За отсутствием разменных денег, мистер Фицсаймонс вознамерился занять у меня десять пенсов на покупку означенного блюда омаров, но тут его супруга, выложив одну из моих гиней, приказала служанке разменять ее и закупить все необходимое для ужина, что та и сделала, однако сдачи принесла самую малость, заявив, что остальное рыботорговец удержал в счет старого долга.
- Экая дурища, прости господи! - заорал на нее мистер Фицсаймонс. Ведь придет же в голову - сует торговцу золотой!
Я уж не припомню, сколько сотен фунтов мистер Фицсаймонс, по его словам, за последний год переплатил этому мошеннику.
Наш ужин был сдобрен не столько изысканными манерами, сколько обильными рассказами о высоких особах, с коими капитан, по его словам, был на короткой дружеской ноге. Я тоже не остался в долгу и с уверенностью владетельного герцога поведал о моих имениях и прочем состоянии. Я изложил все анекдоты из жизни высшего общества, известные мне по рассказам матушки, присочинив немало от себя. Уже то, что мой хозяин не уличил меня во множестве ошибок и противоречий, должно было сказать мне, что он такой же обманщик, как и я. Но такова чистосердечная юность. Прошло немало времени, прежде чем я разобрался, что в лице капитана Фицсаймонса и его супруги я обрел не слишком лестное знакомство, - напротив, укладываясь спать, я поздравил себя с великой удачей - в самом начале моих приключений встретиться с такой достойной четой!
Правда, отведенная мне комната ясно говорила, что наследник замка Фицсаймонсбург в графстве Донегол все еще в немилости у своих богатых родичей; окажись на моем месте юноша-англичанин, он бы сразу заподозрил неладное. Как читателю известно, люди у нас, в Ирландии, более терпимы к беспорядку, чем жители этой педантичной страны, вот почему запущенность моей спальни не слишком меня поразила. Ибо разве в замке Брейди, в великолепных апартаментах моего дядюшки, имелось хотя бы одно окно, не заткнутое тряпьем? И разве хотя бы одна дверь там запиралась? Где не хватало замка, где щеколды или засова, а где утерян был ключ. И пусть моя новая спальня могла похвалиться всеми этими неудобствами, да и многими другими в придачу; пусть покрывалом на моей постели служило засаленное парчовое платье самой хозяйки, а туалетное зеркало дало трещину и не превышало размерами полукроны, это меня ничуть не смутило. Я привык к таким порядкам в ирландских домах и по-прежнему воображал себя в гостях у людей светских. Ящики комода не запирались, когда же мне удалось их открыть, они оказались доверху забиты личными вещами моей хозяйки, такими, как банки с румянами, стоптанные башмаки, корсеты и всевозможные женские тряпки, вследствие чего я не стал разбирать свою сумку и только водрузил на рваную скатерть комода батюшкин серебряный несессер, где он и засверкал на диво.
Утром ко мне явился Сулливен и на мой вопрос, как там моя лошадь, доложил, что она в полном порядке. Тогда я громко и решительно распорядился насчет горячей воды для бритья.
- Это вам-то горячей воды для бритья? - переспросил он, разражаясь смехом (и, признаться, не без оснований). - Уж не вы ли затеяли бриться? А может, принести вам заодно и кошку, как раз ее и побреете?
В ответ на такую наглость я запустил сапогом в голову болвана и вскоре уже сидел с моими друзьями за завтраком в гостиной. Здесь меня ждал сердечный прием и вчерашняя скатерть: я узнал ее по жирному пятну от блюда с тушеной бараниной и по отпечатку кувшина с портером, оставшимся от вчерашнего ужина.
Хозяин дома встретил меня весьма сердечно, а миссис Фицсаймонс уверяла, что такому франту не стыдно показаться и в Феникс-парке; и действительно, могу сказать, не хвалясь, в Дублине той поры немало молодых людей глядело рядом со мной замухрышками. Правда, не было еще у меня той мужественной осанки и атлетического сложения, коими я гордился впоследствии (кто бы сказал это сейчас, глядя на мои искривленные подагрой ноги и узловатые пальцы, - впрочем, такова наша общая участь!); но я уже в ту пору достиг своего нынешнего роста в шесть футов, а мои убранные под пряжку волосы, рубашка с жабо из тончайших кружев и такими же манжетами и красный плисовый камзол придавали мне вид настоящего джентльмена, каким я и был по рождению. Слов нет, мой светло-коричневый кафтан с пуговицами из накладного серебра тянул в плечах, и я обрадовался предложению капитана Фицсаймонса заказать у его портного новый, более отвечающий моему росту и сложению.
- Не стану спрашивать, показалась ли вам удобной кровать, - заметил сей джентльмен мимоходом. - Юный Фред Пимплтон (второй сын лорда Пимплтона) спал на ней семь месяцев, пока у меня гостил, а уж если он остался доволен, я думаю, она каждому должна понравиться.
