И все-таки должен быть какой-то резон в том, что приказ подлежит выполнению. Ребенок подчиняется родителям, солдат - офицеру, философ вокзальному носильщику, а рабочий - мастеру, причем все - беспрекословно, так как повсеместно принято считать, что отдающие приказания компетентны, уполномочены и даже обязаны их отдавать, и так как в неожиданностях повседневной жизни нет времени на уроки и объяснения - и некогда оспаривать правильность приказов. Такое повиновение столь же необходимо для непрерывного действия нашей социальной системы, как и вращение Земли необходимо для смены дня и ночи. Но повиновение это совсем не так стихийно, как кажется: его следует очень тщательно подготавливать и поддерживать. Епископ покорен воле короля, но пусть попробует приходский священник отдать ему приказание, хотя бы и нужное, и разумное, - епископ, забыв свой сан, тут же обзовет того наглецом. Чем покорнее человек повинуется узаконенной власти, тем ревнивее оберегает свое самолюбие, не допуская, чтобы им командовал кто-то, властью не облеченный.
А теперь, держа все это в голове, рассмотрим карьеру Жанны деревенской девушки, властной лишь над овцами и свиньями, собаками и курами, да еще до некоторой степени над работниками, которых иногда нанимал отец, но больше ни над кем. За пределами крестьянского двора не было у нее никакой власти, никакого престижа, никакого права на минимальное почтение. И, однако, она командовала всеми подряд - от собственного дяди до короля, архиепископа и генерального штаба. Дядюшка повиновался ей, как овечка, и отвел ее в замок к коменданту. Тот, когда она начала им командовать, попытался сперва отстаивать свои права, но не выдержал и быстро покорился. И так далее, вплоть до короля. Это невыносимо раздражало бы, если бы даже приказания ее предлагались как рациональный выход из безвыходного положения, в каком тогда очутились лица, стоявшие выше ее. Так нет же, они предлагались совсем не так. И предлагались вовсе не как изъявление непреклонной и деспотичной воли Жанны. Не "Так велю я", а всегда: "Так велит Бог".
ЖАННА - ВЫРАЗИТЕЛЬНИЦА ТЕОКРАТИЧЕСКОЙ ИДЕИ
У вождей, провозглашающих эту идею, с одними людьми хлопот никаких, с другими - не оберешься. Первые считают их посланцами Бога, вторые нечестивыми обманщиками, - равнодушное отношение им не грозит. В средние века повсеместная вера в колдовство особенно усиливала этот контраст, ибо, если случалось явное чудо (как, например, под Орлеаном, когда вдруг переменился ветер), для доверчивых оно служило доказательством Божественности миссии Жанны, а для скептиков - доказательством ее договора с дьяволом. На протяжении всей своей карьеры Жанне приходилось опираться на тех, кто видел в ней ангела во плоти, в борьбе с теми, кто не только возмущался ее самонадеянностью, но и фанатически ненавидел ее за ведовство. К этой ненависти добавим еще крайнее раздражение всех не веривших в "голоса" и видевших в ней лгунью и обманщицу. Действительно, есть от чего прийти в бешенство государственному деятелю, или командующему, или королевскому фавориту: над ними поминутно брала верх или отнимала монаршую благосклонность наглая девчонка, выскочка, которая злоупотребляла легковерием толпы и тщеславием и наивностью инфантильного принца, используя многочисленные благоприятные случаи, сходившие за чудеса у людей доверчивых. Успех Жанны не только обострил зависть, высокомерие, и честолюбивое чувство соперничества у натур низких, но даже и среди дружески настроенных, умевших мыслить критически, развивалось вполне оправданное скептическое и недоверчивое отношение к ее способностям, так как они имели полную возможность наблюдать ее явное невежество и опрометчивость. А поскольку она отвечала на все возражения и критические замечания не доводами и убеждениями, а категорической ссылкой на волю Господа и на особое его доверие к ней, то всем, кто не был ею ослеплен, она, вероятно, казалась такой невыносимой, что лишь непрерывная цепь ошеломляющих успехов на военном и политическом поприще спасала ее столько времени от ярости, которая в конце концов ее уничтожила.
НЕПРЕРЫВНАЯ ЦЕПЬ УСПЕХОВ - ОЧЕНЬ СУЩЕСТВЕННОЕ
УСЛОВИЕ ТОРЖЕСТВА ТЕОКРАТИЧЕСКОЙ ИДЕИ
Но чтобы выковать такую цепь, ей пришлось бы совместить в своем лице короля, архиепископа Реймского, Бастарда Орлеанского и себя самое в придачу. А это было нереально. С того момента, как провалилась попытка Жанны заставить Карла вслед за коронацией накинуться на Париж, песенка ее была спета. Оттого, что она настаивала на этом, когда король и окружение робко и безрассудно мечтали поладить с герцогом Бургундским и вступить с ним в союз против Англии, она превратилась для них в несносную помеху. С той поры ей оставалось только караулить около очередного поля боя, выжидая удобный случай, когда можно будет подбить капитанов на решительные действия. Но удобный случай выпал противнику: Жанну захватили в плен бургундцы, осаждавшие Компьен. И тут Жанна сразу обнаружила, что в политическом мире у нее нет ни одного друга. Если бы ей тогда удалось избежать плена, она, вероятно, сражалась бы до тех пор, пока англичане не ушли из Франции, после чего ей пришлось бы отряхнуть придворный прах со своих ног и удалиться в Домреми, как Гарибальди пришлось удалиться на Капри.
