Данте Алигьери - Божественная комедия. Чистилище

1. Мы воле сильной делаем уступку:[789]
Так, нехотя, в угоду тени той,
Не напитав водой, извлек я губку.[790]

4. Подвигся я, и вождь подвигся мой,
Идя путем свободным вдоль утеса,[791]
Как вдоль зубцов ограды крепостной,[792]

7. Затем что сонм, из чьих очей лилося
По каплям зло, всемирная беда,[793]
Простерт был ближе к стороне откоса.[794]

10. Будь, древняя Волчица, проклята!
Твой зев бездонный боле, чем все звери,[795]
Глотает жертв, a все ты не сыта.[796]

13. О небеса, чей ход (по общей вере)[797]
Меняет все условья на земли!
Придет ли тот, кто в мир запрет ей двери?

16. Мы редкими шагами тихо шли,
И я вникал в рыдания глухие
И в стон теней. Вдруг слышу невдали

19. От нас напев: – Сладчайшая Мария,[798] —
Столь жалкий, будто плакалась жена,
Претерпевая муки родовые.

22. И далее: – Была Ты так бедна,
Что в яслях был Тобой, небес Царицей,
Положен плод, разверзший ложесна![799]

25. И вслед за тем: – О доблестный Фабриций,
Ты лучшим счел быть честным в нищете,
Чем богачом порочным, как патриций.[800]

28. Понравились мне столько речи те,
Что выступил вперед я, полн желанья
Узнать того, кем сказаны они.

31. Он напевал еще про те деянья,
Что Николай для бедных сделал дев,
Чтоб юность их спасти от поруганья.[801]

34. И я: – О дух, как сладок твой напев!
Ответь: кто ты? и по какой причине
Один лишь ты похвал тех мечешь сев?[802]

37. И знай, недаром мне ответишь ныне,
Коль возвращусь я к краткой той тропе,
Что каждого влечет к его кончине.[803]

40. И он: – Скажу не с тем, чтоб ждать себе
Услады там, но ради предпочтенья,[804]
С каким Господь благоволит к тебе.

43. Я корень был зловредного растенья,[805]
Чья тень Христовой всей вредит семье,[806]
Хоть редко плод дают его коренья.

46. Будь сильны Гент, Лилль, Брюгге и Дуэ,[807] —
Они б отмстили срам свой, и об этом
Я шлю мольбы к святому Судие.

49. Там прозывался Гугом я Капетом;
Филиппов, Людвигов от нас возник[808]
Там целый ряд, держащий край под гнетом.

52. Отцом моим парижский был мясник.[809]
Когда король последний власяницу[810]
Одел, и древний царский род поник,

55. Бразды правленья взять в свою десницу
Был призван я и сдвинул из друзей
Столь грозную вокруг себя станицу,

58. Что вдовственной короной королей[811]
Мой сын венчался, чтоб начать отсюда[812]
Капетов ряд помазанных костей.[813]

61. Пока Прованс, – не дар, a злая ссуда[814] —
Не умертвил стыда в моей крови,
Мой род был слаб, зато не делал худа.

64. Но тут захваты начал он свои
Творить, как тать, и взял – чтоб зло поправить[815] —
Нормандию, Гасконью и Поньи.[816]

67. Карл вторгся к вам и, чтобы зло поправить,[817]
Свел Конрадина в гроб, потом возвел[818]
Фому на небо – чтобы зло поправить![819]

70. Я вижу день (и он почти пришел),
Как Карл другой свершит свой подвиг дикий.[820]
Чтоб лучше мир уведал, как он зол, —

73. Свершит без войск, с одной лишь тою пикой,[821]
Какой разил Иуда, и, как вор,
Флоренцию пронзит бедой великой.[822]

76. Не земли он, но грех лишь и укор
Приобретет тем больше гнусной мерой,
Чем легче сам глядит на свой позор.[823]

79. Придет Карл новый: взятый в плен с галерой,[824]
Продаст он дочь, как сводник, как корсар,[825]
Торгующий невольницей-гетерой.

82. Какой еще мне, алчность, дашь удар.
Коль так люба моим сынам суровым,
Что плоть свою пускают уж в товар?[826]

85. Чтоб блеск придать грехам былым и новым,[827]
Я лилии в Аланью зрю приход
И плен Христа в наместнике Христовом.[828]

88. Зрю, как над ним глумится вновь народ;
Зрю оцет с желчью, подносимый снова,[829]
И средь живых злодеев смерти гнет.

