- Пожалуйста, господин лейтенант, - сказала она. Только теперь он заметил, что черты лица ее, собственно говоря, нисколько не изменились. Пожалуйста, проходите, я сейчас буду к вашим услугам.
Она указала на дверь, из которой вышла, повернулась к господину Красны и тихо, так что Вилли ничего не расслышал, но настойчиво стала давать ему какое-то поручение. Тем временем Вилли вошел в большую светлую комнату, посреди которой стоял длинный стол с письменным прибором, линейками, карандашами, конторскими книгами. У стены справа и слева возвышались два высоких книжных шкафа, над столиком с газетами и проспектами висела большая карта Европы, и Вилли невольно вспомнил о бюро путешествий в одном провинциальном городе, куда он ездил однажды по делам. Но тут же мысленно он увидел нищенский номер гостиницы, с поломанными жалюзи и подушкой, просвечивающей сквозь наволочку... и на душе у него стало странно, словно наяву ему снился сон...
Леопольдина вошла, закрыла за собой дверь, повертела пальцами пенсне, затем приветливо, но без заметного волнения протянула лейтенанту руку. Он склонился, словно собираясь поцеловать ее, однако Леопольдина тотчас же отдернула руку.
- Садитесь, господин лейтенант. Чему я обязана удовольствием видеть вас?
Она указала ему на удобный стул, сама же села напротив, на стул попроще, стоявший у длинного стола, заваленного конторскими книгами, как видно, на свое обычное место. Вилли показалось, что он находится на приеме у адвоката или врача.
- Сударыня, - слегка откашлявшись, начал Вилли, - прежде всего я хочу предупредить вас, что ваш адрес я получил не от дяди.
Она удивленно взглянула на него.
- От дяди?
- Мой дядя - Роберт Вильрам, - с ударением произнес Вилли.
- Ах да, - рассмеялась она, не глядя на него.
- Разумеется, он ничего не знает об этом визите, - несколько живее продолжал Вилли. - Это я должен отметить особо. - Она снова удивленно посмотрела на него. - Я вообще давно с ним не вижусь, но это не моя вина. Только сегодня, по ходу разговора, он сообщил мне, что за это время... женился. Леопольдина весело кивнула.
- Папироску, господин лейтенант?
Она указала на открытую коробку, он взял папиросу, она поднесла ему спичку и закурила сама.
- Итак, могу ли я наконец узнать, каким обстоятельствам я обязана удовольствию...
- Сударыня, меня привело к вам то же самое дело, с которым... я приходил и к дяде. Дело это... весьма затруднительное, в этом я, к сожалению, должен сознаться сразу. - Взгляд ее тотчас же заметно помрачнел. - Я не хочу отнимать у вас много времени, сударыня. Словом, без обиняков: я бы вас очень просил... одолжить мне месяца на три некоторую сумму.
Как ни странно, взгляд ее снова просветлел.
- Ваше доверие мне очень льстит, господин лейтенант, - сказала она, стряхивая пепел, - хотя я, собственно, и не знаю, чем заслужила такую честь. Во всяком случае, могу ли я узнать, о какой сумме идет речь?
Она слегка постучала своим пенсне по столу.
- Об одиннадцати тысячах гульденов, сударыня. Он пожалел, что не сказал - о двенадцати, хотел было поправиться, но вдруг ему пришло в голову, что консул, быть может, удовлетворится десятью тысячами, - и тогда он так и остановился на одиннадцати.
- Да, - сказала Леопольдина, - одиннадцать тысяч - это действительно уже можно назвать "некоторой суммой". - Она провела кончиком языка между зубов, - А какое обеспечение вы предложили бы мне, господин лейтенант?
- Я офицер, сударыня.
Она улыбнулась - почти добродушно.
- Простите меня, господин лейтенант, но в дело вых кругах это еще не означает гарантии. Кто мог бы поручиться за вас?
Вилли замолчал и уставился в пол. Грубый отказ и тот смутил бы его меньше, чем эта ледяная учтивость.
- Простите, сударыня, - сказал он. - Формальную сторону дела я, право, еще недостаточно продумал. Я нахожусь в совершенно отчаянном положении. Речь идет о долге чести, который я должен уплатить до завтра, до восьми часов утра. Иначе погибла моя честь и... все, что связано с нею для нашего брата.
Ему почудилось в ее глазах нечто вроде участия, и тогда он рассказал ей, точно так же как час назад дяде, но живее и искуснее, все злоключения прошлой ночи. Она слушала его со все более явными признаками сочувствия, даже сострадания. И когда он закончил, спросила, многообещающе прищурив глаза:
- И я... я - единственный человек в мире, к которому ты бы мог обратиться в такой момент, Вилли?
Эти слова, особенно ее "ты", сделали его счастливым. Он уже считал себя спасенным.
- Разве я иначе был бы здесь? - спросил он. - У меня действительно больше никого нет.
Она участливо покачала головой.
