Я снова покачал головой и продолжал идти, не замечая дождя, как в ту ночь в Сибуе, когда я, не оглядываясь, уходил от Мицу, а она плелась следом за мной, как собачонка.
Наутро я забыл о тоске, навеянной мыслями о Мицу. Небо после вчерашнего дождя было совершенно чистым. Солнце светило ласковое и нежаркое — таким оно бывает ранним летом.
Настроение у меня было бодрое. «Все ерунда, — думал я. — Надо работать, работать. А Мицу? Просто щепочка, унесенная водоворотом жизни на дно… Стоит ли о ней вспоминать?»
Работа в тот день у меня спорилась. Со всеми, даже с Оно, я весело переговаривался, все были мной довольны. Несколько раз меня вызывали к управляющему. Когда во время обеденного перерыва мы с Марико прогуливались, она спросила:
— Где ты был вчера вечером? Я не знала, куда деваться от скуки.
— Извини, пожалуйста, я не предупредил. У меня было неотложное дело. Нельзя было не пойти.
— А я думала, думала, чем бы заняться, и решила наведаться в Кандо, где я раньше работала.
— В Кандо? А что там?
— Разве я тебе не рассказывала? Фармацевтическая фабрика. Я там работала, просто чтобы получше узнать жизнь. Но там было очень грязно, и я быстро ушла оттуда.
— А-а, — протянул я, притворяясь равнодушным, чтобы скрыть дрожь в голосе.
— Никого из моих знакомых там не осталось.
— Не пойти ли нам в «Серебряный Париж»? — выпалил я, чтобы переменить разговор.
Марико ничего не заметила.
— А кто там сегодня поет?
— Не знаю. Впрочем, извини, я совершенно забыл, что в кармане у меня ни гроша.
— Значит, ты меня обманул, — Марико погрозила мне пальцем. — Наверное, выпивал вчера и все деньги истратил. После свадьбы этого не будет. А сегодня я заплачу.
Мы направились на Гиндза, в кафе «Серебряный Париж», слушать шансонье. Пока мы пили чай, молодые певцы исполняли свои песенки.
Прошло три дня…
В конце недели, возвращаясь домой, я увидел в своем ящике для писем открытку. На ней знакомым детским почерком было написано: «Как вы поживаете? Я узнала, что вы были в нашем баре. Прошу вас больше туда не приходить. У меня плохо со здоровьем…»
Ошибок по-прежнему было много, но теперь они не веселили меня.
На следующий день я позвонил ей после работы. Мы договорились встретиться на станции Кавадзаки. В каком настроении я ехал на станцию? Признаюсь, мне хотелось ее увидеть, но только из любопытства. С особым удовольствием я думал о том, что теперь мне не придется ходить в веселый квартал, у меня будет постоянная женщина. Опять стояла скверная погода, моросило, мои волосы и одежда были влажными.
Покуривая сигарету, я сидел в хорошо освещенном зале привокзального ресторанчика. Кошелек мой был полон: днем я получил жалованье. «Можно дать Мицу на лечение или угостить ее чем-нибудь вкусным», — думал я. Этим я как бы хотел смягчить обман, который снова ей готовил. Прошло двадцать минут, Мицу не появлялась. Когда мы разговаривали по телефону, Мицу грустно повторяла, что прийти не может; я настаивал, и в конце концов она согласилась: уж я-то знал, чем можно на нее воздействовать. Но вот прошло полчаса, а Мицу все не цоявлялась,
Я начал злиться.
Идиотка, дубина, деревенщина. Неужели она кого-нибудь нашла!
«Подожду еще полчаса и уйду», — решил я.
Но тут на зашторенную дверь чайной упала тень. Вошла Мицу. Жалкое платьице, старенький зонтик в руках, на мокрых ногах — гэта, и все те же косички. Она чем-то напоминала бездомную кошку.
— Ну здравствуй!
Она молча глядела на меня.
— Ты уже знаешь, что я приходил в «Шафран». Подошла официантка и, с любопытством оглядев нас, приняла заказ.
Принесли кофе. Мицу сидела, уставившись в стол, и не притрагивалась к чашке.
— Что с тобой? Я по тебе соскучился. Долго тебя искал. Ты не хочешь больше встречаться со мной? Что же ты молчишь? Хочешь, у нас все будет, как раньше? Помнишь тот кабачок?.. Помнишь, как старик гадал тебе? Ну? Я вижу, ты меня больше не любишь.
Мицу наконец подняла лицо и пристально посмотрела на меня.
— Не любишь?
— Нет-нет, — Мицу всхлипнула, — люблю.
— Любишь? А почему не хочешь встречаться со мной?
— Я…я…
— Что ты? Я знаю, ты работаешь в пивном баре. Ну и что? Я в этом не вижу ничего плохого.
— Но я больна.
Только теперь я заметил, какое у нее бледное лицо.