91. Зрю нового Пилата, столько злого,[830]
Что, алчные поднявши паруса,
Ворвется в храм без Божеского слова.[831]

94. О, Господи! дождусь ли я часа
Отмщения, и долго ль ужас мести
Таить Твои нам будут небеса?[832] —

97. То, что я пел о пресвятой Невесте
Святого Духа и чем вызван ты[833]
Мне предложить вопрос на этом месте, —

100. То входит нам в молитвы и мечты,
Покуда день; но песнь в ином мы тоне
Поем всегда с приходом темноты.[834]

103. Тогда поем о том Пигмалионе,
Кто стал убийцей, хищником зараз
По алчности ко злату и короне;[835] —

106. О том, как бедствовал скупой Мидас
Вслед за своим желанием безумным.
Став навсегда посмешищем для нас.[836]

109. И помним об Ахане неразумном,
Похитившем добычу, так что всем
Нам страшен гнев Навинов в круге шумном.[837]

112. Виним Сафиру с мужем вслед за тем,
И чтим удар копыт в Гелиодора,[838] [839]
И всей горе стал Полимнестор тем[840]

115. Постыл, что предал смерти Полидора.[841]
Крик, наконец, мы слышим: – Красс, скажи,
Каков на вкус прах золотого сора?[842] —

118. Мы говорим то громко, то в тиши,
Согласно с тем, звучнее или глуше
Льют речь из нас волнения души.

121. Но днем поют здесь о добре все души;
Случилось же на этот раз, что пел
Один лишь я, пленив тебе так уши.[843]

124. Расставшись с ним, мы шли в другой предел,
Преодолеть стараясь путь с охотой,
Насколько сил нам выдано в надел.

127. Вдруг дрогнула гора, как будто что-то[844]
Обрушилось, и хлад меня объял,
Как тех, кого ведут для эшафота.

130. Нет, верно, так и Делос не дрожал
(Пока гнезда в нем не свила Латона),
Когда два ока неба он рождал.[845]

133. Со всех сторон раздался гул от стона,
Так что мой вождь, приблизившись ко мне,
Сказал: – Слепой! тебе я оборона.

136. Gloria in excelsis Deo, – все[846]
Взывали там, насколько я по кликам,
Ближайшим к нам, расслушать мог вполне.

139. Недвижны, в страхе были мы великом,
Как пастыри, которым на земле
Тот гимн воспет впервые райским ликом.

142. Тут в путь святой пошли мы по скале,
Глядя на сонм, к земле приникший пыльной,
Вернувшийся к слезам своим о зле.

145. И никогда я жаждою столь сильной
Не пламенел до истины достичь,
Как здесь, когда источник дум обильный

148. Родил во мне таинственный тот клич;
Спеша, не смел я вопросить об этом,
A сам собой не в силах был постичь

151. И, робкий, шел я в думе за поэтом.

1. Врожденной жаждой, только тою влагой
В нас утоляемой, которой дар
Был Самарянкой выпрошен, как благо;[847] —

4. Томился я, и мчал усердья жар[848]
Меня тропой, где всюду горесть дышит,
И я скорбел при виде Божьих кар.

7. И как в пути (о чем Лука нам пишет)
Христос явился двум ученикам,
Из гробовой уже пещеры вышел,[849] —

10. Вот! – вслед нам шедший дух явился там,[850]
Глядя на сонм, лежавший под заклятьем;[851]
Но стал нам виден лишь тогда, как сам

13. Проговорил: – Да даст Господь мир братьям![852] —
Мы оглянулись тотчас, и поэт,
Послав ему привет руки поднятьем.

16. Сказал ему: – В бессмертный свой совет[853]
Тебя да примет с миром Суд безгрешный,
Как вверг меня в изгнанье вечных бед.[854]

19. – Как? – дух сказал, меж тем как шли мы спешно;[855]
Вам Господом путь в гору возбранен?
Кто ж вас, теней, привел из тьмы кромешной?

22. И вождь: – Коль вник ты в смысл на нем письмен.[856]
Начертанных десницей, вход брегущей,[857] —
Поймешь, что быть средь добрых должен он.[858]

25. Но как ему и день и ночь Прядущей
Нить дней еще ведется с прялки той,
Где Клото вьет кудель всей твари сущей,[859] —

28. То в нем душа, нам будучи сестрой,[860]
Здесь странницей могла ль быть одинокой,
Глядя на все не так, как я с тобой?[861]

31. Вот почему из пасти бездн широкой[862]
Я взят в вожди и буду им ему,
Доколь вести здесь может ум высокий.[863]

34. Но объясни, коль можешь, почему
Дрожит гора, и от вершин до моря
Что значит клик по Божьему холму?

37. Вопрос в мои желания, – им вторя, —
Как нить в ушко иглы попал: во мне[864]
От жажды той уж часть отпала горя.

40. И дух: – Ничем здесь в Божьей вышине
Не рушится религия святая,[865]
И все всегда законно в сей стране.