СОВРЕМЕННЫЕ ИСКАЖЕНИЯ ИСТОРИИ ЖАННЫ
Вот, пожалуй, и все, что мы можем позволить себе сказать о прозаической стороне истории Жанны. Романтическая же сторона ее возвышения, трагедия ее казни и комедия последующих попыток исправить эту роковую ошибку относятся уже к моей пьесе, а не к предисловию: оно призвано ограничиться трезвым положением исторических фактов. А что сейчас такого исторического очерка очень не хватает - видно, если проглядеть любой из наших биографических справочников стандартного типа. Они аккуратно перечисляют данные о визите Жанны в Вокулер, о помазании Карла в Шиноне, о снятии осады с Орлеана и последующих битвах, о коронации в Реймсе, о пленении Жанны при Компьене, а также о суде и казни в Руане, перечисляют все даты и имена участников событий. Но все эти справочники спотыкаются на одном и том же мелодраматической легенде о негодном епископе, о попавшей в ловушку деве и всем прочем. Куда меньше они вводили бы в заблуждение людей, если бы ошибались в фактах, но правильно их освещали. Между тем они иллюстрируют следующую, слишком редко принимаемую во внимание, истину: манера мыслить меняется так же, как манера одеваться, и большинству людей трудно, а то и невозможно мыслить иначе, чем принято в их время.
ИСТОРИЯ ВСЕГДА УСТАРЕВАЕТ
Вот почему, кстати, детей никогда не обучают современной истории. Учебники истории рассказывают о временах отдаленных, образе мыслей устаревшем и событиях, которые не имеют аналогий в настоящем. Детям, например, теперь говорят правду про Вашингтона и лгут про Ленина. Во времена Вашингтона им лгали про Вашингтона и говорили правду про Кромвеля. В пятнадцатом и шестнадцатом столетиях детям лгали про Жанну, так что пора бы им наконец узнать о ней правду. К сожалению, вранье про Жанну не прекратилось и тогда, когда устарели политические обстоятельства. Благодаря Реформации, которую Жанна неосознанно предвосхитила, вопросы, вставшие в связи с ее историей, до сих пор остаются жгучими (в Ирландии и сейчас жгут дома); в результате Жанна всегда оставалась поводом для антиклерикального вранья, для сугубо протестанской лжи и для римско-католического замалчивания ее неосознанного протестантизма. Правда застревает у нас в глотке вместе со всеми соусами, которыми ее приправляют, и проглотить эту правду нам удастся, только когда ее поднесут без всякого соуса.
РЕАЛЬНАЯ ЖАННА КАЖЕТСЯ НАМ НЕДОСТАТОЧНО НЕОБЫКНОВЕННОЙ
Как ни проста вера, которую исповедовала Жанна, ее с презрением отвергает антиметафизическая цивилизация XIX века, сохраняющая свою силу в Англии и Америке и обладающая тиранической властью во Франции. Мы не ударяемся, как современники Жанны, в другую крайность и не шарахаемся от нее, как от ведьмы, продавшейся дьяволу, - мы не верим в дьявола и возможность торговых сделок с ним. Все-таки наше легковерие хоть и велико, но не безгранично, и его запас сильно израсходован на медиумов, ясновидцев, хиромантов, месмеристов, последователей "христианской науки", психоаналитиков, толкователей электрических вибраций, терапевтов всех школ, зарегистрированных и неофициальных; астрологов, астрономов, сообщающих нам, что солнце удалено от нас почти на сто миллионов миль и что Бетельгейзе в десять раз больше всей Вселенной; на физиков, которые сопоставили величину Бетельгейзе с бесконечно малой величиной атома, и на кучу прочих современных чудотворцев, чьи чудеса в средневековом мире вызвали бы взрыв саркастического смеха. В средние века люди думали, что Земля плоская, и они располагали, по крайней мере, свидетельством собственных органов чувств. Мы же считаем ее круглой не потому, что среди нас хотя бы один из ста может дать физическое обоснование такому странному убеждению, а потому, что современная наука убедила нас в том, что все очевидное не соответствует действительности, а все фантастичное, неправдоподобное, необычайное, гигантское, микроскопическое, бездушное или чудовищное оправдано с точки зрения науки.
