Мир вокруг засверкал, будто настал миг пришествия и все вокруг восславило это мгновение. Стволы эвкалиптов переливались ярко-желтым и ярко-красным, каждая капелька воды на их листьях была будто из дрожащего серебра, а зелень лужаек стала живее и ярче. Признаюсь, душа моя отозвалась на это зрелище - сад, замерший в ожидании. Любопытно, что радуга, в честь которой звучал гимн созидания, - это напряженное единение жизни, - в последний момент была вытеснена другой богиней; я имею в виду, что в Монте-Гранде вкатилась повозка-развалюха с Оливией, в сопровождении, как и говорилось, Хорхе Веларде. Каким бы невероятным это ни казалось, с этой минуты разговор принял вполне обычный характер. По-моему, мы заговорили о том, что дорога очень грязная, что в церкви было много народу, и о прочем в том же роде. Оливия рассказывала, опершись на спинку стула, так что ее нижняя половина была нам не видна. Казалось, она нервничала, и еще казалось, что ей не терпится уйти. Она воскликнула:
- Как поздно! Еще не звали к обеду? Бедняжка, вы, должно быть, умираете от истощения.
Последнее, разумеется, было обращено ко мне. Я поблагодарил ее и взглядом, и словом, и дружеским жестом и постарался дать понять, что мои пожелания в отношении еды более чем скромны. Разве что снова кофе с подогретым молоком, из которого состоял сегодняшний завтрак, - только чтобы утолить голод.
- Пойду распоряжусь насчет обеда, - сказала Оливия.
Она отделилась от стула, к которому, казалось, приросла, и бегом бросилась в глубь дома.
- Стой, - крикнул Ланкер. - Отчего такая поспешность? Задержись на минуту и подойди к свету, Оливия. Я хочу тебя разглядеть. Что у тебя с ногами?
Опустив глаза и покраснев, Оливия вернулась. Наконец, вся пунцовая, объяснила:
- Во время "Кирилловского псалма" они начали болеть, а когда начался "Агнус деи" распухли от колен до пят.
Всхлипывая, она ушла. Хуже не придумаешь: толстые и бесформенные, как у слона, ее ноги ничем не напоминали те, которыми я любовался накануне.
- Чудеса, - громко объявил Дракон, и я, по совести сказать, мысленно ему зааплодировал. - Чудеса. За то, что она присутствовала на мессе без чулок, наградить ее такими ногами, bocatta di cardinalexvii - да и только.
- Бедняжка! - воскликнул Ланкер, и я увидел, как по его щеке сбежала слезинка; он промокнул ее белоснежным полупрозрачным платком внушительных размеров, от которого исходило благоухание туалетной воды "Жан-Мари Фарина"; затем, прижав правую руку к сердцу, переспросил:- Чудеса? Это самое подходящее слово, если речь идет о чем-то комическом, мелочном, негодном. И что это доказывает? Что на небесах, как и на земле, правят падшие? Меня этим не проймешь, а кто попался, тот попался.
- До сих пор всегда попадались другие, - грустно отозвался Дракон. - Но я не уверен, что так будет и впредь. Стоит появиться какому-нибудь чуду, как оно с каждым разом все ближе. Будь осторожен.
Ланкер устремил на двоюродного брата спокойный и рассеянный взор; затем удалился вслед за Оливией.
- С каждым разом все ближе? - спросил я. - Что вы хотите этим сказать?
- То, что слышали. Первый случай из серии чудес произошел в пятистах метрах отсюда. Однажды вечером, когда слышались уже последние удары гонга, созывающего на ужин в спокойной, семейной, если хотите, обстановке, Роландо не приходит в голову ничего лучшего, как устроить клоунаду. Он целует раз и другой бутылку Небьоло, встает в позу, объявляет себя анти-Папой и в этом ужасном качестве благословляет рис в молоке, который становится таким жестким, как будто туда подмешали цемент. Никто не хочет его есть, всех будто обожгло, если вы понимаете, что я хочу сказать, и кто больше, кто меньше, но все мы сгорали от стыда. Пруклятый десерт отдают свиньям, и эти господа весь вечер чешут брюхо копытцем. На другой день стало известно, что в загоне для свиней свирепствует гастроэнтерит, это в пятистах метрах отсюда. Следующее чудо приняло гигантские размеры, и это было самым настоящим предупреждением ему, но он не хочет ничего понимать, а случилось это в кухне. У поварихи, которая готовила на Страстную неделю поросенка, стал расти в обе стороны нос - ну просто по волшебству! Пришлось обратиться в клинику Роусона, иначе бедняжка умерла бы от удушья. Теперь это настигло Оливию, которая в данный момент, скажем так, обитает в спальне Роландо. Давайте признаем, - хотя речь и идет о моем двоюродном брате, - что сюжет разворачивается в манере, которую я не побоюсь назвать чрезвычайно странной. Он полагает принципиально важными явления, в высшей мере спорные, искажая истину субъективными ощущениями и считая эти явления доказательством присутствия в нашем мире языческих богов античных времен, нынешних демонов. Но это еще не все; вы только послушайте: он упорно не признает множество христианских чудес, явных и общеизвестных, которые ясно указывают, где Бог. Которому я безмерно благодарен за то, что он избавил от своих чудес меня.