43. От всех премен изъят здесь воздух края.
Все из себя берут здесь небеса,
Обычный строй в сем мире сохраняя.

46. Не падают ни иней, ни роса.
Ни дождь, ни снег здесь выше той поляны.
Где трон из трех ступеней поднялся.[866]

49. Здесь нет и туч; безвестны здесь туманы,
Ни молнии; ни Тауманта дщерь,[867]
Что ниже там меняет часто страны.[868]

52. Восходит здесь и пар сухой, поверь,[869]
Не выше тех трех сказанных ступеней,
Где Страж Петра оберегает дверь.

55. Там, может быть, дрожит сильней, иль меней[870]
Гора по той вине, что ветр там скрыт
В земле; но выше – нет землетрясений.

58. Дрожит здесь край, как скоро дух свершит
Срок искуса, и встанет, иль почует
К полету мощь, и гимн тогда гремит.[871]

61. Что срок сверше, – то воля знаменует;
Она, парить всегда имея дар,
Объяв вдруг душу, крылья ей дарует.

64. Парить же ей сперва мешает жар
Желанья, им же, как влеклась вначале
К греху, так днесь – к перенесенью кар.

67. И я, лежавший пять веков в опале.[872]
Лишь вот, теперь, почуя волю; мчусь
В тот лучший мир, где боле нет печали.[873]

70. Вот почему горы ты видел трус,
И на горе душ скорбных внял хваленьям
Творца, Его ж молю, чтоб снял с них груз.[874]

73. Так он сказал, и, как мы с наслажденьем
Тем большим пьем, чем больше жажда в нас, —
Так был я полн безмерным упоеньем.

76. И вождь: – Так вот та сеть, что держит вас![875]
Теперь я вижу, что дает вам волю,
Чем вызван трус и чем веселья глас.

79. Но кто ты был? спросить себе позволю;
И почему – скажи мне – пять веков
Томился ты, прикованный здесь к полю?

82. – В те дни, как Тит, ведом Царем миров,[876]
За язвы мстил, из коих лицемеры
Исторгли продану Иудой кровь,[877] —

85. Под званием, дающим честь без меры,[878]
На свете том», так дух сказал в ответ,
Я славен был, но жил еще без веры.

88. Столь сладостным я духом был согрет,[879]
Что мне, тулузцу, Рим открыл чертоги.[880]
Где миртами венчался я, поэт.[881]

91. Меня зовут там Стацием; тревоги
Воспел я Фив, воспет мной и Ахилл;
Но со второй я ношей пал в дороге.[882]

94. Во мне посеял искру жара пыл,[883]
Божественный, где видим столько благ мы,
Что свет его миллионы озарил, —

97. Пыл Энеиды той, в ее ж стихах мы
Имели мать, и няньку иногда,[884] —
Без них наш труд не весил бы и драхмы.[885]

100. И для того, чтоб в веке жить, когда
Виргилий жил, я б лишний год согласен
Был здесь пробыть под узами суда![886]

103. Виргилий тут вперил свой взор, безгласен.[887]
В меня, мне знаком повелел молчать;
Но труд у нас над волею напрасен:

106. Смех и слеза умеют выступать[888]
За вызовом их быстро так, что тщетны
Усилья прямодушных их сдержать.[889]

109. Я улыбнулся, как бы в знак ответный.
И бросил взор мне Стаций, смолкший вмиг.
В глаза, где в нас все помыслы заметны.

112. – О если хочешь, чтоб ты в рай проник,
Зачем, скажи, так молнией улыбки,[890] —
Он вопросил, – твой озарился лик?

115. Молчать, иль нет? Борясь, как парус зыбкий
Меж двух противных ветров, я вздыхал,
И вздохов смысл был понят без ошибки

118. Вождем моим: – Не бойся! – он сказал,
– Открой ему все то, чего боишься
Открыть, чтоб он не тщетно вопрошал.

121. И я затем: – Быть может, ты дивишься,
О древний дух, улыбке уст моих;
Но ты сейчас и больше изумишься.

124. Тот, кто возвел мой взор до граней сих,
И есть Виргилий, у кого приял ты
Всю мощь воспеть небесных и земных!

127. Коль смысл другой моей улыбке дал ты. —
Рассей обман, и знай, что ей виной
Лишь только то, что здесь о нем сказал ты.

130. Уж он припал, чтоб обхватить рукой
Ему колена; но мой вождь: – Брат милый![891]
Оставь; ты тень, и тень перед тобой.[892]

133. И он, вставая: – Здесь пойми все силы
Любви моей, коль до того забыл
Я нашу призрачность, что тень могилы[893]

136. Обнять тебя, как тело, тщетно мнил.