И он посмотрел на меня пристально своими маленькими мутными глазками, как будто стремился узнать больше о моем характере. Я резко отвернулся и привлек его внимание к одежде.
«Знаете, – сказал я беззаботно, – у вас может оказаться кое-что еще для меня полезное, хоть и недорогое. Вот еще три франка, мне нужны какие-нибудь носки и обувь, которые, надеюсь, найдутся у вас здесь».
Он исступленно сжал руки и начал изливать потоки похвалы за эту неожиданную дополнительную сумму денег, благодаря всех святых за то, что он и весь его магазин имели честь послужить столь щедрому незнакомцу. Все требуемое он сразу же отыскал. Я обулся и поднялся полностью готовый вернуться домой в любой момент, однако решил не делать этого днем. Ведь мой столь сильно изменившийся облик мог поразить жену при внезапном появлении. Женщины очень чувствительны, а моя новая внешность стала бы нервным потрясением, которое могло дурно повлиять на нее. Мне стоило дождаться заката, затем подойти к дому обходным путем, о котором я знал, и попытаться поговорить с одним из слуг. Я даже мог бы встретить своего друга Гуидо Феррари, чтобы он аккуратно сообщил Нине радостную новость о моем воскресении из мертвых, подготовив ее таким образом к моей новой внешности. И в то время как эти мысли проносились в моей голове, старый барахольщик задумчиво разглядывал меня, словно ворон, склонив голову набок.
«Вы куда-то направляетесь?» – спросил он с некой застенчивостью.
«Да, – ответил я, – направляюсь».
Он положил руку мне на рукав, удерживая его, и сверкнул злобными глазками.
«Скажите мне, я сохраню это в тайне. Вы направляетесь к женщине?»
Я смотрел вниз на него, наполовину презрительно, наполовину весело и отвечал:
«Да, я направляюсь к женщине».
И он тихо рассмеялся отвратительным смехом, который исказил его облик и затряс его тело в конвульсиях.
Я глядел на него с отвращением и, стряхнув его руку, направился к выходу. Старик быстро хромал позади меня, вытирая слезы, которые выступили на его глазах от смеха.
«Идете к женщине! – хихикал он. – Ха, ха! Вы – не первый и не последний! Идете к женщине! Это хорошо, это здорово! Идите же к ней! Вы сильны, рука у вас твердая! Идите к ней, найдите, и убейте! Да, да! Вам это будет проще простого! Идите и убейте ее!»
Он стоял на пороге своей низкой двери и тыкал в меня пальцем, его чахлая фигура и злобное лицо напоминали мне одного из карликовых демонов Генриха Гейне, которые изображались у него изливающими огонь на головы святых. Я пожелал ему хорошего дня безразличным тоном, однако не получил ответа и медленно побрел прочь. Один раз оглянувшись, я видел его все еще стоящим в дверном проеме, продолжавшим говорить и гримасничать, в то время как согнутыми пальцами он делал знаки в воздухе, как будто поймал невидимое существо и душил его. Я вышел на широкую улицу с последними словами старика, звучавшими в моих ушах: «Идите и убейте ее!»
Тот день тянулся бесконечно долго, и я бродил бесцельно по городу, встречая некоторые знакомые лица среди наиболее богатых жителей. Напуганные холерой они или держались группами, или оставались взаперти под защитой своих домов. Куда бы я не шел, везде виднелись ужасные последствия чумы. Почти на каждом углу мне встречалась похоронная процессия. Однажды я набрел на группу людей, которые стояли в открытых дверях дома, пытаясь засунуть тело умершего в гроб, который был слишком мал для него. Было нечто действительно ужасное в их способе обращения: когда они согнули руки и ноги, а затем втиснули плечи покойника внутрь, можно было слышать, как затрещали его кости. Я смотрел с минуту на эту зверскую процедуру и затем сказал вслух:
«Вы бы сначала убедились в том, что он точно мертв».
Гробовщик посмотрел на меня с удивлением, мрачно усмехнувшись, и торжественно произнес: «Клянусь Богом, что если бы это было не так, то я лично свернул бы его проклятую шею ради его же блага! Но холера никогда не терпит неудач, он точно мертв, взгляните сами!» И он постучал головой покойника о стенки гроба с меньшим раскаянием, чем если бы это была деревянная болванка. От этого вида меня передернуло, я повернулся и не прибавил ни слова.