После завтрака отправились мы осматривать город, и мистер Фицсаймонс представлял меня друзьям, коих немало попадалось нам навстречу, как мистера Редмонда из Уотерфордского графства, своего лучшего молодого друга, он также познакомил меня со своим шапочником и портным, отнесясь обо мне как о состоятельном молодом человеке с блестящим будущим; и хоть я предупредил последнего, что я не при деньгах и мне требуется всего один кафтан, да только бы сидел как влитой, он обещал изготовить несколько, и я не решился его огорчить отказом. Капитан, чей гардероб тоже нуждался в освежении, выбрал себе из готового платья щегольской военный мундир и приказал доставить его на дом.
Потом мы воротились к миссис Фицсаймонс и последовали за ее портшезом в Феникс-парк, где в этот день был военный смотр и где вокруг нее все время толпилась золотая молодежь. Она рекомендовала меня каждому как своего вчерашнего спасителя. Да и во всем прочем миссис Фицсаймонс расточала мне такие комплименты, что спустя полчаса меня уже считали отпрыском самой могущественной фамилии в Ирландии, связанным родственными узами со знатнейшими домами страны, кузеном капитана Фицсаймонса и наследником ренты в десять тысяч фунтов. Фицсаймонс заверял, что исколесил каждый дюйм моих владений. Поскольку это говорилось от чистого сердца, я не стал ему перечить и был даже польщен (таковы заблуждения юности), что мне уделяют столько внимания и принимают меня за важную персону. В то время я над подозревал, что связался с шайкой обманщиков, что капитан Фицсаймонс - откровенный искатель приключений, а его супруга - женщина сомнительной репутации, но таковы опасности, угрожающие юности: пусть же мой пример послужит остережением для других молодых людей.
Я умышленно не задерживаюсь на описании этой поры моей жизни; события ее малоприятны и представляют интерес разве лишь для моей злополучной особы, так как люди, среди которых я вращался, были отнюдь не подходящей для меня компанией. Молодому человеку трудно было попасть в худшее общество, нежели то, в каком оказался я. С тех пор мне пришлось побывать в Донеголе, но я так и не видел там знаменитого замка Фицсаймонсбурга, и даже старожилы этих мест никогда о таком не слыхали; равным образом, в Хемпширском графстве никто не знавал семейства Грэнби Сомерсетов. Парочка, в чьи руки я угодил, представляла в то время куда более распространенное явление, нежели сейчас, так как последовавшие вскорости непрерывные войны затруднили покупку офицерских патентов лакеям и всякого рода прихлебателям знати; ибо именно таково было общественное положение, с которого капитан Фицсаймонс начал свое продвижение в свете. Знай я это, я бы скорее умер, чем стал с ним якшаться. Но в ту пору легковерной юности я принимал его россказни за чистую монету и считал себя счастливчиком оттого, что с первых же шагов попал в такое почтенное семейство. Увы! Все мы лишь игрушки рока! Стоит мне вспомнить, на каких ничтожных случайностях зиждутся важнейшие события моей жизни, как я прихожу к заключению, что был лишь пешкою в руках судьбы, которая сыграла со мной не одну диковинную шутку.
Капитан вышел из лакеев, да и подруга его принадлежала к тому же племени. Общество, где вращалась достойная чета, состояло из весьма разношерстной братии, так как супруги держали стол для приходящей публики, для всех, кто был готов у них пообедать за достаточно умеренную плату. Закусив, садились, разумеется, за карты, причем игра велась не из любви к искусству. Кто только не бывал здесь: юные гуляки из расквартированных в Дублине частей; молодые чиновники из Замка; любители скачек и^ ночных пирушек; буяны и скандалисты - гроза ночной стражи, словом, всякого рода праздношатающиеся из числа городских шалопаев, которых особенно много водилось в то время в Дублине, несравненно больше, чем в любом другом европейском городе, куда заносила меня судьба. Я нигде больше не встречал повес, которые жили бы так широко на столь скудные средства. Я нигде больше не встречал молодых джентльменов с таким, я бы сказал, призванием к праздной жизни; если англичанин, имея ежегодный доход в пятьдесят гиней, живет как бедняк и трудится в поте лица, то молодой ирландский щеголь при таком же капитале держит собственных лошадей, кутит; напропалую и откровенно бьет баклуши что твой лорд. Здесь вы увидите врача, который в жизни не пользоваль ни одного больного, и под пару ему адвоката, не имеющего ни одного клиента: у обоих ни гроша за душою, но и тот и другой гарцует по парку на отличнейшей лошади и щеголяет в платье от лучшего портного. Прибавьте к этому весельчака священника без прихода, нескольких владельцев винных погребков, потребляющих больше вина, чем доводится им продавать или хранить в своих подвалах, и других подобных прожигателей жизни, и вы получите! представление о том, какие люди вращались в доме, куда я имел несчастье попасть. Знакомство с подобным обществом не сулило ничего хорошего (я умалчиваю о женщинах, они были в своем роде не лучше мужчин), и я в самом коротком времени испытал это на себе.
