Мадам Меон наложила в штаны от страха, услышав эту пальбу… Она прибежала, чтобы посмотреть. Тогда при всех моя мать высказала ей все, что она о ней думает. Удивительно, как она решилась.
– Входите! Посмотрите! Посмотрите, мадам! До какого состояния вы его довели! Честного человека! Отца семейства! У вас нет совести! Ах! Вы низкая женщина!..
Меонша ничего не ответила. Она быстро вернулась к себе. Соседи смотрели на нее осуждающе. Они поддерживали отца. «Мне все надоело!» – пробормотал он тихо. Месье Визьо, торговец трубками, семь лет служивший на флоте, увещевал его.
Моя мать завернула оружие в газету, а потом в индийскую шаль.
Отец лег. Она поставила ему банки. Его трясло еще часа два…
«Пойдем, малыш!.. Пойдем!..» – позвала она меня, когда мы остались одни.
Было уже темно, когда мы добежали по улице Пирамид до Королевского моста… глянули направо, налево, нет ли кого. И бросили пакет в воду.
Назад мы вернулись еще быстрее. Отцу сказали, что провожали Каролину.
На следующее утро он был весь разбит… не мог даже выпрямиться. Еще по крайней мере неделю мама убирала двор сама.
Бабушка очень не доверяла всевозможным затеям с Выставками[29]. Одна из них, в 1882 году, только повредила мелкой торговле, ибо вынудила всяких идиотов тратить деньги на пустяки. От этой шумихи, волнений и суматохи осталось только две или три больших площадки, так заваленных строительным мусором, что и через двадцать лет никто не хотел его убирать… Не говоря уже о двух эпидемиях, которые ирокезы, дикари, черные, желтые и коричневые завезли из своих стран.
Новая Выставка наверняка будет еще хуже. Не обойдется без холеры. Бабушка была уверена в этом.
Покупатели уже стали экономить, они припасали карманные деньги, отговаривались и кривлялись, ждали, когда «начнется»! Грязная банда отвратительных крикунов. Мамины серьги уже не покидали ломбард.
– Если бы нужно было заставить крестьян уйти из деревни, им предложили бы бал в Трокадеро!.. Там хватит места для всех! Они не остановились бы перед тем, чтобы ради этого полностью разрушить город и перекрыть Сену!.. Но подобная авантюра не стоит таких затрат! Нет!
Вот какие доводы приводила Бабушка Каролина. Как только она ушла, отец сразу начал ломать себе голову и гадать, что она хотела сказать этими горькими словами…
Он обнаружил скрытый смысл… личные намеки… Что-то вроде угрозы… Он сразу решил защищаться…
– Я запрещаю рассказывать ей о моих делах!.. Выставка? Клеманс, знаешь, что я тебе скажу? Это предлог! Чего добивается твоя мать? Хочешь знать? Я это почувствовал с самого начала. Нашего развода!.. Вот!..
Потом он указал на меня, я сидел в углу, неблагодарный! Маленький скрытный иждивенец… Ради которого стольким жертвовали… Я… с дерьмом на заднице… Мои фурункулы… и огромное количество обуви, которая мне нужна… Я был здесь!.. Все это касалось меня, я всегда был козлом отпущения…
– Ах! Господи Боже мой! Если бы только его не было! Ах! Какой кошмар? Ну и ну! Уфф! Ах! Я уверяю тебя, что это нужно было сделать уже давно!.. Очень давно! Ни секунды более! Ты слышишь? Сейчас же! Черт побери! Если бы не было этого сопливого дерьма! Она бы не лезла к нам! Я-то знаю! Развод! Ах! Развод!..
Он корчился в судорогах. Становился похожим на дьявола, совсем как в кино, и к тому же ругался…
– Ах! проклятый сволочной бордель! Свобода! Ах! Самоотверженность? Да! Отречение? Да! Лишения? Ах! Ах! Все! Все! Все! Все и всегда только ради этого дерьмового выродка! Ах! Ах! Свобода! Свобода… – Он исчезал за кулисами. Бил себя в грудь, и глухие звуки раздавались все громче.
При одном слове «развод» моя мать начинала биться в конвульсиях…
– Но я делаю все что могу, Огюст! Ты же прекрасно знаешь! Я разрываюсь на части! На десять частей! Ты же видишь! Все будет хорошо! Я клянусь тебе! Я тебя умоляю! Когда-нибудь мы будем счастливы втроем!..
– Я тоже делаю все что могу! Хо! Ах! – отвечал он надменно. – Сколько можно!
Она целиком предавалась своему горю, это уже напоминало потоп.
– Он будет порядочным человеком! Увидишь! Клянусь тебе, Огюст! Не нервничай! Позже он все поймет!.. Он тоже будет делать все что сможет… Он будет, как мы! Он будет таким, как ты! Увидишь! Он будет, как мы!.. Да, малыш?..
Мы снова отправились на доставку. Мы видели, как на углу площади Конкорд сооружают огромные монументальные ворота. Они были так изящно и искусно сделаны, все в разных завитках и безделушках снизу доверху, что напоминали гору в подвенечном платье. Каждый раз, когда мы проходили мимо, мы видели, как мастерят что-то новое.