— Что у тебя? Туберкулез? Легкие?
— Нет. Я показала врачу пятна на запястье…
— Ну?
— Он сказал, что нужно тщательное исследование. Поэтому я завтра поеду в Одембу.
— В Одембу?
— Да. Там, — каждое слово Мицу выдавливала из себя с трудом, — там… есть больница.
Я сразу вспомнил наше возвращение с воскресного пикника. Где-то не доезжая Одембы мы видели странный городок в лесу. Вокруг мы не заметили ни одного дома. Кажется, это была больница для прокаженных.
— Неужели… Мицу…
Закрыв лицо руками, Мицу беззвучно плакала.
Вот уже месяц, как темно-красные пятна на запястье Мицу еще больше потемнели и увеличились — теперь они были величиной с десятииенную монету.
— Что это у тебя на руке? Фу, какие неприятные пятна, — сказал один из посетителей, потягивая пиво, и взял Мицу за руку. — Что за прыщики?
Это был хозяин магазина деревянной обуви в Кавакоси. Пьяный он всегда буянил и сквернословил; официантки его не любили, и он отвечал им тем же. Но к Мицу он относился неплохо.
— Лечиться нужно, милая, а то клиентам не очень приятно.
— Я мажу их каждый день, но не помогает.
— Брось ты эти лекарства, — мужчина поднес руку Мицу к лампе и стал внимательно рассматривать. — Что за болезнь? Надо обязательно показаться врачам.
Вошел еще один посетитель. Ота-сан, худой, нескладный человек с бледным лицом. Официантки избегали его: он так надоел им жалобами на свою жену, которая ушла от него два месяца назад, что при его появлении все затыкали уши. Одна Мицу терпеливо выслушивала его.
Он сразу заметил темно-красные пятна на руке Мицу и отпрянул от девушки, будто увидел что-то ужасное.
— Уж не подцепила ли ты то самое?
— Что вы имеете в виду? — недоумевающе спросила Мицу.
— Эту страшную болезнь, которая на «с» начинается.
Девушки у стоек засмеялись. Но Мицу ничего не поняла и ошеломленно смотрела на клиента.
— Сходите к врачу, Мицу-сан, ведь вам уже не раз говорили об этом, — ковыряя в зубах, сказала Ёсиэ.
— Но они не чешутся и не болят.
— Дело не в этом. Ты можешь нас заразить.
Мицу покраснела и опустила голову.
На следующий день она пошла в больницу Сираи, которая находилась в двух шагах от бара, возле ломбарда. Больница помещалась в маленьком старом здании; внутри было множество крохотных кабинетов с табличками на дверях: «Детские болезни», «Ухо, горло, нос», «Невропатолог», «Кожно-венерические заболевания», «Терапевт». Мицу заняла очередь к кожнику. На столе в коридоре лежали журналы и детские книжки с цветными картинками. Мицу оказалась за женщиной с ребенком — мальчиком лет пяти.
— Простите, вы не могли бы посмотреть за ним? — спросила женщина, покашливая, когда подошла ее очередь. Мицу кивнула.
— Как тебя звать? — спросила Мицу.
Бледное лицо мальчика было измазано конфетой.
— Цутому, — ответил мальчик.
Цутому. Какое совпадение! Мицу как раз думала об Ёсиоке. Знает ли он, где она сейчас? Увидеть бы его хоть на минуту.
— Сиди тихо. Мама сейчас придет.
Женщина, продолжая кашлять, вышла в сопровождении врача.
— Нужен рентген. У вас плохие легкие… Следующий…
В кабинете пахло карболкой, спиртом, йодом. В окно заглядывал высокий подсолнух. За дверями плакал мальчик. Врач, грузный мужчина в белом халате, накинутом поверх майки, внимательно осмотрел пятна на запястье Мицу.
— Давно это у вас?
— Года два. Но они не болят и не чешутся, — сказала Мицу, словно пытаясь убедить доктора, что это совсем не опасная болезнь, хотя и чувствовала все возрастающую тревогу.
Врач молча заполнял карту.
— Это можно вылечить, доктор?
Доктор кашлянул. Лицо его покрылось потом.
— Завтра обязательно сходите в клинику, там вам сделают анализ крови.
— Анализ крови?
— Вы не бойтесь. Возьмут какую-то капельку, зато точно определят, что это за болезнь. Я думаю, ничего страшного, однако нужно подтверждение. — Последние слова доктора успокоили Мицу.
Он даже не выписал лекарства.
На обратном пути в аптечном киоске Мицу купила бинт — забинтовала пятна.
На следующий день врач сам позвонил Мицу. Он спросил, была ли она в клинике. Если не была, пусть идет сейчас же, ее будет ждать доктор Тасима. Он предупрежден о ее приходе. Тон у врача был строгий, и Мицу опять охватила тревога.