Оказавшись на одном из самых оживленных перекрестков, я заметил несколько отдельных групп людей, которые нетерпеливо и смущенно поглядывали друг на друга, тихонько переговариваясь. Их шепот достиг моих ушей: «Король! Король!» Все головы были повернуты в одном направлении, и я тоже остановился и посмотрел туда же. Важно шагая в окружении нескольких господ с серьезными лицами, я увидел бесстрашного монарха Италии, Хумбрето – того, чья личность не может не восхищать. Он объездил с визитами все самые мерзкие уголки города, где чума бушевала с наибольшей свирепостью, причем у него не было иной защиты от инфекции, кроме сигареты во рту. Он шел легким и уверенным шагом героя, его лицо было несколько печально, как будто страдания подданных сильно давили на его сочувствующее сердце. Я почтительно обнажил голову, когда он проходил мимо, и его острые добрые глаза, остановились на мне с улыбкой.
«Вот субъект, достойный кисти художника, этот беловолосый рыбак!» – услышал я его слова, сказанные одному из сопровождавших лиц. Я чуть было не выдал себя. Мне захотелось выпрыгнуть вперед, броситься ему в ноги и рассказать всю свою историю. Мне показалось одновременно жестоким и несправедливым то обстоятельство, что он – мой король – не признал меня, меня, с кем он говорил так часто и так сердечно. Ведь когда я приезжал в Рим, что случалось ежегодно, то под сводами Королевского Дворца собиралось немного столь почетных и желанных гостей, как граф Фабио Романи. И тогда я задался глупым вопросом: кем же был Фабио Романи? Того галантного весельчака с изысканными манерами, казалось, больше не существовало. «Беловолосый рыбак» узурпировал теперь его место под солнцем. Однако хотя я думал об этих вещах, я все же воздержался от обращения к королю. Повинуясь некому внезапному порыву, я последовал за королем на расстоянии, так же как и многие другие.
Его Величество прогуливался по самым отвратительным улицам с той же беззаботностью, как если бы он наслаждался видами розового сада. Он спокойно заходил в самые грязные лачуги, где лежал мертвец или умирающий; он говорил слова доброжелательной поддержки убитым горем и напуганным скорбящим, которые смотрели на монарха сквозь слезы с удивлением и благодарностью. Серебро и золото деликатно передавалось в руки страдающих бедняков, а самые тяжкие случаи получали личное внимание королевских благотворителей и непосредственную помощь. Матери с младенцами на руках становились на колени, чтобы просить королевского благословения, и чтобы успокоить их, он благословлял со скромным замешательством, как будто не считал себя достойным этого, но все же с родительской нежностью, которая бесконечно трогала сердца людей. Одна девочка с черными волосами и с дикими глазами бросилась на землю прямо перед королем, поцеловала его ноги и затем подпрыгнула с жестом триумфа.
«Я спасена! – кричала она. – Чума не ходит одной дорогой с королем!»
Хумберто улыбнулся ей, как снисходительный отец испорченной дочери, но не сказал ни слова и продолжил свой путь. Группа мужчин и женщин, стоявшая у порога одной бедно выглядевшей лачуги дальше по улице, привлекла внимание монарха. Какой-то бурный спор шел между ними: два или три похоронщика громко ругались друг с другом, какая-то женщина горько плакала, а между ними стоял открытый гроб, будто в ожидании того, кто займет место внутри. Один из королевских сопровождающих объявил о его приближении, вслед за этим многоголосая толпа замолчала, мужчины обнажили головы, а женщины прекратили рыдания.
«Что здесь происходит, друзья мои?» – спросил их монарх чрезвычайно мягко.
На минуту воцарилось молчание, гробовщики выглядели угрюмыми и смущенными. Затем одна женщина с добротным толстым лицом и красными от плача глазами протолкнулась сквозь толпу и выступила вперед.
«Пусть святая Дева Мария и все святые благословят Ваше величество! – вскричала она с чувством. – А что касается происходящего здесь, то было бы отлично, если бы эти бессовестные свиньи, – она указала на похоронщиков, – оставили нас в покое хоть на один час! Девочка мертва, Ваше Величество! И Джованни, бедный парень! Никак не хочет отдавать тело! Он держит ее обеими руками, о Дева Мария! Вы только подумайте! А она умерла от холеры, и что бы мы ни делали, он не хочет отпускать ее, а они приехали забрать тело для похорон. Если мы силой отберем у него тело, то он, бедняжка, наверняка сойдет с ума. Всего лишь один час, Ваше Величество, всего один, и затем придет святой отец, который сумеет убедить Джованни лучше, чем мы».