Наконец леса сняли. Все было готово к приему посетителей… Сначала мой отец старался не обращать внимания на эти сооружения, но однажды в субботу все же отправился туда один…
Ко всеобщему удивлению он был в восторге… Счастливый, довольный, как ребенок, который увидел Фею…
Все соседи из Пассажа, конечно кроме Меонши, прибежали послушать его. Было уже десять часов вечера, а он все очаровывал их своими россказнями. Меньше чем за час отец все успел рассмотреть, все посетить, все изучить и даже больше, чем изучить, – все, от павильона с горными змеями до Галереи Машин[30] и Северного полюса с каннибалами…
Визьо, который, будучи в свое время марсовым, путешествовал гораздо больше отца, заявил, что это восхитительно. Он никогда бы не подумал!.. Ведь он кое-что в этом понимает. Мой дядя Рудольф, с самого начала изображавший на аттракционах трубадура, присутствовал здесь не как иллюстрация рассказа. Он просто находился в лавке вместе с другими, наряженный в лохмотья, хихикал без причины, делал птичек из бумаги и ждал ужина.
Мадам Меон в своем окне была очень обеспокоена тем, что все соседи собрались у нас. Она подозревала, что готовится заговор. Бабушке возбуждение отца внушало отвращение. Она не приходила к нам восемь дней. Каждый вечер он начинал свой рассказ, и все с новыми подробностями. Рудольф получил бесплатные билеты, и в воскресенье мы все втроем устремились в эту толчею.
На площади Конкорд толпа буквально втянула нас внутрь. Не успев прийти в себя, мы очутились в Галерее Машин, происходящее напоминало стихийное бедствие в прозрачном соборе, сделанном из стекла. Здесь стоял такой шум, что моего отца уже не было слышно, но он все же продолжал надрываться. Пар вырывался изо всех отверстий. Там были чудесные кастрюли высотой в три дома, сверкающие рычаги, проникающие, казалось, в самый ад… Под конец мы дрогнули, не выдержали и вышли… Мы пошли посмотреть большое Колесо… Но все-таки на берегу Сены было лучше.
Площадь была украшена просто потрясающе… Два ряда огромных пирогов, фантастические пирожные с кремом, забитые балконы, пляски цыган, закутанных в яркие ткани, при свете маленьких лампочек, горевших, хоть и был день. Расточительность. Бабушка была права. Мы пошли дальше, стиснутые со всех сторон. Я находился на уровне ног, было столько пыли, что я не видел, куда иду. Я глотал ее и выплевывал что-то вроде цемента… Наконец мы дошли до «Северного полюса»… Приветливо улыбающийся путешественник, закутанный в меха, что-то рассказывал, но так тихо, как будто по секрету, почти ничего не было слышно. Отец сразу ввел нас в курс дела. Наступило время кормления тюленей… Они так сильно верещали, что выдержать было невозможно. Мы опять ушли.
В большом Лимонадном дворце мы издалека увидели на красивом движущемся прилавке прекрасный бесплатный оранжад… Но нас от него отделяла целая толпа… Возбужденные люди стремились добраться до стаканов. Жажда безжалостна. От нас вообще ничего не осталось бы, решись мы туда полезть. Мы ретировались через другой выход… И пошли к туземцам…
Мы увидели только одного за решеткой, он варил себе яйцо. Он не смотрел на нас, поворачиваясь к нам спиной. Здесь было тихо, и мой отец снова принялся с воодушевлением разглагольствовать, ему хотелось посвятить нас в экзотические обычаи тропических стран. Он никак не мог остановиться, негру это тоже надоело. Он ушел в свою хижину, предварительно плюнув в нашу сторону… Но я уже ничего не видел и не мог открыть рот. Я так надышался пылью, что у меня все было забито. Мы двинулись к выходу, попадая из одного водоворота в другой. Я ковылял и спотыкался до самого Собора Инвалидов. Нас едва можно было узнать, до такой степени мы были измяты, задерганы, измучены усталостью и волнениями. Мы пошли самой короткой дорогой… К рынку Сент-Оноре. Дома мы первым делом выпили на кухне всю воду.
Сразу же пришли соседи: Визьо, наш марсовый, торговец парфюмерией из 27-го, перчаточница мадам Грата, Дориваль, кондитер, месье Перукьер, им не терпелось узнать новости, послушать наши рассказы… Обо всем… Везде ли мы были?.. Не потерялся ли я?.. Сколько потратили?.. У каждого турникета?..
Папа рассказывал все с тысячей подробностей… самых точных… и незначительных… Моя мать была довольна, она чувствовала себя вознагражденной… В кои-то веки Огюста все уважают… Она гордилась им… Он выпятил грудь. Его все слушают… Она понимала, конечно, что это вранье… Но в этом и заключается образованность… Она страдала не зря… Она доверяла ему свою судьбу… Он умен… Сейчас это особенно заметно. Остальные придурки слушали, раскрыв рты… От восхищения.