- Тем более мне тяжело, - сказала она и медленно притушила свою тлеющую папиросу, - что я, к сожалению, не могу быть тебе полезной. Мое состояние вложено в различные предприятия. Я никогда практически не располагаю наличными. Мне действительно очень жаль.
И она поднялась с кресла, словно заканчивая аудиенцию. Вилли, глубоко испуганный, продолжал сидеть. И медленно, беспомощно, почти заикаясь, он стал просить ее, нельзя ли, ввиду благополучного состояния ее дел, все же устроить ему заем за счет кассовой наличности или помочь найти кредит.
Губы ее сложились в ироническую улыбку, и, снисходительно усмехнувшись над его наивностью в делах, она сказала:
- Ты представляешь себе вещи несколько проще, чем они есть на деле, и, очевидно, считаешь само собой разумеющимся, что ради твоих интересов я пущусь в финансовые операции, которых для себя лично никогда и ни за что не предприняла бы. И к тому же еще безо всяких гарантий! Да разве я могу пойти на это?
Но эти последние слова опять прозвучали так любезно, даже шутливо, словно в глубине души она уже была готова сдаться и только ждала от него заклинающих слов мольбы. Он решил, что нашел такие слова, и сказал:
- Сударыня... Леопольдина... На карте стоят мое существование, моя жизнь.
Она слегка вздрогнула; он почувствовал, что зашел слишком далеко, и тихо добавил:
- Простите, пожалуйста.
Взгляд ее стал непроницаем, и, немного помолчав, она холодно заметила:
- Во всяком случае, я ничего не могу решить, не посоветовавшись с моим адвокатом. - И, увидев, как глаза его снова засветились надеждой, сделала предупреждающий жест. - У меня все равно назначено с ним совещание сегодня, в пять часов, у него в конторе. Я посмотрю, не удастся ли что-нибудь предпринять. Тем не менее советую тебе никак не рассчитывать, потому что так называемой принципиальной проблемы я из этого, конечно, не сделаю. - И со внезапной суровостью она добавила: - Да и зачем? - Потом снова улыбнулась, протянула ему руку и на этот раз позволила ее поцеловать.
- И когда же я могу получить ответ? На секунду она задумалась.
- Где ты живешь?
- В Альзерских казармах, - поспешно ответил он. - Офицерский корпус, третий подъезд, комната четыре.
Она еле заметно улыбнулась. Затем медленно произнесла:
- В семь, в половине восьмого я уже буду точно знать, смогу ли я или нет... - Она снова задумалась и решительно закончила: - Я сообщу тебе об этом между семью и восемью через доверенное лицо.
Она открыла дверь и проводила его в переднюю:
- До свидания, господин лейтенант.
- До свидания, - ответил он смущенно.
Взгляд у нее был холодный и чужой. И когда горничная распахнула перед господином лейтенантом дверь на лестницу, фрау Леопольдина Вильрам уже скрылась в своей комнате.
XII
За то короткое время, которое Вилли провел у Леопольдины, он прошел через такую смену настроений - разочарование, надежду, радость и вновь разочарование, что спускался по лестнице, как в тумане. Только на свежем воздухе к нему вернулась некоторая ясность мысли, и теперь его положение в целом показалось ему вовсе не таким уж плохим. Сомнений не было, если только Леопольдина захочет, она достанет для него деньги: в ее власти уговорить своего адвоката на что угодно, это доказывает весь ее облик; наконец, в ее сердце остается еще местечко и для него - эта уверенность была в Вилли так сильна, что он, мысленно перепрыгнув через много лет, внезапно увидел себя мужем овдовевшей фрау Леопольдины Вильрам, ставшей теперь майоршей Касда.
Однако эта иллюзия быстро рассеялась, пока он, бесцельно прогуливаясь по не очень людным переулкам, разомлевшим от знойного дня, выходил к Рингу. Он снова вспомнил неприглядную контору, где его приняла Леопольдина, и ее лицо, которое то дышало женской привлекательностью, то снова приобретало твердое, почти суровое выражение, минутами пугавшее Вилли. Но что бы ни произошло дальше, его ожидало еще много часов неизвестности, и надо было их как-то провести. Ему пришло в голову устроить себе в этот день, что называется, "веселую жизнь", даже если это... последний день его жизни, а может быть, именно поэтому. Он решил пообедать в одном из лучших ресторанов, где когда-то несколько раз ужинал с дядей. Усевшись в темном, прохладном углу ресторана, он превосходно поел, выпил бутылку терпко-сладкого вина, и мало-помалу его охватила такая приятная истома, которую он никак не мог побороть. В ресторане, кроме него, посетителей не было. Он закурил дорогую сигару и, забравшись в угол бархатного дивана, подремал там немного, а когда официант предложил ему настоящие египетские папиросы, он купил сразу целую коробку: теперь все равно; если даже произойдет самое худшее, он завещает их своему денщику.
