— Этот яд действует от одной до двух минут после принятия. Значит, она проглотила его в вашем присутствии.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что…
— Нет, я только объяснил вам, как действует этот яд Между вами все было в порядке или же раньше случались скандалы?
— Ничего подобного. У нас были самые хорошие отношения.
— Были ли они настолько прекрасными, чтобы это навело Пепи на мысль о браке с вами?
— С Пепи! Но я же женат, у меня ребенок…
— Ну с первой женой развод, потом — новый брак. Так бывает, не правда ли?
— Нет, мы никогда не касались этой темы. Разумеется, я и не думал разводиться. А Пепи? Она, может быть, и думала. Вероятно, я ей нравился… Но она никогда не говорила ни слова о нашей женитьбе, ни намеком. Она была гордая женщина. Хотя делала все, чтобы понравиться мне. Возможно, про себя она и думала о таком варианте, но мне ничего не говорила.
— Не помните ли вы, за несколько минут до смерти было ли что-то особенное, что Пепи сделала?
Сивков снова задумался, явно пытаясь что-то вспомнить.
— Ничего. Мы поужинали, встали, выпили еще и начали танцевать. Потом последовали звонки. Пока было темно, мы обнимались… Я ее целовал. Вслед за этим мы продолжали танцевать. Ей стало плохо. Так было. Ничего особенного я не заметил.
— Странно!
— Да, действительно странно. После того, что вы мне сказали, я вижу: она действительно была отравлена… Выходит, что я мог дать ей яд…
Сивков сказал это без запинки, как-то спокойно. Как человек, который не мог дать яда на самом деле.
— Да, так получается.
Перед уходом Сивков снова попросил вернуть ему паспорт. Антонов дал ему его, но снова предупредил, что тот не имеет права выезжать куда-либо из Софии без специального на то разрешения. Впрочем, он уже уведомил об этом соответствующие органы.
Полковник Бинев выслушал его доклад с невозмутимым лицом, не говоря ни слова. Даже вопросов не задал. Антонов хорошо знал, что это означает: ты действовал так, как считал нужным, не спрашивая моего совета, поэтому и не ищи у меня поддержки. В этом была не столько боязнь ответственности, сколько какая-то обида, какое-то скрытое недовольство. Он позвонил начальнику управления, и тот приказал через пятнадцать минут всем быть у него.
…Полковник Пиротский был высокого роста худощавым мужчиной около пятидесяти лет, с посеребренными сединой волосами. Он ходил всегда, летом и зимой, в сером костюме, и тот придавал ему какой-то джентльменский вид. Впрочем, он себя так и держал — всегда любезный, всегда улыбающийся, даже когда кого-то наказывал. А это случалось довольно часто. С полковником Биневым они были настолько различными, что (как это часто случается между мужчинами) можно было подумать о них — либо добрые приятели, либо совсем чужие друг другу люди.
В просторном кабинете начальника управления, светлом и уютном, было как-то приятно докладывать даже о нераскрытых преступлениях. Как только все вошли и Антонов отрапортовал, Пиротский пожал всем руки и пригласил сесть к большому продолговатому столу. Сразу же разрешил курить. Это было в отличие от Бинева второе удовольствие от докладов у Пиротского (Бинев сам не курил и никому не разрешал курить в его кабинете). Но этим все удовольствия заканчивались.
— Полковник Бинев, вы будете докладывать?
— Предлагаю послушать из первых уст. Антонов вел следствие.
Антонов любил эти обобщающие доклады. В них, как в фильме, он сам будто со стороны рассматривал дело, в котором тонул в ходе повседневных служебных забот. Когда ведешь следствие, то бродишь среди фактов, как в лесу среди деревьев. А во время доклада видишь лес фактов как единое целое, будто с вертолета. И сейчас, вслушиваясь в свои слова, он видел главное: они пока не могут дать ответ на основные вопросы следствия — кто и за что убил Пенку Бедросян. Поэтому Антонов закончил словами:
— Нами найдено лицо, которое было в квартире убитой и могло дать ей яд. Но у него нет никаких мотивов для совершения столь тяжкого преступления.
— Вы продвигаетесь вперед, но очень медленно, — резюмировал Пиротский. — Кроме того, что мы ничего не знаем о мотивах преступления, у нас нет никаких данных и о происхождении яда. Откуда он появился у Пепи? У кого есть что добавить?
— Фосотион можно получить в какой-нибудь химической лаборатории, — сказал Консулов. — Это не проблема. Важно то, что мы не знаем, кто дал ей яд. Он действует одну-две минуты после приема, а Сивков был там целых полтора часа до смерти. И никого другого там не было. Это или убийство и убийца — Сивков, или же — самоубийство. Но вся обстановка того вечера никак не напоминает самоубийство. Это сказал даже сам Сивков.
