэй.
"Один раз мне пришлось бежать за поездом, и я чувствовала себя точно так же," она ответила.
Точно так же, подумал Кануэй, как существуют люди принимающие сидр за шампанское. Дело вкуса, только и всего.
Он был удивлен тем, что почти не испытывал опасений, и даже те, что были, не касались его самого, за тем исключением, что ситуация ставила в тупик. В жизни бывают моменты, когда душа раскрывается так же широко как мог бы раскрыться кошлек на неожиданно дорогих, но необыкновенных вечерних развлечениях. В то захватывающее дыхание утро при виде Каракала, Кануэй имел подобную реакцию, и на предложение новых впечатлений ответил с желанием, облегчением, но без возбуждения. После десяти лет в различных частях Азии он сделался несколько переборчивым в оценке мест и событий, и нынешняя, он должен был заметить, обещала невероятно.
Через пару миль вдоль долины подъем пошел круче, но к этому времени солнце зашло за облака и вид затуманился серебристой дымкой. Свыше, со снеговых сфер доносилось громыхание снежной лавины и удары грома; воздух похолодал, и затем, с внезапной переменчивостью горных районов, стало ужасно холодно. Поднявшийся шквал ветра и дождя со снегом всех вымочил, добавляя безмерно к их дискомфорту; в один момент даже Кануэй почувствовал, что дальше идти было невозможно. Но вскоре после этого вершина горного хребта, казалось, была достигнута, и носильщики кресла остановились, чтобы изменить позицию своей ноши. Состояние Барнарда и Мэллинсона, оба испытывающих жуткие страдания, привело к дальнейшей отсрочке; но люди Тибета были в явном возбуждении продолжить, и знаками показывали, что остаток пути будет менее утомительным.
После этих уверений было досадно видеть, как они стали разматывать веревки. "Они что уже собираются нас повесить?" сумел воскликнуть Барнард с отчаянной шутливостью; но проводники скоро дали знать, что их намерение было менее зловещим - лишь соединить группу друг с другом в обычной скалолазной манере. Заметив, что веревочное ремесло было знакомо Кануэйю, они стали оказывать ему намного больше уважения и разрешили расположить группу по-своему. Он поставил себя рядом с Мэллинсоном, при том, что люди Тибета находились впереди и по бокам, и Барнарда с Мисс Бринклоу сзади, опять же, в окружении местных жителей. Он тут же заметил, что горцы, на продолжении сна своего вождя, были склонны к тому, чтобы позволить ему заместить его. Он чувствовал знакомое оживление авторитета; если существовали какие-либо трудности, он знал, что обеспечит тем, что он него требовалось -уверенностью и командой. В свое время он был первоклассным альпинистом, и все еще, без сомнения, имел хорошие навыки. "Барнард на Вашей совести," полу-шутливо и наполовину имея это в виду, он сказал Мисс Бринклоу, на что она ответила с орлиной застенчивостью: "Я сделаю все возможное, но Вы знаете, до этого меня никогда не привязывали."
