отправлялась «домой» с горой подарков для Ногути. За десять дней, что она провела там, его дом наполнился ненужными запасами спиртного и продуктов. Возвращение Кадзу домой всегда было шумным: она входила, растирая онемевшие плечи, жаловалась на тяжелую неделю, на трудности с клиентами и, окинув взглядом привычную невзрачную комнату, восклицала:
– Ах, как же хорошо дома! Здесь даже дышится легче.
Кадзу потрясло, когда она услышала, что их спутники с церемонии Омидзутори, которые во главе с восьмидесятилетним старцем в «Сэцугоан» желали им счастья, потом отзывались о ней дурно. Распространяли слухи, что, дескать, во время поездки Кадзу, не обращая внимания на посторонних, корчила из себя жену, уделяла внимание лишь Ногути, была невежлива с восьмидесятилетним старцем. А ответное приглашение в «Сэцугоан» стало саморекламой, стремлением использовать ресторан для оглашения брака, жаль Ногути… и так далее. Узнав об этом, Кадзу обнаружила, что легкая боль, показавшаяся странной, но приятной, когда директор издательства после сообщения о предстоящей свадьбе ущипнул ее за плечо, теперь всплыла лиловым синяком. Кадзу поверх кимоно немилосердно массировала это место.
Эти слухи дошли до Ногути. Он рассердился на Кадзу: о том, что она поедет вместе с ними в Нару, он сообщил только проверенным друзьям. Наверное, слухи распространяет сама Кадзу – типично по-женски ведет себя так, чтобы вбить клин между мужем и его друзьями. И Кадзу впервые осознала, что ему не хватает проницательности.
В еженедельной газете поместили издевательскую заметку. Писали, что, когда Ногути после войны внезапно переметнулся в Партию новаторов, это оказался всего лишь неудачный рекламный ход и его женитьба на Кадзу – поступок такого же рода. Кадзу поразила столь изысканная недоброжелательность общества, однако Ногути сказал, что не стоит обращать внимание. Во всяком случае, внешне он сохранял невозмутимость.
После замужества в жизни Кадзу не произошло серьезных перемен. Фотографию из свадебного путешествия она повесила у себя в «Сэцугоан» и в перерывах между приемами гостей забегала на нее посмотреть. На снимке гостиничного фотографа они с Ногути стояли на каменной лестнице в южной части острова Бэнтэндзима.
С тех пор прошел почти месяц, но она помнила, что на фотографиях им следовало принять соответствующие позы. Сначала она хотела казаться кокетливой. Но, осознав всю нелепость своего желания, отбросила его, и воспоминания об этом становились все ярче.
После посещения храма Яотоми они снова углубились в парк, и перед ними в лучах еще нежаркого летнего солнца открылся ранее скрытый деревьями пейзаж. Тогда-то Ногути и сделал Кадзу выговор за попытку внести крупное пожертвование, чем обидел ее. И раскинувшийся перед ней чудесный пейзаж показался спасением:
– Как красиво! Посмотри. Тут так хорошо.
– Сфотографируемся здесь, – сразу откликнулся Ногути.
Фотограф, рискованно устроившись в корнях сосны рядом с лестницей, приготовил камеру. Супруги с каменных ступеней любовались морем. Оно спокойно мерцало перед глазами, омывая островок Микаваосима перед полуостровом Нисиура на западе и гору Мия-Кобосан на востоке. Окутанные прибрежной дымкой, полуостров Ацуми и полуостров Тита будто сливались воедино вдалеке, отчего море здесь походило скорее на озеро, чем на часть океана. Запруды для разведения рыбы усиливали это впечатление. В небе – ни облачка, солнце – повсюду, словно аккуратно вырезанный и помещенный на небеса золотой круг.
Чрезвычайно педантичный фотограф подолгу заставлял супругов стоять в одной и той же позе. Кадзу вдруг заметила, что Ногути застыл, подобно статуе, как человек, который постоянно чувствует на себе взгляд объектива. Он до сих пор сохранил эту жесткость, приобретенную за годы, когда его преследовали репортеры. Чтобы отомстить за выговор насчет пожертвования, Кадзу достала пудреницу, быстро взглянула в зеркальце, а потом, направив его на плечо Ногути, пустила яркий блик скользом по его напрягшейся щеке. В следующий миг солнечный зайчик сбоку попал в глаз. Ослепленный Ногути резко сменил позу, а фотограф, подкараулив момент, спустил затвор.
Сейчас на столике у Кадзу была не та испорченная фотография. Ногути потом взял у фотографа негативы и заставил выбросить все, что ему не понравились. На этом снимке немолодые супруги спокойно стояли у моря в лучах раннего летнего солнца. Кадзу наполовину скрывала тень, которую отбрасывало плечо чуть наклонившегося вбок мужа.
Кадзу, что удивительно для женщины, не знала, в чем для нее заключается счастье.
Замуж она вышла, ничем не жертвуя: ей не нужно было входить невесткой в чужой дом, ее не третировали свекровь и сестры мужа, – но замужняя жизнь тем не менее не принесла искрометного счастья.
Конечно, Кадзу искренне радовалась, когда бывала в компаниях вместе с мужем. Однако эта радость выхода в свет, если проследить ее происхождение, была связана с мрачным удовлетворением, наполнившим сердце Кадзу в самый разгар церемонии троекратного обмена брачными чашечками. В ту минуту она потупилась, сдерживая слезы, но думала об одном: «Ага, так я теперь могу лечь в семейную могилу Ногути! Место для упокоения готово».
Сад «Сэцугоан» растаял, и в мыслях ясно всплыл маленький могильный камень с краткой родословной. Поэтому Кадзу после свадебного путешествия первым делом попросила Ногути сопроводить ее на семейное кладбище. Он не любил посещать могилы и под разными предлогами откладывал этот поход. Но в одно из июньских воскресений Кадзу все-таки потащила его на кладбище Аояма [28].
День выдался хмурый, временами моросил дождь. Вооружившись священными в буддизме ветвями бадьяна, благовонными палочками и деревянным ведерком с водой, супруги под одним зонтом шагали среди молодой свежей зелени за хранителем могил.
– Когда рядом без конца снуют машины, и для Будды нет покоя, – заметила Кадзу.
– Наши могилы, к счастью, вдали от дороги, – отозвался Ногути.
Захоронение оказалось не столь великолепным, как представляла себе Кадзу. Тем не менее пепельного цвета надгробный камень с вырезанным на нем семейным гербом говорил о гордости за долгую историю рода. Такие вещи Кадзу любила всей душой. В них жила родословная безупречной, достойной семьи. Присев на корточки под зонтом, который держал Ногути, она неестественно долго молилась.
Дым от благовонных палочек причудливыми извивами струился под мелким дождем, задевал волосы, путался в них. Его сильный аромат погружал Кадзу в головокружительное счастье.
Поистине выдающаяся семья, такой стоит гордиться. Кадзу не удалось встретиться с живыми членами семьи Ногути во время брачной церемонии, но умершие родственники всегда представляются праведными, передавшими свою кровь без каких-либо темных дел. Нищие, раболепствующие, обманщики, невежи – в этой семье таких людей наверняка не было. Вульгарные вечеринки в деревенских забегаловках, руки пьяных посетителей, тянущиеся к нежной девичьей груди, ночной поезд, куда втискивается убегающая девочка. Задворки большого города, купленные за деньги ласки, мелкие уловки, чтобы защитить тело, надменные поцелуи бессердечных мужчин,