- Хорошо бы, он избавил от них Оливию, - раздраженно сказал я.
- Какая девушка! - воскликнул Веларде, сверкая глазами. - Благородная, умная, а уж формы - все при ней... Будем надеяться, что действие чудес преходяще.
2
Оно и было преходящим. После того как Оливия три-четыре дня принимала таблетки "Чудо исцеления" североамериканского доктора, она победила болезнь, и от отеков, посланных провидением, даже следа не осталось. Если я не ошибаюсь, в тот уик-энд больше ничего примечательного не произошло. О задуманной литературной академии мы говорили в последний вечер, долго и пространно, поглощая при этом чай, чашку за чашкой, но очень скоро я обнаружил, что мысли Ланкера витают далеко отсюда. Я решил прервать наш рабочий коллоквиум и спросил его: - Вы думаете о чем-то другом?
- О чем-то другом? - отозвался он эхом. - Нет, все о том же. Об этих чудесах с ногами.
- Тогда раскайтесь, как велит Священное Писание. Станьте новообращенным, чтобы вам отпустили ваши грехи.
Глядя, с каким аппетитом он уничтожает огромное количество бисквитов, мне захотелось последовать его примеру; я уже было протянул руку к бумажному пакетику, как Ланкер - любезный амфитрион! - тут же подвинул мне тарелку с тостами. Мне пришлось смиренно удовольствоваться тостами и малиновым десертом.
- Не знаю, что там говорится в Священном Писании, но знаю только, что утешиться уже нечем, - ответил он; затем, выдержав паузу, добавил не столь безлично: - Возможно, вы считаете, что я недостаточно интересуюсь вопросами создания академии. Это не так, уверяю вас. Просто я все время думаю о чуде и о той войне, в которую, как я вижу, меня вовлекли. После моей победы мы вновь обратимся к литературе.
- Вы так уверены в своей победе?
- В победе - нет, но в войне не на жизнь, а на смерть - да. Что касается меня, клянусь вам вот этим крестом, я не отступлю.
Это было то, что называется "искушать дьявола". Ланкер остался святотатствовать и кощунствовать, а я вернулся в Буэнос-Айрес поездом в девятнадцать сорок пять; но я не расстался с моими друзьями. На следующей неделе у меня был случай увидеться с девушкой; а по телефону я в эти дни говорил с ней несколько раз. Не знаю почему, мои связи с окружением Ланкера поддерживались только через Оливию. Но зачем, в который уже раз, мне рассказывали про Ланкера, извергающего богохульства, закосневшего в своем ужасном язычестве? Как бы то ни было, я звонил наудачу, и всегда Ланкера не оказывалось дома. Да меня и не это заботило; заботило, когда вместо мелодичного голоса Оливии слышался хрипловатый голос Педро, который выдавливал из себя три слова: "Сеньориты нет дома". Несомненно, нетерпение губило меня. Еще до того, как в сознании Оливии поселилась уверенность, нежная и властная, в том, что у нас с ней может быть что-то общее, я пустил в ход всю свою тяжелую артиллерию завоевателя дамских сердец. Результат оказался плачевным. Надо было действовать в обход; и я действовал. Мне представился случай встретиться с Ланкером благодаря кругам, занимающимся расширением дружеских контактов, в собственном здании (как любят выражаться мои друзья-газетчики) Ассоциации писателей, которое находится на улице Мексике. Пользуясь тем, что весна начинается двадцать первого сентября, а в тот день было уже двадцатое, я пригласил его на костюмированный бал в "Амбассадор".
- Приходите с Оливией, - сказал я ему. - Хорошая выпивка, оркестр Пичуко, джаз Бартолино, атмосфера... Да о чем говорить! Вместе встретим весну.
- Я не расположен ходить по балам, - вяло ответил он.
Ланкер принялся разглагольствовать о своей борьбе и о своем твердом решении уничтожить христианство; я перебил его.
- Обещайте мне, - сказал я, - если Оливия захочет, вы приведете ее.
- Обещаю, - ответил он.
Я пожал ему руку и уже от дверей крикнул:
- Завтра в девять я позвоню, чтобы знать ответ.
Ответ я уже знал. Ланкер был "сделан", как говорят шотландцы; он попался в ловушку. Мой стратегический план не мог дать осечку. Женщины говорят вам, что скучают на балах и устают от людей? Не верьте им. Как бы абсурдно это ни казалось, женщины просто не в состоянии отказаться от приглашения на бал. С непреходящей наивностью они считают любые праздники волшебными. Что касается меня - может быть, это другое проявление наивности, а может быть, из-за какого-то ужасного воспоминания, - я придерживаюсь противоположного мнения. Я нахожу праздники ужасными и считаю, что самые большие несчастья именно там и происходят; женщины, выпив, превращаются в демонов с непредсказуемым поведением, и самые верные из них просыпаются утром где-нибудь на garзonniиresxviii, среди друзей своих возлюбленных, жалуясь на усталость и головную боль, но не чувствуя за собой вины, потому что алкоголь отшибает память.