Бинев с нескрываемым удивлением смотрел на Консулова. Он явно не ожидал, что капитан выскажет его точку зрения. Однако он промолчал.
— Что вы предлагаете? — спросил Пиротский.
— Изучим подробнейшим образом все связи Сивкова и узнаем, откуда он добыл яд. С арестом его или без ареста.
— Что это за предложение? — удивился Пиротский.
— После того как мы освободили Сивкова, нам нет смысла заново арестовывать его. Это нужно было делать тогда, когда он признался в факте своего присутствия при смерти Пенки Бедросян.
— Да, в самом деле, — сказал Пиротский, — почему не захотели его арестовать?
— Зачем задерживать человека в тот момент, когда он явился рассказать правду, — произнес Антонов. — Сивков не убийца!
— Человек этот изобличен во лжи, — возразил Консулов. — с тех пор как мы начали работать с ним, он столько нагородил нам, что я не вижу ничего особенного в том, чтобы его задержать.
— Чаще встречаются обратные случаи: по всем вопросам говорят правду, а лгут по одному-единственному, существенному и решающему. Так обычно поступают преступники! А Сивков лгал нам как первоклашка, даже не по-дилетантски, а просто по-глупому. И я верю, что в конце концов он сказал правду, всю правду, насколько она была ни тяжела для него: и с моральной стороны, и с юридической — быть заподозренным в убийстве.
— Значит, твое мнение основано на голой вере, — усмехнулся Бинев. — Красивая работа.
— Не на вере, а на убеждении, подкрепленном логической интерпретацией фактов и личности свидетеля. Сивков находился там совсем с другими целями, кроме того, у него не было никаких мотивов совершить преступление.
— Почему ты убежден, что у него не было мотивов? — возразил Бинев. — Оттого что ты их знаешь?
— Пока у нас нет и намека на причину ее убийства. А это уже значит много. К тому же он… мог убежать на Запад, но он вернулся. Зачем? Да потому, что так мог поступить только человек, который не чувствует за собой вины.
— Или, который уверен в том, что останется нераскрытым, — вставил Консулов. — Если бы не было блокнота…
— О его невиновности говорит ложь, неопытность и поведение после смерти Пепи.
— Если он не разыгрывает из себя наивного дурачка, — заметил Бинев.
— Да, уж, действительно «демоническая хитрость». Разве я не вижу, что он собой представляет!
— А то, как он старательно ликвидировал следы своего присутствия? Разве это говорит о его наивности? — вновь атаковал Антонова Консулов.
— Для того чтобы продремать всю ночь в зале ожидания на вокзале? Какой преступник так по-идиотски построит свои планы? Разве не видно, что он собирался провести с ней ночь. Не с трупом, а с живой Пепи! Если бы он пришел к ней с ядом в кулаке, с намерением убить ее, то уж наверняка бы запасся надежным алиби, улетел бы в понедельник вечером или что-нибудь другое. Он же заготовил алиби для жены, коллег по работе. Но не для уголовного розыска. Потому оно и рухнуло так бесславно. А он придерживался его по инерции, поскольку у него ничего не было. Нужно же как-то прикрыть свои любовные похождения. Нет, — решительно поставил точку Антонов. — Сивков не убийца, он присутствовал при смерти Пепи случайно.
— Можно ли мне добавить, товарищ полковник? — Хубавеньский встал, хотя на совещаниях у Пиротского это не было принято.
— Конечно.
— Почему Дикран Бедросян покинул Софию точно в день ее смерти? Так же, как и Сивков. Не является ли это серьезной уликой?
— Это требуется еще выяснить, — перебил его Пиротский, — где он был в ночь на двадцать второе. Но продолжайте.
— И самое важное, ответ на вопрос — почему? Единственный, кто имел основание желать смерти жены, был Бедросян. В самом деле, все говорят о нем, что ревновал он Пепи как-то болезненно.
— Что вы на это скажете, подполковник Антонов? — спросил Пиротский.
— В гипотезе «Бедросян» есть некоторое рациональное зерно. Можно допустить, что он проник в ее квартиру, когда Пепи была в салоне, оставил где следует яд, а ночью пришел проверить результат. Такая конструкция лишь теоретически имеет место. Но на практике? Что он был в Софии, еще требуется доказать. Как и его мотивы! Он имел все основания ревновать Пенку в течение многих лет. Но до тех пор, пока они не развелись…
