расставленные и обрамленные такими густыми ресницами, что, казалось, за ними таится далекое сверхъестественное знание. Она была высокой; не худенькой, но подтянутой, полной сил и быстрой, порывистой энергии. Отец любил подчеркивать ее недостатки – точнее, недостатки, которые он сам в ней находил.
– Вся в мать, – укорял он. – Ум ограничен; ни капли здравого смысла. Во всем, что делаешь, руководствуешься чувствами. Вспомни свою мать. Она с севера Шотландии, и родители ее верили в эльфов. А стоило мне в шутку об этом упомянуть, сразу обижалась и захлопывала рот словно окно. Да еще утверждала, что некоторые вещи не поддаются пониманию, но все-таки существуют. Готов поспорить, что перед смертью она наполнила тебя эльфами.
Он рисовал будущее дочери.
– Настанет день, – вещал он пророчески, – когда женщины будут сами зарабатывать свой хлеб. Нет причин, мешающих женщине научиться полезному ремеслу. Вот ты, например. Уже не за горами то время, когда девушка вроде тебя сможет полностью себя обеспечить и откажет первому, кто захочет на ней жениться.
И все же шорник Макгрегор испытал глубокое потрясение, когда Элизабет начала готовиться к окружным экзаменам на должность учительницы. Он почти растрогался.
– Ты слишком молода, дочка. Всего семнадцать лет. Дай хотя бы костям затвердеть.
Однако Элизабет лишь торжествующе улыбалась и не произносила ни слова. В доме, где любое утверждение немедленно встречало сокрушительный отпор, она рано научилась молчать.
Профессия школьной учительницы представлялась воодушевленной юной особе чем-то бо́льшим, чем простое обучение детей. В семнадцать лет она могла сдать окружные экзамены и отправиться на поиски приключений. Это был приличный повод покинуть родной дом и город, где все слишком хорошо ее знали, и верный способ сохранить неустойчивое, хрупкое достоинство молодой особы. Там, куда ее пошлют работать, она окажется неизвестной, таинственной и желанной. Элизабет знала дроби и поэзию; немного умела читать по-французски и могла вставить в разговор пару умных словечек. Иногда она носила батистовое и даже шелковое белье – что было замечено, когда после стирки ее одежда сохла на веревке. В поведении обычной девушки подобные манеры могли показаться проявлением высокомерия, однако для учительницы они стали похвальными и даже ожидаемыми, как свидетельства общественной и образовательной значимости. Так Элизабет Макгрегор задавала в своей округе интеллектуальный и культурный тон. Люди, среди которых ей предстояло жить, не знали ее детского имени. Она охотно приняла титул «мисс». В семнадцать лет ее окутало покрывало тайны и учености. И если бы в течение полугода мисс Макгрегор не вышла замуж за самого завидного холостяка местности, это означало бы, что она страшна, как Горгона, ибо такая жена укрепляла положение человека в обществе. Ее дети считались бы умнее остальных детей. Так что при желании преподавание в школе могло стать элегантным и надежным шагом в направлении удачного замужества.
Элизабет Макгрегор была образованна даже шире большинства учительниц. Помимо знания дробей и французского языка она читала отрывки из Платона и Лукреция, помнила названия нескольких пьес Эсхила, Аристофана и Еврипида, а также обладала некоторым классическим багажом, основанным на произведениях Гомера и Вергилия. Сдав экзамены, она получила назначение в Нуэстра-Сеньора. Уединенность этого места казалась ей очаровательной. Хотелось все спокойно обдумать, разложить по полочкам и в результате создать новую Элизабет Макгрегор. В городке Пресвятой Девы она сняла комнату в доме семьи Гонсалес.
По долине пролетел слух, что новая учительница молода и хороша собой, так что стоило Элизабет отправиться в школу или бакалейную лавку, по пути ей тотчас попадались молодые люди, пристально изучающие свои часы, старательно скручивающие сигарету или рассматривающие некую далекую точку в пространстве, по всей видимости имеющую жизненно важное значение. Время от времени среди праздных зевак встречался странный человек: высокий, с черной бородой и пронзительными голубыми глазами. Человек этот беспокоил Элизабет, потому что смотрел так, как будто раздевал ее.
Услышав о приезде новой учительницы, Джозеф Уэйн начал упорно сужать круги, пока наконец не оказался в гостиной семьи Гонсалес – в респектабельной, устеленной коврами комнате – и уселся напротив Элизабет. Визит носил официальный характер. Мягкие волосы девушки очаровательно вились вокруг хорошенького личика, однако она была учительницей. Смотрела строго, почти сурово. Если бы она постоянно не расправляла на коленях платье, то можно было бы назвать ее спокойной. Время от времени глаза встречали пристальный взгляд гостя и тут же ускользали.
Джозеф надел черный костюм и новые ботинки. Подстриг волосы, расчесал бороду и, как смог, вычистил ногти.
– Вам нравится поэзия? – спросила Элизабет, взглянув в острые неподвижные глаза.
– О да. Да, нравится… во всяком случае, то, что читал.
– Конечно, мистер Уэйн, таких поэтов, как древнегреческие авторы, как Гомер, сейчас уже нет.
На лице Джозефа отразилось нетерпение.
– Помню, – подтвердил он. – Конечно помню. Один человек приплыл на остров и превратился в свинью.
Элизабет поджала губы, мгновенно снова став учительницей – холодной и высокомерной.
– Это «Одиссея», – пояснила она строго. – Считается, что Гомер жил за девятьсот лет до Христа и оказал глубокое влияние на всю греческую литературу.
– Мисс Макгрегор, – серьезно перебил Джозеф, – должно быть, есть какой-то определенный способ правильно вести себя в подобных случаях, но я его не знаю. Прежде чем явиться сюда, я пытался придумать, что вам скажу, но так и не смог, потому что никогда не делал ничего подобного. Пришла пора о чем-то говорить, но я не знаю как. К тому же любые уловки кажутся мне бесполезными.
Элизабет попала во власть его глаз и удивилась силе и свободе его речи.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Уэйн. – Она почувствовала, как пошатнулось надежное основание учености. Вероятность падения испугала ее.
– Чувствую, что все делаю неправильно, – продолжил Джозеф, – но другого способа не знаю. Видите ли, мисс Макгрегор, я боюсь сбиться и запутаться. Хочу, чтобы вы стали моей женой, и вы должны это знать. У нас с братьями шестьсот сорок акров земли. Кровь наша чиста. Думаю, я мог бы вам подойти, если бы знал, чего вы хотите.
Эти слова Джозеф произнес, глядя на свои руки. А когда снова поднял глаза, увидел, что Элизабет покраснела и выглядит очень несчастной. Он поспешно вскочил.
– Кажется, я все сделал неправильно. Сейчас я очень смущен, но надо было сказать. А теперь я пойду, мисс Макгрегор. Лучше вернусь, когда оба избавимся от смущения.
Не попрощавшись, он вышел из дома, прыгнул в седло и умчался во тьму.
Горло горело стыдом и ликованьем. Выехав на берег реки, Джозеф остановил лошадь, поднялся в стременах и зычно крикнул, чтобы облегчить жар. Ему ответило гулкое эхо.
